Свердловск, 1 июня 1979 года, пятница. Группа из 6 человек, четверых мужчин и двух женщин, отправилась ранним утром на вокзал, они приобрели билеты на электричку до станции Шувакиш, цель ― проведение секретной операции. Одеты они были в спецовки, летние геологические костюмы, с собой 2 рюкзака, авоськи с бытовым содержимым, лопаты, завернутые в мешковину. Группа не выделялась из окружающей толпы, женщины беседовали о чем-то своем, мужчины тоже, среди них в центре внимания был человек невысокого роста, в кожаной кепке, выделявшийся уверенностью лидера, многословием и убедительностью речи. Не зная темы их разговоров, если бы кто-нибудь попытался определить, кто это такие, с какой целью едут, подумал бы, что по всем признакам ― огородники. Но он бы ошибся.

Я, Васильев Г. П., участник группы, из категории обыкновенных людей, волею судеб оказавшийся рядом с необыкновенными людьми, отыскавшими место сокрытия останков, моя роль была ролью свидетеля необычайных событий.

Перед тем как сесть за написание личных воспоминаний о давних событиях, я не единожды перечитал и сравнил содержание текстов обеих книг. Книги особенные, по литературному жанру они тяготеют к форме сборника очерков, связанных общностью темы.

Я не вправе давать комментарии по поводу точности изложения фактов, доступных только авторам. Сразу же предупрежу: счастья и радости поисков мне испытать не пришлось, я был приглашен только к проверке результатов поиска, к вскрытию секретного захоронения, поэтому я могу передать только суть запомнившихся мне рассказов авторов о событиях, в которых сам не участвовал, и рассказ о тех событиях, в которых участвовал. Претензии к разночтениям в изложении следует отнести к памяти каждого из нас. «Главное — самому себе не лгите», — предупреждал Федор Достоевский («Братья Карамазовы»). Я не думаю, что кто-то лукавил, описывая события. Просто каждый писал свою правду. Когда-то преподаватель на экзамене после моего ответа по билету поставил меня в тупик вопросом: «Вы это знаете или так думаете?» Тогда я не знал, как ему ответить. Сейчас я бы сказал: «Я думаю, что знаю».

Прежде чем перейти к подробному рассказу о предстоящем событии, немного истории. Этому предшествовали обстоятельства моей жизни, ничем не нарушающие обыденность.

После окончания Свердловского горного института в 1971 году и защиты дипломной работы ко мне обратился самый уважаемый на кафедре геофизики преподаватель, участник войны, доктор, профессор Анатолий Константинович Козырин по поводу распределения на работу, он предложил мне выбрать место будущей работы в геофизической партии, базирующейся недалеко от Нижнего Тагила. Там требуется умный толковый специалист, так он аргументировал свою просьбу. Я был польщен тем, что ко мне обратился лично Анатолий Константинович, и еще больше тем, что меня подозревают в том, что я умный и толковый. Я согласился.

Организация, в которой я должен был работать, называлась Средне-Уральская геофизическая партия и располагалась в 25 км к северу от Нижнего Тагила, в селе Большая Лая. Ранее в нем был построенный Демидовыми железоделательный завод. Партия входила в состав Уральской геофизической экспедиции Уральского геологического управления в Свердловске. Мне, молодому специалисту-геофизику, предстояло заниматься новым методом поисков и изучения железорудных месторождений на Среднем Урале – скважинной магниторазведкой. В экспедиции работал кандидат геолого-минералогических наук Александр Николаевич Авдонин, он был в числе первопроходцев в этой области геофизики и курировал эти работы в организации. Я стал его учеником, и мы подружились. Как наставник А. Н. Авдонин часто приезжал в нашу партию, помогал осваивать новый метод исследования. В работе он был очень требовательным, до сих пор помню, как по много раз приходилось переписывать отчеты, статьи, доклады для конференций — ему не нравился стиль моего изложения научных вопросов, фобия по отношению к письменной работе живет во мне до сих пор.

Тем не менее замечу: Александр Николаевич вправе гордиться своим учеником. Внедрение в геофизическую практику скважинной магниторазведки при поисках и разведки магнетитового оруденения на Среднем Урале в 70-80 годы позволило обоснованно, с большой достоверностью провести подсчет запасов железных руд, утвердить запасы руд пяти месторождений и поставить на Государственный баланс запасов полезных ископаемых. Коллектив, участвующий в открытии, изучении и подсчете запасов месторождений трижды награжден знаками «Первооткрыватель месторождения», и я в том числе.

Александр Николаевич был человеком обширных знаний, он был не только геофизиком-новатором, но и краеведом, книголюбом, коллекционером, прекрасным рассказчиком. При каждой встрече наши разговоры затягивались далеко за полночь.

Мои увлечения, интересы, помимо работы, формировались именно в результате общения с этим незаурядным человеком. Квартира Авдониных в те времена производила на меня впечатление музея: большая библиотека, редкие книги, иконы, коллекции старинных открыток, монет, ассигнаций, запомнились китайские шары из слоновой кости, вырезанные сквозной резьбой, один в другом – 4 шара. Идеальный порядок во всем поддерживала Галина Павловна Авдонина, жена Александра Николаевича. Я был частым гостем в их доме. Посещение их дома всегда было для меня неординарным событием, выводило из состояния обыденности и постепенно меняло мировоззрение. Своим поведением, интересом к коллекционным редкостям я в меру способностей старался соответствовать их дому. Ненавязчиво, осторожно Галина Павловна в своем роде была моим светским воспитателем.

Однажды, это было в 1976 году, А. Н. Авдонин сообщил мне две новости. Первая: он познакомился с писателем Гелием Рябовым, автором сценария фильма «Рожденная революцией». Вторую новость он сообщил под большим секретом: он и Гелий Рябов будут искать захоронение Царской семьи.

Какова реакция обывателя на эти сообщения? Думаю, 999 человек из тысячи отнеслись бы к этим сообщениям так же, как и я. Первая новость меня заинтересовала и заинтриговала, сериал «Рожденная революцией» я смотрел с увлечением. Вторая вызвала удивление – зачем искать захоронение Николая «Кровавого»? С какой целью? Это не согласуется с линией партии, заклеймившей царизм! К тому же, по моим представлениям, это противоправно!

Удивление сочеталось с недоумением – зачем искать то, чего нет? Всем известно, что останки царской семьи сожжены и развеяны по болотам.

― Не все так очевидно, — пояснил мне А. Н. Авдонин. – В первом издании книги П. М. Быкова [1926 г.] «Последние дни Романовых» написано, что останки не сожжены, а зарыты в болоте. Вероятность находки, хоть и небольшая, имеется.

Они решили – будем искать захоронение! Гелий Рябов работает в архивах и фондах в поисках документов, а Александр Николаевич в Свердловске и окрестностях по результатам документальных находок проверяет их соответствие на местности. Работать предстояло в условиях секретности.


Я стал расспрашивать Александра Николаевича о подробностях встречи с Гелием Рябовым. Он рассказал, что Гелий приезжал в Свердловск с презентацией очередной серии телефильма «Рожденная революцией», посетил дом Ипатьева, где была расстреляна царская семья, заинтересовался ее погребением. Узнав, что о месте погребения нет сведений, подумал, почему бы не попробовать начать поиски, и обратился к милицейскому начальству с просьбой познакомить его с достойным авторитетным краеведом. Человек, к которому он обратился, был полковник, замполит Корлыханов [И. С.] Он был знаком с А. Н. Авдониным: Александр Николаевич, как коллекционер, читал работникам милиции лекции о том, в чем отличие нумизматического собирательства от фарцовки, спекуляции.

Гелию Рябову порекомендовали А. Н. Авдонина и представили ему. Знакомство состоялось. Это каждый из участников встречи подробно по-своему изложил в книгах «Как это было» и «Ганина яма».

Как могло прийти в голову советским людям, не отягощенным проблемами ушедшей эпохи царской России, заняться поисками захоронения семьи Романовых? Как могла родиться такая сумасшедшая, невообразимая, невозможная мысль, которая не должна была бы появиться в уме гражданина СССР, тотальная система которого устоялась и господствовала уже многие десятилетия?

Много позже, во время нашей первой встречи, Гелий Рябов рассказал лично мне историю рождения идеи поисков останков Царской семьи Романовых. Он приехал в конце лета 1976 года в Свердловск поздним вечером. Поселился в гостинице рядом с вокзалом. Разница во времени с Москвой была два часа, и ему не спалось. Гелий решил пройтись по городу в сторону церкви, силуэт которой вдалеке он видел из окна своего номера (это была Вознесенская церковь). Улица вела прямо от гостиницы к церкви, а перед нею находилась площадь. Напротив церкви, на другой стороне площади, стоял старинный дом с садом, огороженный забором, который заинтересовал Гелия. Раздвинув доски в заборе, он проник в сад и бродил по нему. Темная летняя ночь, мрачный старинный особняк, старый неухоженный сад — вся таинственность обстановки волновала воображение литератора.

На следующий день он попросил отвезти его к дому Н. Н. Ипатьева. Каково же было удивление Гелия, когда его привезли к дому, в саду которого он был прошедшей ночью. Спустившись в подвал, он остановился на месте, где были убиты Романовы. Гелий стоял, мысленно представляя совершавшиеся здесь события летней ночи 1918 года, и сопереживал им. Раньше о расстреле он только читал, сейчас прикоснулся к этому непосредственно сердцем и его охватило чувство сострадания к убитым. Как осмыслить произошедшее с ним совпадение: ночную прогулку, во время которой он неожиданно оказался возле стен Ипатьевского дома? С какой целью Высшие силы привели его к нему? Вероятно… он должен раскрыть тайну убийства Романовых! Он должен знать всё о гибели царской семьи и должен попытаться найти ее захоронение.

Условно начало конкретных действий по поискам можно начать со слов Гелия Рябова, произнесенных им в Свердловске в тот приезд: «…Попробуем отыскать секретное захоронение Романовых?» Слова эти были обращены к А. Н. Авдонину.

Удивительно, но оказалось, что и Александр Николаевич тоже болел той же темой, судьбой Романовых на Урале.

Но почему Рябов Г. Т., один из 260 миллионов граждан СССР?

Но почему Авдонин А. Н., один из 260 миллионов граждан СССР?

Всего два человека из 260 миллионов граждан СССР случайно встретились, сведенные судьбой к единой идее!

Мне давно не дает покоя мысль о случайностях, приведших к открытию секретного захоронения. Если проследить цепочку событий, описанных в книгах обоих авторов, то выстраивается интересная закономерность.

1. Александр Авдонин, ученый, краевед, давно болел темой судьбы Романовых на Урале. Был знаком с людьми, причастными к еще той эпохе. Имел знакомых в органах милиции. Изучал материалы. Активных действий для поисков не предпринимал (Свердловск).

2. Гелий Рябов, киносценарист, писатель, референт министра внутренних дел СССР. До определенного момента интереса к судьбе Царской семьи не проявлял (Москва).

3. Н. А. Щелоков, министр внутренних дел СССР. Человек широких интересов и знаний. В 1964 году познакомился с делом, связанным с обращением Медведева М. М., сына участника расстрела Романовых, Медведева М. А., к Хрущеву Н. С. с предложением найти место захоронения Царской семьи и резолюцией заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС А. Н. Яковлева: «Считаю, что искать и вскрывать могилу не вызывается необходимостью» (из справки ЦК КПСС об обстоятельствах, связанных с расстрелом царской семьи Романовых, с приложением письма Медведева М. М. Н. С. Хрущеву, начато 14 марта 1964г., окончено 14 декабря 1964 г., на 26 листах).

Будучи в Свердловске, Н. А. Щелоков попросил провести его в дом Ипатьева. «Хочу постоять на месте, где упали Романовы», — объяснил он. Беседовал о Романовых с сотрудницей Свердловского областного партархива Г. И. Степановой.

Отправляя в командировку Г. Т. Рябова в 1976 году в Свердловск, напутствовал посетить дом Ипатьева (Москва).

4. Гелий Рябов в Свердловске, его провели в дом Ипатьева, в подвал, где были расстреляны Романовы. Родилась мысль узнать об этом деле все. Состоялась встреча с А. . Авдониным.

«…Попробуем отыскать секретное захоронение Романовых?» — предложил Гелий Рябов А. Авдонину (Свердловск).

Круг замкнулся. Замкнулся на Александре Авдонине.

Есть выражение: «Случайность — это непознанная закономерность». Оно приписывается Ф. Энгельсу. Есть высказывание Льва Толстого: «В судьбе нет случайностей; человек скорее создает, нежели встречает свою судьбу».

При определении судьбы как обезличенной силы человеку изначально дана свобода воли и он сам делает свой выбор. На каждый возможный вариант событий есть свой набор обстоятельств, и эти обстоятельства привели Гелия Рябова через Н. А. Щелокова к А. Н. Авдонину.

Эта, казалось бы, случайная непредвиденная встреча исключительных людей предрешила исход дела, эти двое совершили, казалось бы, невозможное. «Казалось бы, случайная …» Нет, не случайная.

Значительно позже я пришел к выводу, что для Александра Николаевича вопрос о том, зачем искать останки царской семьи, не стоял, он внутренне уже был убежден в том, что их нужно искать, и знал почему. А я… еще долго оставался в плоскости своих взглядов о бессмысленной безнадежности поисков.

В 1979 году А. Н. Авдонин остался без помощника, геолог М. Кочуров переехал работать в город Ивдель.

– Сможешь ли помочь нам в мероприятии вскрытия захоронения? – спросил меня Александр Николаевич.

Я с радостью согласился участвовать в этом приключении, хотя понимал, что наши действия с точки зрения государственной власти будут считаться незаконными. По просьбе А. Н. Авдонина я подготовил документ, который должен был хоть в какой-то степени легализовать готовящиеся раскопки. Точное название и содержание документа не сохранилось, но смысл запечатлелся памятью: «Производственное задание на поиски железных руд в районе старых рудников путем проходки шурфов вдоль старой рудовозной дороги Свердловск – деревня Коптяки».

Вернемся к теме случайности. Как я оказался среди тех, кто первым участвовал во вскрытии захоронения? Отматывая время назад, прихожу к моменту окончания института и распределения на работу, когда профессор А. К. Козырин предложил выбрать геофизическую партию.

Вновь совпадение — А. К. Козырин был любимым и уважаемым учителем А. Н. Авдонина. Отмечу одну характерную черту А. Н. Авдонина – уважительное отношение к учителям, пример такого отношения я видел воочию. Сначала меня это удивило. Что тут особенного? Задача учителей – учить. Но почитание учителей А. Н. Авдониным заставило меня задуматься о роли учителя. Анализ своей успешной производственной деятельности привел меня к мысли: всему, чего достиг, я обязан тем, кто меня научил, дал «инструмент» для работы, который я эффективно использовал. Так чувство почитания своих учителей передалось мне от Александра Николаевича.

Судьба через А. К. Козырина привела меня к А. . Авдонину, а Александр Николаевич привлек к работе на раскопе.

31 мая 1979 года с последней электричкой я выехал из Нижнего Тагила в Свердловск. Поздним вечером стою перед квартирой Авдониных. С волнением из-за предстоящей миссии и с чувством любопытства увидеть лицом к лицу известного писателя вхожу в комнату. Меня знакомят с гостями из Москвы — это Гелий Трофимович, Маргарита Васильевна – его жена, Влад Песоцкий – военный летчик.

Обмениваемся какими-то фразами. Неизгладимы из памяти моей эмоции от первых слов общения с Гелием – его характерный тембр, доброжелательность, убедительность речи. Помню, он удивился моему обращению к нему на вы.

— Гена, – сказал он мне, – мы все здесь равны перед делом, ради которого собрались. Давай на ты!

А я не смог: как можно!? Писатель все же, да и старше меня…

Если Александр Николаевич очень дозированно снабжал меня сведениями по поискам, то Гелий Трофимович буквально с первых минут обрушил на меня потоки информации. За три дня общения я из первых уст узнал историю записки Юровского, сведения об историке М. Покровском, для которого была составлена записка о событиях 1918 года, о встрече с дочерью Юровского – иммой и с сыном Александром Яковлевичем, адмиралом в отставке, у которого хранилась записка отца. Гелий Трофимович показывал записку ― несколько листов старой бумаги с трудно разбираемым текстом, отпечатанным на машинке. Рассказал о списке драгоценностей царской семьи, изъятых Юровским, и о том, что был в Гохране, видел драгоценности. Части драгоценностей, в том числе алмаза в 100 карат, указанного в списках, составленных Юровским, не оказалось.

Утром, после завтрака, все в хлопотах со сборами. Главным организатором и руководителем сборов была Галина Павловна Авдонина. Я привез «Производственное задание на проведение поисков железных руд», заверенное печатью, 2 новых комплекта геологических костюмов, две пары резиновых сапог. Проверяем наличие снаряжения, оборудования, продуктов, согласно составленному списку, воду решили купить на станции. У нас два фотоаппарата, фотопленки – черно-белая у меня, цветная у Влада (по 3 штуки).

На случай возможного контакта с сотрудниками МВД, КГБ или местных органов по заранее продуманной нами легенде я начальник отряда, прибывшего на территорию Поросенкова лога с производственным заданием на проходку шурфов. Авдонин А. Н. – мой заместитель по организационным вопросам, Рябов Г. Т. – заместитель по научной работе, Песоцкий В. А. – фотограф, по совместительству разнорабочий и ответственный за охрану, Авдонина Г. П. – завхоз, Рябова М. В. – секретарь.

На электричке отправляемся до станции Шувакиш. Вагон полон, и едут в основном огородники. Мы рассредотачиваемся по вагону в поисках сидячих мест. У меня в душе напряженное состояние разведчика или диверсанта, идущего на выполнение особо опасного задания. Нашлось свободное место в конце вагона. Заняв его, украдкой, осторожно наблюдаю за едущими с нами. Признаков интереса к нам со стороны кого-либо из пассажиров не заметил. Вместе с толпой на нашей станции мы вывалились из электрички.

Г. П. Авдонина и М. В. Рябова направились в магазин купить воды. Мужчины пошли отдельно, интересно было услышать рассказ о вчерашнем походе на место предстоящих работ (31 мая я в работах не участвовал). Тогда был определен контур шпал, скрытых дерном, проведено взятие проб грунта с помощью специальной трубы до глубины залегания скального грунта (80–100 см) и вдали от шпал, и в непосредственной близости от них.

По пути я преднамеренно далеко отстал от группы, наблюдая за ней со стороны — не проявляет к ней кто-нибудь какого-либо внимания. Наблюдение вел вплоть до места предстоящих раскопок, до самого Поросенкова лога, ничего не заметил, но состояние тревоги не покидало. Гелий Трофимович успокаивает меня: «У Лубянки есть дела поважнее». Дальнейшее вскрытие захоронения отвлекло от мыслей о слежке за нами, хотя время от времени я оглядывался по сторонам, пытаясь уловить в окружающем нарушение логики естественности обстановки. Ничего не заметил. Одно из двух: либо слежки не было, либо она была настолько профессиональной, что была незаметной. Скорее всего — первое.

За время, когда мы проводили раскопки на старой дороге, мимо нас вдоль опушки леса прошел только пастух со стадом из 10—15 коров.

Почему я пишу так подробно об этом? Потому что современному поколению неведомы наши волнения и переживания.

В 2018 году на месте Мемориала Романовых в Поросенковом логу один из экскурсантов, ерничая, спросил меня:

– Вы, т. е. группа Авдонина-Рябова, всюду пишите, что, проводя поиски и раскопки, боялись. Чего и кого вы боялись? Что противозаконное было в ваших действиях?

В настоящее время всеобщей доступности информации и относительной свободы действий сообщение о поисках останков не вызвало бы удивления – ищите что хотите. Ищут золото Колчака, янтарную комнату, какие-то клады и т. п. Но тогда, в 70-е годы, годы высшего расцвета социализма, неприкрытый интерес к преступлениям, совершенным государством, советской властью, вызвал бы встречный интерес к любопытствующим со стороны органов, призванных защищать эту власть. В лучшем случае нам указали бы на нецелесообразность поисков. В худшем – взяли бы под контроль с вытекающими последствиями, тяжесть которых зависела бы от действий поисковиков и результатов поисков.

Около 10 утра были на месте. Было солнечно и тепло. Сразу же приступили к работе, щупами заранее был определен контур шпал, они залегали на глубине около 20 см. Шпалы располагались посредине поляны, в самой низине лога, почва была сильно обводнена. Сняли верхний слой земли с травой, обнажились шпалы, лежащие поперек дороги, поливаем их водой из болота, чтобы немного очистить от налипшей земли, фотографируем. К этому времени подошли Галина Павловна и Маргарита Васильевна, в станционном магазине они купили 10 бутылок воды для питья. Тотчас они принялись обустраивать лагерь, расстелили брезентовый полог, разложили принесенные вещи, нашли где-то деревянный ящик – будущий стол, прикатили автомобильную шину для сидений.

Авдонин А. Н., Влад и я продолжили работу на раскопе, Рябов Г. Т. руководил работами, что-то рассказывал, комментировал наши действия. Секретарь Маргарита Васильевна записывала его комментарии.

Сняли первый слой шпал, сложили их в стороне, под ним – 2-й слой шпал, ориентированных вдоль дороги. Сняли этот слой, шпалы оказались сильно разрушены, при выемке они рассыпались, здесь же попадались разбитые кирпичи, камни, сгнившие ветки. Процесс вскрытия документировали фотографированием.

И, несмотря на то, что ручей на поверхности отвели в сторону от раскопа, пропитанная водой глина постоянно и обильно водоточила. Смешиваясь с водой, глина на дне раскопа превращалась в жидкое месиво, так что осушение становилось практически бесполезным, мы просто отчерпывали жидкую глину, грязь.

Во время извлечения третьего слоя из глинистой кашицы начали появляться пузырьки газа. Наперебой комментируем этот факт: значит, на глубине есть что-то отличающееся от вскрываемой почвы. Глубина раскопа достигла примерно 50 – 60 см. Неожиданно — ожидаемая первая находка.


Спустя 20 лет, напоминая Гелию о круглой дате этого события, в письме к нему от 7 мая 1999 года я написал: «…С кинематографической отчетливостью вижу, как поддеваю лопатой расплывающуюся глину и выворачиваю нечто черное, удлиненное, нечто напоминающее шаровую опору от автомобиля, слышу:

– Железяка какая-то!

Машинально ударяю лопатой по «железяке». И вместо ожидаемого звонкого удара железа по железу – оглушающе неожиданно глухой удар по нежелезу (это была берцовая кость скелета, наша первая находка в раскопе).

И все!!! Нашли …

Вспоминаю и переживаю опустошающий ужас и чудо состоявшейся невероятности Обретения. Вспоминаю объединяющий нас страх — страх свидетелей преступления власти».


Страх? Игра в «поиски» закончилась! Я стал уязвим перед властью, властью, которая скрывала, оберегала от огласки страшную тайну убийства детей. Сейчас эта власть могла спросить с меня за раскрытие ее тайны. Страх из-за того, что я, как законопослушный гражданин общества, перед органами дознания не стал бы скрывать сведения о находке и, как следствие, мог стать причиной уничтожения найденного места сокрытия останков – улик преступления властей.

Помню еще один эпизод поразившего нас страха. Когда мы поняли, что нашли захоронение, вдруг у кого-то вырвалось: «Закапываем и уходим!» Кто это сказал, не помню, но только точно не Гелий Рябов. Я в тот момент тоже поддержал свертывание работ — ведь захоронение мы нашли, чего еще надо!? А Гелий Трофимович категорически настаивал на продолжении раскопок. Он считал, что в захоронении могут быть пули, одежда, какие-нибудь другие предметы, может, драгоценности, которые будут доказательством принадлежности скелетов Романовым.

Какие пули, какие драгоценности?! Мы стоим в раскопе по щиколотку в глиняном месиве — что тут еще можно найти! Но раскопки продолжились. Мы все отчерпываем глинистую жижу найденными подручными средствами, старым дырявым ведром, каким-то тазиком, но без успеха. Через несколько минут раскоп вновь заполняется водой и мы стоим в жидкой глине.

Наконец извлекли 3 черепа, несколько костных фрагментов, все тщательно промыли в ручье (или в болоте?). На одном из черепов четко просматривались входное и выходное пулевые отверстия. Лицевые кости черепов были разбиты. Я обратил внимание на состояние зубов в извлеченных нами черепах: у одного из них имелся золотой мост, у других — многочисленные следы вмешательства стоматолога, маленькие дупла в зубах были залечены пломбами в виде тонких металлических штифтов (цилиндров). Тончайшая работа — подумалось мне тогда. Попалось несколько керамических осколков. Это от емкости с кислотой — поясняет Гелий Рябов. Этапы вскрытия мы сфотографировали: я снял две черно-белых фотопленки, Влад Песоцкий снимал на цветную. Решаем закончить работу.

Помню, мне бросились в глаза наши резиновые сапоги, их цвет изменился, из черных они стали темно-сизыми. Видимо на них подействовала серная кислота, сохранившаяся в слабопроницаемой глинистой почве. Мы упаковываем находки и приводим место раскопа в первоначальное состояние. Чтобы ввести в заблуждение возможных поисковиков, придали раскопу современный, техногенный вид – бросили в него использованные нами подручные средства, дощечки, ведро, тазик. Мы уложили обратно несколько шпал, закрывавших захоронение, большая часть из них сгнила. Но некоторые, пролежав здесь с лета 1918 года, неплохо сохранились.

На место раскопа мы пересадили из леса куст ивняка, который хорошо принялся и позднее долгое время служил нам ориентиром. У нас возникла идея оставить послание потомкам о нашей находке. Тогда мы написали записку о факте вскрытия захоронения Царской семьи, расписались и вместе с несколькими найденными костными фрагментами завернули все в полиэтиленовую пленку. Полиэтиленовый сверток с сообщением потомкам мы зарыли под сосной, в 15 метрах к северо-западу от места раскопа. Для долговременного хранения от влаги полиэтиленовый пакет с нашим посланием не мог быть хорошей защитой. И мне поручили, чтобы я по месту моей работы в условиях механического цеха изготовил к времени следующего посещения захоронения металлическую капсулу, в которую бы мы надежно поместили сообщение для потомков.

С собой забрали 3 черепа и несколько костных фрагментов и керамических осколков. Череп с золотым зубным мостом (череп Николая, уверенно заявил тогда Гелий Трофимович) остался у А. Н. Авдонина, два других забрал для проведения экспертизы Г. Рябов. Керамический обломок и три косточки забрал на память я.

На квартире у Авдониных в тот вечер мы поминали убиенных Романовых. Наши разговоры продолжились далеко за полночь. Помню восторг единения всех нас перед состоявшимся открытием. Мы дали клятву молчать. В тот незабываемый вечер никто из нас не знал и не мог представить, что нас ждет впереди. Дальнейшие события развивались непредсказуемо: сначала мучительное десятилетие хранения тайны, затем первая публикация Гелия Рябова о ней. Позднее официальное вскрытие захоронения в июле 1991 года, а далее затянувшиеся на десятилетия исследования и идентификация останков Царской семьи и их приближенных…

В июле 2018 года в Поросенковом логу состоялась моя встреча с корреспондентом «Комсомольской правды». Среди его многих вопросов был такой: «Изменилась ли ситуация в логу за прошедшие 39 лет?»

Вопрос оказался неожиданным. Я не задумывался над темой сравнения данного участка Коптяковской дороги в 1970-е и в более поздние годы. Огляделся: действительно местность сильно изменилась. Раньше она представляла окруженное лесом, заросшее травой широкое пространство с пологим спуском к болоту, со слабо выраженным понижением в рельефе, образованным весенними ручьями. Сейчас лог зарос кустарником, наступающим с южной стороны лога. Он настолько изменился, что трудно было бы соотнести его местность с исторически известным видом. Неожиданно пришел на ум вывод: если бы начали сегодня искать шпалы над захоронением, то вряд ли нашли бы их нашли. Промыслом Божьим устроилось так, что эти работы были проведены в нужное время.

На следующий день (2 июня, суббота) были запланированы работы в районе Ганиной Ямы. До станции Шувакиш доехали на такси, от стации до Ганиной Ямы идти пешком. Но — непредвиденное обстоятельство. Дальше прохода нет, дороги перекрыты милицией. Дело в том, что в те далекие советские годы рынок потребления диктовал свои условия организации распределения и потребления дефицитных товаров – барахолок. Такая барахолка была организована властями в районе ст. Шувакиш. Барахолка работала по субботам. Народу на рынок прибывало столь много, что милиции приходилось устраивать оцепление, регулирующее и ограничивающее доступ к рынку.

Несмотря на наши объяснения, что нам не на барахолку, а в деревню Коптяки, милиция нас не пропускает. Гелий возмущен. Говорит что-то резкое милиционеру, показывает свое удостоверение. Милиционер в удивлении и в недоумении — нас пропускают.

В районе Ганиной Ямы на «глиняной площадке» (так именовал ее Соколов А. Н.) провели частичное вскрытие почвенного слоя в поисках артефактов, оставшихся с 18-19 годов. Нашли несколько осколков посуды, ржаные гвозди, древесные угли, гильзу от патрона и множество осколков тонкого покровного стекла, сделали предположение, что это осколки фотопластинок.

На обратном пути в Свердловск препятствий уже не было. Рынок прекратил работу.

На следующий день, перед отъездом в Нижний Тагил, получил от Гелия в подарок его книгу «Повесть об уголовном розыске» с дарственной надписью: «… В память о тех невероятных событиях, которые объединили нас до самой смерти. 3 июня 1979 г. Гелий Рябов».

В дальнейшем он регулярно высылал мне свои книги после их выхода в свет. Я с интересом читал их (некоторые перечитывал), нередко в героях его книг узнавал самого Гелия. Книги стали основой нашей переписки в 90-ые годы.

В сентябре того же года Гелий Рябов вновь приехал в Свердловск. К его приезду я выполнил поставленную мне летом задачу — мне изготовили стальную капсулу из железной трубы длиной около 20 см, диаметром 76 мм, с крышкой на резьбе (тяжелая, 5 – 7 кг) для того, чтобы переложить сообщение для потомков в надежные условия. Съездили втроем на место летних работ, извлекли полиэтиленовый пакет с сообщением, костные фрагменты, переложили их в капсулу и закопали в том же месте.

В ноябре того же года я приехал в командировку в Москву (в Государственную комиссию по запасам полезных ископаемых) для защиты отчета с подсчетом запасов железных руд Северо-Гороблагодатского месторождения как соавтор отчета. Из-за отсутствия мест в гостинице в день приезда принял предложение поселиться в квартире Рябовых. Поразил интерьер квартиры. В большой комнате картинная галерея, по стенам развешаны картины западноевропейских художников, когда я похвастал, что купил в Москве альбом репродукций русского художника П. Петровичева, Гелий только снисходительно улыбнулся. Я понял, что это не его тема.

В рабочей комнате Гелия Трофимовича были стеллажи до потолка с книгами, висели картины, портреты царственных особ, портрет цесаревича, старинные иконы. На письменном столе — книги с многочисленными закладками, бронзовый крест, рядом пробирка с фрагментами волос из захоронения.

Когда Гелий Трофимович успел все это устроить?

Я рассказал о своем предложении, суть которого заключалась в том, чтобы формально легализовать наши работы, если правоохранительные органы заинтересуются нашими делами. Надо составить отчет для личного пользования о проделанной работе в Поросенковом логу. Отчет должен показать, что ничего, кроме любопытства дилетантов, историков-краеведов, за нашими деяниями не стоит. А чтобы другие об этом месте не узнали, работы наши нами засекречены. Может, это поможет?

Гелий Трофимович выслушал меня внимательно и сказал:

– Старик, нам никто и ничто не поможет, кроме нас самих, тайна должна жить с нами.

Тема «отчета» была закрыта. И только сейчас в своих воспоминаниях я вернулся к «отчету», который является свидетельством попыток выбраться из своего тревожного состояния в те времена.

Три дня провел Москве, с утра до позднего вечера был занят в заседаниях по защите отчета. Отчет был успешно защищен. Месторождение было поставлено на Государственный баланс запасов полезных ископаемых. Авторы отчета впоследствии были награждены знаком «Первооткрыватель месторождения».

В предпоследний день моего пребывания в Москве Гелий Рябов и Маргарита Васильевна организовали праздничный ужин, были друзья Гелия по съемкам фильма «Рожденная революцией», был Влад Песоцкий (с тех пор мы с ним не виделись). Хотя мы с Владом встречались всего дважды, запомнился он мне своей выправкой военного и как остроумный и интересный рассказчик на темы из лётной жизни.

На следующий (1980) год, 31 мая, я вновь был у Авдониных. Мы договорились с Александром Николаевичем отметить годовщину раскопа и съездить в Поросенков лог.

1 июня (воскресенье) мы приехали на место раскопа. Следов нашей прошлогодней деятельности не осталось. Куст, посаженный нами, разросся. Посидели, помянули, поговорили о будущем нашего дела. Александр Николаевич рассказал, что с экспертизой у Г. Т. Рябова ничего не получается. Они решили вернуть извлеченные нами черепа и костные останки на место захоронения. Обсудили вопрос, как это лучше сделать. А. . Авдонин предложил изготовить ящик по размерам возвращаемых останков и в компактном виде вернуть их на прежнее место. Изготовить ящик он попросил меня.

В начале июля Александр Николаевич позвонил мне, сообщил, что на днях приедет Г. Т. Рябов, и предупредил меня, чтобы ящик к его приезду был готов. Беспокоиться было не о чем. Дощечки нужного размера были готовы, покрашены и покрыты лаком. Осталось только сколотить ящик, чем мы и занялись когда собрались все вместе у Авдониных почти в прежнем составе, только вместо Влада Песоцкого Гелий Рябов пригласил своего московского знакомого Алика Есенина (не родственник, просто однофамилец поэта).

Я удивился смелости Гелия посвятить в нашу тайну незнакомого нам человека. Алик Есенин, по словам Гелия, вне подозрений, он из какого-то госкомитета, но не из КГБ, мы с Александром Николаевичем в некоторой тревоге, кто он на самом деле (как же слова Гелия о том, что тайна должна жить с нами… Она живет еще с кем-то, кроме нас!?). Тревога была напрасной, Гелий, профессионал-психолог, знал, кому довериться.

В тот приезд решено было выкопать, оставленную в сентябре 1979 года железную капсулу с «сообщением потомкам о найденном захоронении» ввиду бесполезности мероприятия (некому будет читать) и вернуть костные останки, которые хранились у меня и у А. Н. Авдонина, на место захоронения. В ящик положили медный крест с распятием, привезенный Г. Т. Рябовым, на кресте Гелий выгравировал надписи, одну из которых запомнил навсегда, тогда еще не зная ее происхождения: «Претерпевший до конца спасется». Работу на захоронении начали в 12 ночи. К сожалению, батарейки в фонаре быстро сели, работали в темноте, если на поверхности было что-то видно, то в раскопе работали вслепую. Алик Есенин активно участвовал в работе. Чтобы не тревожить захоронение второй раз, решили сделать вертикальное углубление в некотором отдалении от прошлогоднего вскрытия и от него пройти горизонтальным подкопом к захоронению и оставить там упакованные в деревянном ящике останки. При проходке горизонтального подкопа наткнулись на еще один череп. Извлекли, осмотрели, обнаружили на черепе фрагменты волос и неожиданная находка – простой гребешок в затылочной части. Демидова – сразу же определил Гелий, гребешок простой.

Оставили череп на том же месте, откуда изъяли, рядом поместили ящик, сверху его положили тяжелый белый камень, найденный где-то на поляне. Если кто-то будет копать, то наткнется на камень, а не на ящик. Шурф завалили и утрамбовали землей, поверхность замаскировали мусором, ветками.

На следующий (1980) год, 31 мая, я вновь был у Авдониных. Мы договорились с Александром Николаевичем отметить годовщину раскопа и съездить в Поросенков лог.

1 июня (воскресенье) мы приехали на место раскопа. Следов нашей прошлогодней деятельности не осталось. Куст, посаженный нами, разросся. Посидели, помянули, поговорили о будущем нашего дела. Александр Николаевич рассказал, что с экспертизой у Г. Т. Рябова ничего не получается. Они решили вернуть извлеченные нами черепа и костные останки на место захоронения. Обсудили вопрос, как это лучше сделать. А. . Авдонин предложил изготовить ящик по размерам возвращаемых останков и в компактном виде вернуть их на прежнее место. Изготовить ящик он попросил меня.

В начале июля Александр Николаевич позвонил мне, сообщил, что на днях приедет Г. Т. Рябов, и предупредил меня, чтобы ящик к его приезду был готов. Беспокоиться было не о чем. Дощечки нужного размера были готовы, покрашены и покрыты лаком. Осталось только сколотить ящик, чем мы и занялись когда собрались все вместе у Авдониных почти в прежнем составе, только вместо Влада Песоцкого Гелий Рябов пригласил своего московского знакомого Алика Есенина (не родственник, просто однофамилец поэта).

Я удивился смелости Гелия посвятить в нашу тайну незнакомого нам человека. Алик Есенин, по словам Гелия, вне подозрений, он из какого-то госкомитета, но не из КГБ, мы с Александром Николаевичем в некоторой тревоге, кто он на самом деле (как же слова Гелия о том, что тайна должна жить с нами… Она живет еще с кем-то, кроме нас!?). Тревога была напрасной, Гелий, профессионал-психолог, знал, кому довериться.

В тот приезд решено было выкопать, оставленную в сентябре 1979 года железную капсулу с «сообщением потомкам о найденном захоронении» ввиду бесполезности мероприятия (некому будет читать) и вернуть костные останки, которые хранились у меня и у А. Н. Авдонина, на место захоронения. В ящик положили медный крест с распятием, привезенный Г. Т. Рябовым, на кресте Гелий выгравировал надписи, одну из которых запомнил навсегда, тогда еще не зная ее происхождения: «Претерпевший до конца спасется». Работу на захоронении начали в 12 ночи. К сожалению, батарейки в фонаре быстро сели, работали в темноте, если на поверхности было что-то видно, то в раскопе работали вслепую. Алик Есенин активно участвовал в работе. Чтобы не тревожить захоронение второй раз, решили сделать вертикальное углубление в некотором отдалении от прошлогоднего вскрытия и от него пройти горизонтальным подкопом к захоронению и оставить там упакованные в деревянном ящике останки. При проходке горизонтального подкопа наткнулись на еще один череп. Извлекли, осмотрели, обнаружили на черепе фрагменты волос и неожиданная находка – простой гребешок в затылочной части. Демидова – сразу же определил Гелий, гребешок простой.

Оставили череп на том же месте, откуда изъяли, рядом поместили ящик, сверху его положили тяжелый белый камень, найденный где-то на поляне. Если кто-то будет копать, то наткнется на камень, а не на ящик. Шурф завалили и утрамбовали землей, поверхность замаскировали мусором, ветками.

Ранним утром были уже в Свердловске.

При воспоминаниях о раскопе 1980 года долгое время мне не давала покоя мысль о принадлежности черепа. Гелий Рябов безапелляционно заявил: это череп Демидовой. Демидова так Демидова, о чем спорить, когда нет других сведений кроме гребешка. И, тем не менее, что-то подсказывало: что-то здесь не так. Психология слуги при богатом хозяине не позволяла вольности быть простым в одежде, поведении, речи. Хозяин мог позволить себе быть простым, вести себя по-простому, слуга – нет. Гребешок простой – может, это череп Царицы или одной из дочерей?

Подтверждение пришло с неожиданной стороны. В 1991 году в книге «Последние дни Романовых» (сост. М. П. Никулина, К. К. Белоусов), на стр. 161, читаю компиляцию из воспоминаний Ермакова (орфография сохранена):

…Вот одна картина из характерных мест… Она [А. Ф.] хранили палку или посох которую носил Серафим Саратовский который хранился у ней или дал Григорий гребешок о котором Александра говорила это святыня (выделено мною, Г. В.) только стоит расчесывать волосы при разрешении трудных вопросов память делается светлее да и сам Николай был не меньше ее проникнут этой узкой суеверной религиозностью…

При чтении этого текста мне показалось, что я когда-то где-то читал фразу «…проникнут этой узкой суеверной религиозностью…». Пройдет еще около полутора десятков лет, и я вновь увижу ее, перелистывая старую, распечатанную на пишущей машинке книгу П. М. Быкова «Последние дни Романовых» издания 1926 г. В предисловии к книге, написанном редактором книги А. П. Таняевым, им дается характеристика Александры Федоровны, он пишет: «Посылая эти наколдованные предметы с подробным описанием способа их употребления, она хорошо знала своего адресата. Николай был не менее ее проникнут этой узкой, суеверной религиозностью».

То ли это литературный штамп того времени, то ли Ермаков в своих воспоминаниях использовал текст книги П. М. Быкова. В последующих изданиях книги предисловие Таняева не приводится.

Впоследствии при экспертизе останков выяснилось, что череп действительно принадлежал скелету Царицы. Помню, я даже привел в письме Гелию свои рассуждения.

– Каким я был самонадеянным, – отозвался Гелий Трофимович в своем ответном письме.

Гребень из раскопа хранился у Г. Рябова. После смерти Гелия жена его, Ольга Александровна, передала реликвию в Москве в частный музей «Наша эпоха».

Записка «сообщения потомкам о найденном захоронении» хранилась у А. Н. Авдонина.

Ежегодно 16 июля мы с Александром Николаевичем ездили на место захоронения, поминали убиенных.

Если уж свернул в повествовании на новую тему, не могу не описать еще один эпизод связи библейских сказаний с современностью.

Дело было в 1988 году. Мы с А.Н. Авдониным в день 70-летия расстрела царской семьи с любопытством ожидали реакции свердловчан на дату. Дело в то, что слухи о возложении цветов на месте расстрела после разрушения Ипатьевского дома оставались только слухами. Материализации слухов мы не наблюдали, посещая это место с 1980 года. Может, хотя бы годовщина расстрела поднимет народ или часть его, чтобы отдать дань памяти убиенным?

Днем, как обычно в этот день, мы с Александром Николаевичем по традиции съездили на место раскопа, посидели, помянули и вернулись в Свердловск. Вечером, около 10 часов, прошлись мимо бывшего Ипатьевского дома и, к удивлению своему, не заметили никого и ничего, что напоминало бы о том, что кто-то помнил о событии 70-летней давности. Но мы не теряли оптимизма – видимо, придут ночью, в момент времени расстрела. Появляемся вновь около 12 ночи, идем со стороны Вознесенской церкви. Проходим мимо одиноко стоявшего облокотившегося на перила мужчины с сумкой в руках. Останавливаемся невдалеке от него и смотрим с высоты парапета на пустырь бывшего Ипатьевского дома.

Никого! Где же те цветы, из-за которых, по бытующей легенде, снесли Ипатьевский дом? Темная летняя ночь. Свет фонарей только усиливал черноту неба. Стоим и рассуждаем между собой: свердловчане собираются переименовать свой город в Екатеринбург, но кто в этом городе будет жить? Те же свердловчане.

Мужчина трогается с места и, проходя мимо нас, спросил: «Вы случайно не по поводу тех событий, которые произошли здесь 70 лет назад?». Вопрос прозвучал неожиданно, поэтому, осторожничая, Александр Николаевич ответил вопросом на вопрос: «А что произошло здесь 70 лет назад?».

– Если вы не знаете, что произошло здесь 70 лет назад, то мне с вами не о чем разговаривать, – сказал человек и пошел дальше. Но вдруг остановился и с осуждением произнес: «Следовало бы знать, что 70 лет назад в такую же ночь в Ипатьевском доме расстреляли царскую семью с прислугой».

– Мы знаем об этом, – успокоил его Александр Николаевич.

Завязался разговор, связанный общей темой. Удостоверившись, что мы не просто случайные прохожие, мужчина спросил, не согласились бы мы ему помочь? – В чем дело?

– Надо поставить свечи в память убиенных.

Естественно, мы откликнулись на его просьбу. Спустились через переход на другую сторону улицы. На месте бывшего Ипатьевского дома буйно разросся бурьян, проплешинами выделялись площадки, усыпанные битым кирпичом, бетоном и штукатуркой. На одной из площадок мы решили поставить свечи.

Человек вынул из сумки деревянный брусок с просверленными отверстиями и свечи.

– Здесь 8 свечей, – пояснил он, – 7 свечей по числу лиц царской семьи, и одна свеча за их приближенных. Вставив свечи в отверстия бруска, мы их зажгли.

Работа не требовала усилия такого количества людей, но чисто символическое участие в действии способствовало созданию впечатления ритуальности (самодеятельной), которая делала обстановку торжественной и заставляла быть серьезным.

Постояв немного, мы вернулись обратно, чтобы с высокой стороны проспекта наблюдать за происходящим. К сожалению, свет свечей не был виден. Его загораживал высокий бурьян. Стоим, молчим, наблюдаем случайных прохожих.

Вот идет по противоположному тротуару пожилой человек. Вдруг остановился, увидев нечто необычное, оглянулся по сторонам, и вдруг припустил от этого места. Увидел свет свечей – догадываемся мы.

А вот идут парень с девушкой. Увидев нечто скрытое от нас, останавливаются, потом начинают медленно приближаться к загадочному месту, наклонились. Лица их осветляются невидимыми для нас свечами. Постояв немного, уходят оглядываясь.

Мы еще долго стоим, но больше ничего не происходит. Разговор подходит к концу.

– Кто вы и откуда, – спрашиваю я мужчину. Он насторожился: доверять ли нам? Помедлив, нашелся: «Скажем так, я из России!».

Это было нечто! Только что мы с Александром Николаевичем размышляли, что нет ни одного человека в Свердловске, для которого день гибели царской семьи был бы днем памяти, покаяния. Мы не в счет, мы по долгу службы, добровольно взятой на себя, находимся здесь. А этот единственный человек из России был в тот момент для нас всепрощением равнодушия остальной части населения страны. Вот тогда всплыли в памяти неизвестно откуда запомнившиеся слова «Если найдется хоть один праведник…» Сейчас я знаю, что в Библии эта фраза о праведниках звучит по-другому, но тем не менее…

Но это еще не конец истории. В литературно-художественном альманахе «Выбор» за 1990 год на стр. 211 в очерке В. Сендерова, датированном 20.06.89, читаю «…Наверное, как и в прошлый год (т.е. 1988-й, – прим. Г.В.) на месте цареубийства будут теплиться свечи, кто-то опять будет держать белые, синие, красные ленты и будут молиться». Красиво написано, но журналистская неправда.

Люди стали собираться в день гибели только тогда, когда было получено «высочайшее» разрешение о свободе митингов в горбачевскую оттепель в 1989 году.

Октябрь 1990 года. Мы с Александром Николаевичем в Ленинграде в командировке в Институте разведочной геофизики. Гелий Рябов тоже в Ленинграде, на съемке фильма по его сценарию «Претерпевшие до конца». На одной из станций метро встретились с Г.Т. Рябовым, мы собирались на следующий день в Москву на встречу с Б.Н. Ельциным, нас обещали принять. Приглашаем Гелия поехать вместе, он против – …нужно подождать… – и приводит причины: он уже никому не верит и ждет вмешательства высших сил.

А.Н. Авдонин планирует организовать общественный фонд памяти Романовых в Свердловске и просит Гелия Рябова составить проект устава. Гелий Трофимович составил текст устава и придумал очень точное название фонда – «Обретение». Впоследствии устав силами свердловских юристов был переделан. Позднее по телефону Гелий с огорчением сообщил, что от первоначального текста устава ничего не осталось, но хоть название сохранилось.

В Москве нас принял помощник председателя Верховного совета РСФСР Виктор Илюшин, он сообщил, что Б.Н. Ельцин поддерживает нас, но хочет еще больше поляризовать настроения в обществе царской темой через Верховный совет, работы надо провести на местном, областном уровне. Илюшин при нас набрал номер по «вертушке» связи с областным советом в Свердловске и передал для Э.Э. Росселя решение Б.Н. Ельцина.


С 11 по 13 июля 1991 года было проведено официальное вскрытие захоронения останков царской семьи, инициированное обществом «Обретение». У Гелия в книге «Как это было» только несколько строк об этом: в средине июля позвонил телефон, – «Гелий Трофимович?», – «Да, это ты, Гена?», – «Гелий Трофимович, все произошло», – «Работали лопатами?», – «Да». Мы распрощались тревожно и нервно.

Я действительно позвонил Гелию Трофимовичу на следующий день после вскрытия, он не проявил любопытства, не стал расспрашивать о подробностях, он был очень расстроен, заканчивая разговор, он произнес: «Видно, так Богу угодно».

Во время проведения официального раскопа я вел краткие записи. Вернувшись домой, я более подробно описал прошедшие события для Гелия Трофимовича. В оригинале этот текст, написанный в августе 1991 года, практически без изменений приводится ниже.

11.07.91., 8.10 утра. Телефонный звонок А.Н. Авдонина из Свердловска. Раскопки начинаем сегодня. Большая Лая – попутка – Нижний Тагил – электричка – Шувакиш (13 часов)...

С утра 11 июня 1991 года я, как обычно, в течение последних нескольких месяцев работал над отчетом, когда раздался длинный звонок междугородного телефона. Звонил Александр Николаевич Авдонин. Сообщение было кратким, но емким по содержанию и значимости события, о котором оно информировало: «Сегодня начинаем раскопки, если есть желание – приезжай». Желание было большое. Но предварительно предстояло решить транспортную проблему, так как находился я в этот момент в 150 км от места, где будут производиться работы. От села Большая Лая, где базировалась Средне-Уральская геофизическая партия, в которой я занимал должность главного инженера, на попутке добрался до Нижнего Тагила. Дома времени на сборы не было, не переодеваясь, побросал в дипломат туалетные принадлежности, дневник для записей и, немного поколебавшись, вспоминая, каким трудом она досталась, бутылку водки и – на вокзал. В электричке торопил время – быстрее, быстрее, неужели не успею, и работу закончат без меня! Примерно в 13 часов я наконец-то прибыл на станцию Шувакиш.

... Начался дождь. Как и прежде – по шпалам вдоль железной дороги. Нет внешних признаков охраны тайны раскопок вплоть до поляны. На закруглении железной дороги товарняк. Поляна. Забор. Милиционер с автоматом...

Накрапывал дождь, небо – сплошная облачность, значит, непогода надолго. Оглядываюсь по сторонам, пытаясь в окружающем отыскать нечто схожее своему крайне возбужденному состоянию. Ничего такого, чтобы отличалось от обыденного, неоднократно виденного – пустынный перрон, одинокие озабоченные прохожие и пассажиры. Похоже, их занимали только свои проблемы. Направился вдоль железнодорожных путей по шпалам в сторону переезда, там когда-то стояла будка путевого обходчика. Впереди на закруглении новых железнодорожных путей стоял товарняк, перекрывая переезд. Неужели маскировка поляны, чтобы пассажиры поездов не могли видеть, как ведутся работы? Но к переезду с той и другой стороны стояли вереницы машин, значит, товарняк здесь ни при чем. Где же охрана, пресекающая попытки приблизиться на расстояние наблюдения?

Пересек железнодорожные пути под вагонами товарного поезда и по лесной дороге направился в сторону поляны, до нее не далее 100 метров. Впереди показались контуры высокого забора из свежераспиленных досок. Никого не встретил вплоть до входа на огороженную территорию. В проеме ворот стоял милиционер с автоматом, закинутым за спину, и с удивлением смотрел на меня. Я тоже посмотрел на себя его глазами и тоже удивился: что делает здесь на раскисшей лесной дороге человек, одетый не по погоде, в полуботинках, в легкой курточке, без зонтика, но в кепке и вдобавок с дипломатом.

...Встреча с А.Н. Авдониным. Он расстроен: «Ты помнишь точное место наших раскопок?» Раскоп задан в другом месте. Большая палатка над раскопом. Рябова Г.Т. на раскопе нет. Сначала не смог сориентироваться, мешает забор. Давние споры с А.Н. Авдониным о месте, где мы копали. Кусты уничтожены при транспортировке хлыстов леса через поляну. Мне казалось, что я помнил. На указанном мною месте грунт не нарушен. Пробовал копать сам. Безрезультатно...

Обратился к милиционеру с просьбой позвать Авдонина А.Н., но тот меня уже увидел и спешил к нам, вид его мне показался расстроенным и озабоченным.

– Ты помнишь точное место наших раскопок? – первое, о чем он спросил, когда мы поздоровались.

Я ответил утвердительно и впервые окинул беглым взглядом поляну, где велись раскопки. То, что я увидел, меня и успокоило, и удивило. Успокоило, что захоронение еще не вскрыто, а удивило, что раскоп был задан в стороне от того места, где он, по моему мнению, должен был бы находиться. Раскоп был выполнен аккуратно, от дождя его предохранял большой брезентовый тент, дерн ровными рядами сложен в стороне. В раскопе находились двое или трое человек, основная же масса людей занималась проходкой траншеи в сторону болота и рытьем отдельных ямок. Первая мысль, промелькнувшая как оценка происходящего – это предварительные работы перед непосредственным вскрытием с целью сравнительных исследований нарушенного и ненарушенного разрезов грунта. Вторая мысль была менее оптимистичной: неужели Александр Николаевич позабыл место первого вскрытия, все же с тех пор прошло 12 лет!

– Гелий Трофимович здесь? – спросил я в надежде, что это их совместное решение, и что работы ведутся, хотя и с методическими перегибами, свойственными дилетантам, но по плану.

– Нет. Я звонил ему, но телефон молчал.

Ситуация принимала тревожный оттенок. Вспомнились наши споры при посещениях захоронения в последние годы о месте раскопа, я показывал на одно место, Авдонин А.Н. – на другое. Главным ориентиром был куст тальника, посаженный нами на месте раскопа в 1979 году, во-первых, чтобы скрыть следы работ по вскрытию и, во-вторых, чтобы затруднить поиски этого места для тех, кто пойдет по нашим следам в будущем. Несколько лет назад при строительстве железной дороги на поляну свозили хлысты спиленного леса, кустарники были уничтожены, и мы, каждый по-своему, перенесли приметы места раскопа на разные объекты. И вот результат: раскоп размерами три на четыре метра пуст. Я встал в растерянности. Чтобы сориентироваться, мне надо было увидеть всю поляну в целом, но высокий забор мешал восприятию пространства и оценке расстояний от опушки леса и приметных деревьев. Показал в сторону болота, где солдаты уже копали траншею, но во вскрытом разрезе грунт был не нарушен. Сделал в нескольких местах закопушки в надежде обнаружить нарушенный почвенный слой, но безрезультатно. Растерянно оглядываю пространство, окруженное забором. Наши новые ориентиры оказались неверными, пробуем уточнить или свести воедино наши с А.Н. Авдониным знания местности 12-летней давности, но не можем договориться.

...От меня ждали решения. Груз ответственности за правильное решение в кратчайший срок. Каково же было А.Н. Авдонину!? Совещаемся. Предлагаю свободный поиск. Копали безрезультатно. Археолог Корякова Л.Н. прекращает наши «старательские» выходки. «Вы уверены, что раскоп находится в пределах ограды? В каком направлении надо продолжать работы?» Мне надо сориентироваться. А.Н. со мной не согласен. Максимально сосредоточиваюсь. Ситуация стрессовая, сильно нервничаю.

Начинаем совещаться, как продолжать поиски, где искать место захоронения. Вокруг собираются работавшие на раскопе люди, прислушиваются к нашему разговору, ожидая, видимо, немедленного указания на точное место раскопа. Александр Николаевич отстаивает продолжение работ в центре и на западе поляны, я предлагаю свободный поиск, в расчете наткнуться где-либо на перемешанный почвенный покров. Большинству моя идея понравилась, и в скором времени все лопаты были задействованы, теперь каждый мог быть в числе вторых первооткрывателей места захоронения. Поляна начала приобретать, благодаря нашим стараниям, растерзанный вид. Наконец археолог Корякова Л.H., под методическим руководством которой должны были проводить раскопки, прекратила наши импровизированные индивидуальные поиски и обратилась ко мне с вопросами.

– Вы уверены, что захоронение находится на площади внутри ограждения?

– Да. С большой долей вероятности уверен.

– В каком направлении надо вести вскрышные работы?

В этот момент я почувствовал груз огромной ответственности, который до этого нес А.Н. Авдонин. Ответственность – отвечать за результат операции, в которой задействованы несколько десятков человек, ответственность перед людьми, поверившими тебе и выделившими деньги на проведение работ. Сделалось тоскливо и неуютно. Принятие решения в условиях большой ответственности и неопределенности – это не для меня. Конечно, перекопав всю поляну, мы, в конце концов, нашли бы захоронение, но, сколько времени это займет, какими глазами будут на тебя смотреть те, кто призван работать, а не следить за твоими нервными исканиями. Напрягаю память в поисках деталей раскопа 1979 года, которые помогли бы определиться в сегодняшней ситуации. Залезаю на одно, другое дерево, чтобы с разных точек охватить взглядом как можно больше пространства поляны. Отмеряю шагами расстояние от опушки леса до места, где мы когда-то отмывали извлеченные из захоронения кости, затем по памяти восстанавливаю направление к месту раскопа, но натыкаюсь на забор. Забор явно мешал воссозданию целостной картины поляны, какой она была 12 лет назад.

...Ситуация для меня начинает проясняться, вариант только один. На север в сторону ручья траншеей. Корякова Л.H. командует, ей беспрекословно подчиняются….

И все же ситуация понемногу начинает проясняться. Надо проходить траншею, одну или несколько, в северном направлении в сторону ручья, ширина нашего прошлого раскопа такова, что мы рано или поздно наткнемся на перемешанный слой земли. Делюсь своими соображениями с А.Н. Авдониным и археологами. Александр Николаевич эту идею не поддержал, но и не возражал, работы надо было как-то продолжать. Корякова Л.Н. отдает распоряжение начинать копать траншею в северном направлении от первоначально заданного раскопа, так как других обоснованных вариантов поисков не было. С этим решением уходим на обед.

…Обед в два часа. Начапкин Н.И, Пичугин В.И., А.Н.Авдонин – больше никого не знаю. Кто есть кто? Полевая кухня. Солдатская столовая в большой палатке, 6 столиков. Масло, суп в неограниченном количестве, огромная чашка каши, полусладкий чай. Обаятельный человек с золотыми зубами, в сильных очках принес бутылку медицинского спирта. Большинство отказались пить….

За забором в 50 м в сторону Свердловска полевая кухня с палаткой на шесть столиков. Обед чисто солдатский: пустой суп в неограниченном количестве, полная с верхом чашка каши и полусладкий чай. За столами впервые вижу всех вместе, никого не знаю, кроме Авдонина А.Н. и Начапкина Н. И. Спрашиваю Александра Николаевича, кто есть кто. Он объяснил, что операцию по вскрытию захоронения организовал Пичугин В.И. – начальник Верх-Исетского РОВД (ответственный секретарь общественного благотворительного фонда «Обретение»), в работе принимают участие представители прокуратуры, управления внутренних дел, Комитета государственной безопасности, археологи, врачи-эпидемиологи областной СЭС, судмедэксперты, отделение мастеров-спасателей. Оживление среди присутствующих внесло появление веселого человека в очках с сильными диоптриями, с золотыми зубами и, несмотря на далеко не пожилой возраст, с большим животом. Это был судмедэксперт Петр Петрович Грицаенко. Впоследствии мы познакомились ближе, он оказался замечательным человеком. А сейчас он принес бутылку медицинского спирта и предложил желающим. Сам он пить отказался, сославшись на то, что находится на работе, мне тоже показалось, что пить не время. Желающих было немного, большинство поддержало мысль отложить это мероприятие до ужина. К слову сказать, бутылка со спиртом за ужином так и не появилась, пришлось выставлять водку, привезенную с собой.

... Лагерь огражден высоким забором. Армейская палатка на 20 коек, моя кровать в средней части вблизи печки. Будем жить здесь до окончания работ. Сырость. Переобулся. Военная техника – генераторная установка, пожарная машина. Мастера-спасатели. Копал вместе с ними. Перемешанная земля. Нашли! Жарко от работы. Быстро остываю, холодно и сыро. Морось. Пичугин В.И. привез снимки места раскопа 1979 года…

После обеда иду осматривать лагерь. Забор высотой около трех метров охватывает площадь примерно 20 на 20 метров. Внутри огражденной площади находится пустой раскоп, перекрытый большим тентом, армейская палатка на 20 коек (оказывается, до окончания работ мы не имеем права покидать место раскопок). В палатке походная печка, за которой постоянно следят дежурные из числа солдат. Несмотря на июль, ночи стоят холодные. За забором стоит пожарная машина для откачки воды, если такая появится, другая машина – генераторная установка для выработки электроэнергии. Армейскую технику обслуживают около десятка солдат, лагерь охраняют круглосуточно два милиционера с короткоствольными автоматами. Раскопки ведут мастера-спасатели из недавно сформированного при МВД подразделения.

Включаюсь вместе с ними в работу. Полной уверенности в правильности решения не было, высказал мысль, что могли бы помочь фотографии поляны, выполненные во время первого раскопа. Часа через полтора Пичугин В.И. привез снимки, мы вновь начали обсуждать местонахождение захоронения. Снимки не указывали точное место поляны, но и не отвергали выбранное направление поисков. К 18 часам траншея, заданная глубиной 30 см, постепенно удлиняясь в северном направлении, достигла ручья. Дно траншеи по-прежнему представляла глина однотонного коричневого цвета. Но вот при очередном снятии почвенного слоя цвет глины начал меняться, появились более темные, до почти черного, оттенки. Неужели нашли?!

Напряжение, не покидавшее с утра, немного спало, теперь можно было отдохнуть. Жарко, свитер мокрый от работы, но свежо, как только перестаешь работать, – замерзаешь. Дождь с перерывами продолжает моросить. Подумалось, выбрали время для раскопок – в июне не выпало ни капли дождя, а в июле нет дня, чтобы не шел дождь и нет надежды на изменение погоды.

...Г.П. Авдонина. «Неужели не помните, что копали в русле ручья?» Сейчас все вспомнил. А.Н. Авдонин копал отдельно от всех, даже Г.П. Авдонина его не убедила. Солдаты установили шатер над новым раскопом. Траншея подошла к забору. Стемнело, включили прожектора. Постоянно ведется видеосъемка. Нашли старое дырявое ведро, помятый таз, ржавый нож. А.Н. не реагирует на находки. Полштыка углубки, зачистка, зарисовка, съемка. Полштыка – зачистка, зарисовка, съемка. Коряковой Л.Н. помогает ее муж Олег, математик, преподаватель УрГУ. Нашли кость. Почему вертикально стоит?..

На раскоп приехала Галина Павловна Авдонина. Узнав о злоключениях с поисками места раскопа, крайне удивилась: совсем потеряли память, неужели не помните, что копали, стоя по щиколотку в глиняной мешанине, отчерпывая воду подручными средствами?

В этот момент всплыло в памяти – место захоронения располагалось практически в русле ручья. Мы действительно пытались осушать раскоп, вычерпывая жидкую глину найденными поблизости старым ведром и каким-то черпаком. Да, сейчас я это вспомнил, но слишком неожиданно встала проблема уточнения места прежнего раскопа, чтобы свести все воспоминания воедино в такой стрессовой ситуации. Авдонин А.Н. продолжает упорствовать, копает отдельно от всех, отстаивая идею поисков на юге поляны.

Траншея подошла вплотную к забору, похоже, его придется сместить к северу. Вскрытый разрез явно указывал на то, что ранее здесь проводились земляные работы, почва стала темной, почти черной, с обломками полусгнившей древесины. Было ясно, что находимся вблизи захоронения. Над пройденной траншеей установили армейскую шатровую палатку, начинаем новый раскоп. Из-за пасмурной погоды сумерки наступили рано, солдаты-связисты включили генераторную установку, дали свет в палатки, раскоп освещали прожектора. Видеокамера снимает работу в раскопе постоянно. Энтузиазм – быстрее докопаться до останков – сдерживали археологи. Полштыка углубки – зачистка, съемка, зарисовка, полштыка – снова зачистка, съемка, зарисовка. Проявились контуры старой ямы, северный край которой примыкал к забору. Отдается приказ солдатам перенести забор на четыре метра к северу. Из раскопа извлекаем покрытое ржавчиной старое ведро, нож, ветки. Зовем А.Н. Авдонина. Напоминаю ему, что все это мы бросили в яму раскопа 1979 года, когда ее засыпали. (А бросили для того, чтобы замаскировать вскрытый разрез, придать ему техногенный, современный вид и ввести в заблуждение возможных поисковиков, а не для того, чтобы осквернить могилу, как это сегодня пытаются объяснить наши действия в прошлом). Он с недоверием рассматривает найденные предметы, силясь вспомнить этот эпизод, затем, неопределенно пожав плечами, отходит и продолжает копать дальше. При очередной зачистке обнаруживаем в западной части раскопа вертикально стоящую кость, первую. Наконец Александр Николаевич поверил – нашли захоронение.

Спали в большой армейской палатке на кроватях под армейскими одеялами. Двое солдат всю ночь топят походные печи, в палатке было тепло. Под утро по крыше палатки забарабанил крупный дождь, такие незнакомые и необычные звуки, так же, как необычна сама ситуация, в которой я находился.

Утром здороваюсь с незнакомыми, но примелькавшимися за день людьми. Умываемся, завтракаем, и на раскоп. До начала работ фотографировал, заснял три пленки, считаю, что мало, но пленки больше не было. Вновь начался дождь, который с небольшими перерывами лил не переставая весь день. Военные машины искромсали поляну за пределами забора вдоль и поперек, внутри забора мы лопатами превратили площадь в сплошной раскоп. В незакрытых ямах стала скапливаться вода, но под тентом было относительно сухо. Высокая влажность напитывала глину – только что зачистка была сухая, но уже через 10–20 минут можно было рукой соскоблить 1–3-миллиметровый слой глины, снова зачистка и снова намокающий слой. Не выпускал лопату из рук часов шесть, пока можно было копать. На заключительной стадии перешли на работу кисточками и ножами. Наконец археологи посчитали, что техническая сторона дела ими как специалистами сделана, к работе могут приступать судмедэксперты. Глубина могилы была в пределах метра, скелеты лежали в два слоя, в основном лицом вниз, у некоторых переломаны конечности. При расчистке скелета, лежавшего вдоль восточного края могилы, обнаружил несколько капель ртути, они сверкнули металлическим блеском среди тусклого однообразия серой глины. Ртуть поместили в отдельный пакет. Стали строить гипотезы относительно ее происхождения и того, кому принадлежал скелет. У меня в тот момент были свои, пока еще не очень неясные умозаключения. Дело в том, что на этот скелет мы наткнулись в 1980 году, когда возвращали извлеченные в 1979 году фрагменты скелетов – кости и черепа. При рытье углубления, в которое мы планировали поместить ящик с останками, мы наткнулись на череп с останками волос и простым костяным гребнем. Тут же была высказана мысль, что череп принадлежит горничной семьи Романовых Демидовой. Но что-то подсказывало, что простой гребень – это не удел горничной при царственных особах, та могла себе позволить нечто более приличное, чем просто костяной гребень. И вот сейчас, обнаружив капли ртути на скелете, подумал, что скопление ртути могло произойти в организме пожилой женщины, принимавшей ртутьсодержащие препараты. Возможно, это скелет императрицы Александры Федоровны. Впоследствии это предположение подтвердилось. Неожиданный довод в поддержку этой версии я получил впоследствие из книги «Последние дни Романовых» (1991 г.) со слов П.3. Ермакова (стр. 161) «...Хранили палку или посох которую носил Серафим Саратовский который хранился у ней или дач Григорий гребешок, о котором Александра говорила это святыня только стоит расчесывать волосы при разрешении трудных вопросов память делается светлее да и сам Николай был не менее ее проникнут этой узкой суеверной религиозностью». Возможно, речь шла об одном и том же гребешке или ему подобном.

В конце дня появился В.Н. Шевелин, член нашего фонда «Обретение». Со свежими силами он включился в общую работу очистки раскопа от глины. Когда сняли первый слой тел, археологи вновь заставили чистить раскоп. Работы, как и в первый день, продолжались до 10 часов вечера. Уложено в ящики пять скелетов. При общей многочисленности привлеченного персонала сегодня, как и вчера, выделялись люди, которые работали, не отвлекаясь ни на что другое, не относящееся к главной задаче – раскопкам. Постоянная заряженность на работу обращала на себя внимание, а также вызывала уважение к их профессионализму – археологов, судмедэкспертов, помощника прокурора и его секретарши.

...13.07.91 г. Сегодня суббота – 13!? Солнечное утро. Настроение на нуле. Что будет дальше? И с останками, и с нашим общим делом «Обретения». Раскопки благополучно заканчиваются. Не вижу необходимости в своем присутствии здесь. Дома ждет дочь. Какое-то состояние внутреннего дискомфорта, неудовлетворенности. Что-то не так. Не преждевременны ли раскопки? Распрощался со всеми и домой. А.Н. тоже не в настроении...

Суббота, 13 июля. С утра солнечно, но на душе пасмурно. Работы по извлечению останков продолжались, работали, в основном, судмедэксперты, остальным делать практически нечего. Решил ехать домой, собрал вещи, попрощался со всеми и направился на железнодорожную станцию. При выходе из ограды меня остановил один из работников милиции и попросил отдать заснятый фотоаппаратом материал, но у меня ничего не было, все отдал А.Н Авдонину. Расстались с Александром Николаевичем достаточно холодно, настроение и у него было скверное, похоже, не может простить себе оплошность с поиском места захоронения. Договариваемся встретиться вечером 16 июля, в годовщину расстрела царской семьи, у креста, у бывшего дома Ипатьева.

15.07.91 г. Утром с рабочего телефона позвонил Г.Т. Рябову. Сообщил коротко, как произвели извлечение останков. Прореагировал достаточно прохладно, интереса не проявил. Спросил, делали ли при вскрытии саркофаг над захоронением.

16.07.91 г. Свердловск. На площади на месте дома Ипатьева встречаю А.Н., Г.П. Авдониных, Коряковых, П.П. Грицаенко. Все рады встрече. Корякова Л.H. извинилась за несдержанное поведение во время раскопок. Все нормально. Мелхиседек. Липатников. Кинорежиссер с заявлением о проведенных втайне от общественности раскопах захоронения царской семьи. Опять сатана водит руками Советов. Сделалось страшно и неуютно от непредсказуемости событий. А.Н. в бешенстве от сравнения наших деяний с действиями сатаны.

Итак, 16 июля вечером я в Свердловске на пустыре дома Ипатьева. Издалека замечаю Александра Николаевича в окружении знакомых по работе на раскопе лиц. Подхожу, здороваюсь со всеми, здесь судмедэксперт П.П. Грицаенко, археологи супруги Людмила и Олег Коряковы, Галина Павловна Авдонина, в продолжение разговора оживленно обсуждаем отдельные эпизоды проведенных раскопок, делимся впечатлениями. Корякова Л.Н., командовавшая нами во время вскрытия захоронения на грани истерики и изводившая археологическими придирками, извинилась за несдержанное поведение и реакцию, неадекватную степени события. Я был не в обиде и сказал ей, что извинения излишни, она действовала профессионально, а это главное. К тому же я представлял, как ей было трудно с нами, непрофессионалами, приходилось постоянно сдерживать нетерпение и энтузиазм быстрейшего завершения работ и соблюсти необходимые методические требования, сопутствующие археологическому вскрытию в столь короткий срок. П.П. Грицаенко сообщил, где находятся и как охраняются останки, какая работа проведена.

У креста было многолюдно, многие стояли со свечами в руках. Архиепископ Уральский Мелхиседек произнес речь, он говорил о том, что место, на котором мы стоим, святое, и его нельзя осквернять никакими политическими дебатами. Потом начался крестный ход, многие последовали за хоругвями. В этот момент раздался голос корреспондента одного из уральских журналов Липатникова:

– Братья и сестры, прошу внимания, прошу всех подойти ближе, сейчас будет сделано заявление! Ему пришлось еще раз повторить, так как мало кто обратил внимание на это обращение. Женщина в одежде монахини начала подталкивать людей с просьбой:

– Подойдите! Подойдите!

Собралось около сорока человек, в том числе и корреспонденты с видеокамерами.

Высокий симпатичный человек начал говорить о том, что вчера ему сообщили из Москвы, что из захоронения под Свердловском были извлечены останки царской семьи. Далее он сказал, что съемочная группа сразу же поехала на место захоронения, она знала, где оно находится, и обнаружила на поляне следы работы военной техники, обрывки полиэтиленовой пленки, обломки досок, несколько резиновых перчаток. Так как для съемок было темно, решили вернуться туда на следующее утро. Утром увидели солдат, которые в спешке старались придать местности благопристойный вид, все это они сняли на пленку, солдаты от разговоров с нами отказались, на просьбу позвонить нам в течение дня не ответили. Горисполком нам не отвечает, и от комментариев по этому поводу отказался. Что же произошло? Почему именно в этот день? Кто нам ответит? Опять сатана водит руками Советов! Надо принять срочные меры по спасению останков, если они еще не уничтожены!

Посыпались вопросы, кто вы и откуда, кто сообщил, к кому обращались за разъяснениями, что собираетесь делать. Мне в этот момент сделалось страшно из-за непредсказуемости ситуации. Что взбредет в голову неуправляемой толпе, особенно экзальтированно настроенных личностей. В какой-то степени я был повинен в сложившейся ситуации. Я практически полностью был уверен в том, что из Москвы сообщил съемочной группе о вскрытии захоронения Рябов Г.Т., а ему сообщил я в понедельник, 15 июля. Позвонил и сказал, что мероприятие по извлечению останков состоялось в период с 11 по 13 июля, коротко рассказал, как это происходило, кто принимал участие, в ответ не услышал ожидаемой реакции любопытства, просьбы изложить подробности. Видимо, так угодно Богу, только и сказал он. Похоже, мое сообщение его расстроило.

Позднее кинорежиссер С. Мирошниченко, а это он выступал перед толпой у креста, рассказал мне, что это он позвонил Г.Т. Рябову за разъяснением произошедшего, что я поступил правильно, сообщив Г.Т. Рябову, иначе не было бы многих важных документальных кадров в его фильме «Убийство императора. Версии». Но все это будет много позднее, а сейчас я казнил себя, считал виновником нагнетания страстей. Каждый из участников вскрытия, находившийся здесь, реагировал на речь С. Мирошниченко по-разному. В целом можно сказать, что все были несколько подавлены, а вот реакция А.Н. Авдонина была особой, он был просто взбешен: какой-то неизвестный, не зная существа дела, смеет сравнивать то, что он организовал и осуществил, с поступком дьявола!

Расходились по домам поздно. У креста горели свечи, приходили и уходили люди, отмеченные печатью печали. Заканчивалась 73-я годовщина расстрела.

Хочу рассказать о первой пресс-конференции после официального вскрытия захоронения. Эти материалы сохранились у меня в виде тезисных дневниковых записей по горячим следам.

С 11 по 13 июля 1991 года было проведено официальное вскрытие захоронения останков царской семьи. Екатеринбург был полон множеством невероятных слухов и домыслов об этом событии. Власти и пресса молчали.

Наконец, 18 июля 1991 года в «Уральском рабочем» появился запрос по поводу слухов о вскрытом захоронении, и только на следующий день там же появилось сообщение Э. Росселя для журналистов о факте вскрытия без всяких комментариев.

На следующий день в газете «Уральский рабочий» появилась заметка следующего содержания:

Инициативная группа – это созданное накануне вскрытия останков благотворительное общество «Обретение», сопредседателями которого были доктор геолого-минералогических наук Авдонин Александр Николаевич, доктор геолого-минералогических наук Козырин Анатолий Константинович и еще несколько известных в науке достойных специалистов.

Через неделю после появления заметки в газете А.Н. Авдонин сообщил мне, что 28 июля состоится пресс-конференция с участниками вскрытия, пригласил принять участие.

Пресс-конференция должна была состояться в актовом зале облисполкома. Корреспондентов собралось около 50 человек. За столом на сцене несколько участников вскрытия и Э. Россель.

Пресс-конференцию начал Э. Россель: задержка информации намеренная, чтобы избежать ажиотажа и экзальтированного проявления чувств некоторыми гражданами, что могло бы помешать деловой обстановки в работе.

Затем выступил с коротким сообщением А.Н. Авдонин. Он рассказал предысторию вскрытия и планируемые работы на будущее.

Третьим выступил ответственный секретарь фонда «Обретение» Пичугин Владимир Иванович, полковник – начальник Верх-Исетского РОВД. Он рассказал о фонде, его образовании и целях.

Затем Э. Россель, что называется, спустил на нас «некормленых собак» (по-другому эту ситуацию не назвать, две недели держали журналистов на голодном пайке, вернее, совсем не кормили), и тут началось.

Первым был Липатников (имя и отчество не указано): «Секреты ВЧК вы начинаете раскрывать в обстановке глубочайшей секретности… как вы смели… это рукосуйство… многие люди всерьез занимаются этим делом, а вы их не пригласили... не было представителей религии… это опять происки МВД и КГБ, это продолжение истории 1918 года…».

Это был не вопрос, это было заявление. В нем прозвучало обвинение в наш адрес, обостренное пренебрежительным двухнедельным молчанием властей.

Впечатление от услышанного в наш адрес немного сгладил молодой священник. Осторожно подбирая слова, он сказал, если все сказанное о вскрытии окажется правдой, то мы являемся свидетелями Чуда обретения святых мощей (Русской зарубежной церковью царская семья канонизирована).

Затем посыпались вопросы.

Что вы собираетесь делать дальше?

На фоне общей травли и агрессивного к нам отношения этот вопрос был единственным, который проявлял интерес не к скандальной проблеме задержки информации, а к существу дальнейший деятельности «Обретения».

На вопросы отвечали в основном А.Н. Авдонин, Э.Э. Россель, В.И. Пичугин, археолог Л.Н. Корякова, судмедэксперт П.П. Грицаенко.

Авдонин А.Н. во время ответов не дал себя увести в сторону взаимных перепалок. Информацией он владел в полной мере. Был выдержан и корректен. Но чувствовалось, что это давалось ему с трудом, голос его иногда срывался.

На вопрос о Гелии Рябове, Авдонин А.Н. ответил: отсутствие Гелия Рябова – большая потеря для дела, которое он затеял, и которое мы продолжаем. Возможно, мы бы избежали многих накладок, ошибок в организации дела, в связях с прессой.

Почему в спешке? Потому что не мы одни занимались поисками захоронения, мы не могли знать их мысли и гарантировать их благие намерения.

Почему не пригласили представителей церкви? На этот вопрос ответили, что член фонда «Обретение» Шевелин В.Н. по поручению председателя фонда Авдонина А.Н. обращался к митрополиту Мелхиседеку с предложением об участии церкви в мероприятии, но тот отказался, мотивируя тем, что церковь не может принять участие в политических мероприятиях. (Возможно, дело в том, что предложение исходило от общественной организации, а не от официальных властей (Г.В.).

Теперь о сути ответов Э. Росселя. Он рассказал о процедуре возбуждения уголовного дела: «…Дело это ответственное и серьезное, принято к расследованию областной прокуратурой и ведется с соблюдением законов и правил юриспруденции. Устраивать из этого что-то вроде шоу или балагана с приглашенными мы не собирались. Мы проделали большую организационную работу в короткий срок, мы рисковали, финансируя эти работы, т.к. не было полной уверенности в результатах раскопок, и ажиотаж общественности в этом деле не был уместен...».

Археолог Л.Н. Корякова сказала, что для нее это обычный раскоп, который она вела как профессионал. Ей все равно, что там, то ли захоронение10–15-вековой давности, то ли 70-летней. Она категорически заявила, что работа выполнена профессионально, и готова представить все материалы по ведению раскопа любой авторитетной комиссии отечественной или зарубежной. Последняя зачистка в раскопе была проведена, когда костяки были уже извлечены.

Судмедэксперт П.П. Грицаенко сообщил о подготовке останков к научной экспертизе. Останки промыты, просушены, состояние их, несмотря на почти 70-летнее пребывание в земле, в основном хорошее. Результаты экспертизы обещают быть достоверными. Рентгеном выявлены в некоторых костях затемнения, которые могут быть идентифицированы как пули огнестрельного оружия. В целом предстоит громадная работа по идентификации останков.

Пресс-конференции отводилось два часа, и ровно через два часа вопросы иссякли. От журналистов закончил выступления тот же Липатников:

– Первый этап пути пройден вами с большими моральными издержками, признайтесь в ошибках и создайте общесоюзную комиссию, которая бы занималась делом Романовых, а не тем неизвестным никому обществом «Обретение», рожденным аппаратом.

На что Э.Россель ответил, что ни одно его решение еще никогда не устраивало всех, поэтому то, что кому-то не нравится, что нашлись инициативные люди, взявшие на себя ответственность и готовые ее нести до конца, – еще не основание для изменения сложившегося состояния дел.

Значимость события в стране и за рубежом трудно переоценить. В одном из докладов «Романовских чтений» А.Н. Авдонин заявил, что в США обнаружение останков было названо выдающимся событием века.

После извлечения костных останков начались исследования с целью их идентификации на базе Свердловского областного бюро судебно-медицинской экспертизы. В экспертизе приняли участие ведущие ученые ряда стран мира, она явилась беспрецедентной в истории исследований: по объему и видам исследований, по количеству ученых, привлеченных к ее проведению, по исторической значимости полученных результатов.

За рубежом впервые были проведены крупномасштабные генетические экспертизы останков. Судебная идентификация в области генетики только начиналась, тогда в России не было еще той сильной генетической школы по идентификации, которая есть сейчас. Проблема идентификации дала толчок развитию методик генетических исследований в России. В настоящее время в Следственном комитете есть своя мощная генетическая лаборатория.

К этому времени описываемые события окончательно развели двух исключительных людей – Г.Т. Рябова и А. Н. Авдонина.

История вознесла их и наградила известностью, славой и сопутствующим этим наградам завистью, злобой, уничижением от некоторых «генералов» от истории и других наук. Результат того, что они сделали, уравнял их перед лицом той же истории, невзирая на их личные амбиции.

Мне как-то рассказали, как американский профессор В. Мейплз дал собственную характеристику Авдонину А.Н. После жаркой научной дискуссии по идентификации останков по генетическим исследованиям профессор Мэйплз в перерыве заседаний сказал стоящим рядом с ним (с учетом погрешности перевода с английского это звучало так): «Разве мог обыкновенный добрый человек с мягким характером совершить такое – найти останки и поднять мировую научную общественность на исследования? Такое мог сделать только человек с сильным злым характером».

Очень точно подмечено. Не надо забывать, в какое время работал Александр Николаевич. На одну заметку в прессе положительного характера приходилось десять – отрицательного. Он остался один. И пресса обрушилась на него. На его сподвижников пресса не обращала внимания, как на не стоящих внимания, – на них не заработаешь интереса читателей. Образ Авдонина А.Н. эксплуатировался прессой беспощадно. В этой ситуации Г.Т. Рябов оставался только наблюдателем.

Но А.Н. Авдонин выстоял, так уж он устроен. Он не способен на поражение, поэтому, чтобы жить, он должен только побеждать, он обречен побеждать. Результат его производственной, научной, общественной и личной жизни я расцениваю как результат его врожденной «патологии победителя».



Васильев Геннадий Петрович
2019 г.