Глава ЯНАО — из тех губернаторов, кто всегда честно отвечает на вопросы. Как округ будет жить в будущем году, он знает уже сегодня. О Сабетте и Арктике, наших зарплатах и льготах для чиновников, мигрантах, о том, кто заменит турецких строителей, и ценах на авиабилеты — в ИНТЕРВЬЮ «URA.Ru». — Дмитрий Николаевич, доброе утро. Начать хотелось бы с вопроса по, наверное, главной региональной теме последних лет — Северному морскому пути. Буквально на днях была пущены первые поезда по железной дороге из Китая до Грузии, в дальнейшем путь дойдет до Турции. Шелковый путь, грубо говоря, выполняющий те же функции, что и наш Северный морской. Вы не опасаетесь, что два направления будут конкурировать? Не случится так, что Северный морской путь станет не нужен из-за ввода железной дороги? — Можно построить любые железные дороги, на большие расстояния, сделать их скоростными, но нужно понимать, что возить, откуда и куда. Я считаю, что у южного коридора довольно ограниченная ресурсная база. Мы сейчас говорим о перспективе на 100, на 200, на 300 лет. Такие государства, как Китай, рисуют свою политику на сотни лет вперед, в том числе по экономическому развитию. У меня нет сомнения в том, что Северный морской путь не будет конкурентом ни Южному коридору, ни отдельным, альтернативным маршрутом. Он будет хорошим дополнением в будущем. А он нам нужен, в первую очередь. Он нужен нам для развития наших ресурсов, находящихся в Восточной Сибири, Якутии, непосредственно в шельфовой, прибрежной, арктической зонах. Мы просто по-другому не сможем открыть Северный морской путь. Восточный коридор нам нужно открывать путем реанимации портов. Чтобы порты реанимировать, надо не просто сделать дноуглубление, восстановить навигационные карты, создать службу защиты МЧС от каких-либо техногенных воздействий или ремонтную базу для кораблей, которые будут мимо проходить. Этого недостаточно. Необходимо к этим портам подвести железные дороги, автомобильные трассы, морские, речные пути. То есть для того, чтобы вывозить ресурсы, которые мы планируем продавать, или же создавать там переработку, блоки обогащения металлов и потом уже транспортировать слитки по всему миру. — Это хорошо. Если честно, то некоторые оценки влияния южного пути на РФ тревожат… — На соединение с Китаем по южному коридору у нас идут казахи. Это понятно: это транспортные потоки, выгодно, интересно, экономику поднимает. Я же думаю, что такая дорога строится не один год, она дает хорошие заказы и обеспечивает взаимодействие между государствами. И, ради Бога, северный и южный коридоры друг друга не исключают. Точно могу сказать, что какой скоростной ни была бы железная дорога, вода всегда дешевле. — Но есть одно узкое место, связанное с мостом через Обь. Во время визита главы Минтранса Максима Соколова в Салехард обсуждался вопрос о снижении госфинансирования строительства в федеральной целевой программе. Сейчас как обстоит дело? Вернули деньги на 2017—2018 годы? — А у меня нет данных, что их вообще убрали. Они как-то виртуально убираются, но у нас как стояли деньги, так и стоят в ФЦП. И они как стояли там, так и стоят, 5 миллиардов. И я могу предположить, что даже если этого не произойдет, то в 2017 году мы сможем вложить 8,6 миллиарда — это наше софинансирование этого моста. Больше мы все равно не освоим, но в 2017 году можем начать со своих денег, а в 2018 году подключится ФЦП. Тут есть свои варианты, есть маневр, есть понимание того, что у нас игроков и инвесторов будет больше появляться. Я хочу очень хороших экспертов и аналитиков привлечь к проектам Северного широтного хода и железной дороге Бованенково — Сабетта. С Алексеем Борисовичем Миллером недавно разговаривали, он прилетал на 85-летие. Он абсолютно точно подтвердил участие «Газпрома» в этих проектах. То есть мы, получается, имеем грузовую базу, и в случае необходимости он достроит свои участки до необходимой пропускной способности. Такие вот моменты синхронизации сейчас главнее. — По Бованенково — Сабетта тоже хотелось бы поговорить. Каково участие Rise Capital на данный момент, как вообще продвигается проект? — Мы объявили конкурс на право заключить соглашение о ГЧП на проектирование, строительство и эксплуатацию железнодорожной линии Бованенково — Сабетта. Подведение итогов 30 декабря. Насколько мне известно, Rise Capital интересовались этим проектом. Его оценочная стоимость более 100 млрд рублей. Можем предполагать, что Бованенково — Сабетта будет построена раньше, чем Северный широтный ход. Коридор этот будет работать по северу, фактически, по нему мы свяжемся с Приморским портом и с Питером. — Но основной смысл все-таки появится после окончания Северного широтного завершения? — Конечно. Да, связать эти коридором можно, но это будет то же, что и железная дорога вдоль Северного морского пути, работающая круглогодично на Европу, дорога между Сабеттой и Роттердамом. То есть, по идее, это дешевле и ближе, но смысла в этом коридоре нет. Коридор имеет смысл, если он уходит вниз, на Урал, до Казахстана. Вот тогда в нем есть смысл. — К подрядчикам не присматривались пока? — Есть ребята, которые уже строили дорогу в Бованенково. Есть другие компании, кто в этих условиях не строил, но, в принципе, ничего сложного нет. Потому что все инертные материалы местные, и это то же самое, что дорога Салехард — Надым. То есть все подрядчики, которые работают на этой дороге, готовы строить и Бованенково — Сабетта. И тут должна быть живая конкуренция. Нет смысла инвестору зарабатывать на этом проекте, потому что, чем дешевле он будет, тем будет выгоднее инвестору. И тем быстрее он отобьет свои деньги, вернет их обратно. — Раз уж заговорили про Салехард — Надым… Не так давно было озвучено вами, что запуск дороги будет отложен до 2020 года. А раньше был 2018 год. — Мы говорим до 2020-го, когда говорим о категорийности дороги. Для того, чтобы ее полностью подготовить и передать в федеральную собственность. Потому что это дорога, соединяющая столицу со столицей — Салехард с Москвой — это федеральная трасса. Не мы вообще должны были ее строить, ее должна была строить Российская Федерация, но в связи с тем, что были трудности по финансированию, мы полностью взяли эту дорогу на себя, потому что она нужна нашим людям. И, конечно, мы всю стоимость этой дороги в тот момент не имели на счетах. Проект формировался из программы «Сотрудничество», из нее идет 99 % финансирования этой дороги. А «Сотрудничество» у нас формируется за счет прибыли. Естественно, когда баррель был по 110 долларов, прибыль была высокая у компании, и мы хорошими темпами строили эту дорогу. Сегодня баррель упал до 40 долларов, соответственно, прибыль маленькая, и, скорее всего, в горизонт мы уйдем до 2020 года. Если завтра ситуация с рынком продажи газа и нефти изменится в мире, мы пополним «Сотрудничество», и может быть, за год ее достроим. Для этого все есть. Полотно земляное будет полностью отсыпано, откосы укреплены, все мостовые переходы будут достроены. Вопрос весь в асфальте — в том, насколько мы можем себе позволить проложить его. — Вот, к слову. В марте у вас была встреча с президентом Путиным, и вы говорили о том, что хотели попросить помощи по этой дороге. О чем была речь, если не секрет? — Просьба была по софинансированию. Мы получили небольшие деньги, в принципе, из федерального фонда. Продолжаем работу дальше. Максим Соколов, министр транспорта, абсолютно в этой дороге заинтересован. Он понимает, что она нужна, она, в том числе, служит подъездом и значительно разгружает стоимость трассы железнодорожной, потому что она пойдет в этом же коридоре, и материал будет легче подвозить. По мере возможности федеральный бюджет будет нам софинансировать эту дорогу. То есть, как бы я сказал, что если своими деньгами, то до 2020 года мы будем строить при такой вот экономической ситуации, но если у президента будет такая возможность, я попросил его помочь. Вот и все. Ничего там сложного не было, и есть абсолютное понимание. Президент похвалил нас, что за свои деньги это строительство начали, это сложный проект. Тем не менее, мы взялись за него. Поблагодарил за мост через реку Надым. Это тоже такой знаковый проект, мы его сделали своими силами, и это очень важно. — Кстати, о нем. Не так давно заходила речь по оплате за строительство моста перед «Корпорацией Развития». Вы говорили, что порядка 6 миллиардов рублей должно было пойти, и сейчас эти деньги выпадают, потому что их забирают газовики по возврату налога на прибыль. — Да, мы планировали в этом году провести эмиссию на 6 миллиардов. Но, к сожалению, мы вряд ли сможем это сделать, потому что из-за сложившейся экономической ситуации у нас налог на прибыль отзывается из бюджета. У нас есть серьезные опасения по строительству вообще, по финансированию строительства. Поэтому мы обязательно оставим все социальные выплаты, заработную плату бюджетникам, то есть то, что не должно пострадать. Остальное, в том числе расчеты по мосту, переводим на первый квартал следующего года. Будем смотреть по финансовому состоянию. В любом случае рассчитаемся. — Давайте о бюджете поговорим. Например, адресная инвестиционная программа округа очень интересует. Раньше она доходила до 14 млрд рублей, а сейчас только три. Это означает, что ЯНАО берет паузу в своем развитии? Что округ сосредоточен на решении социальных проблем, в первую очередь? И когда ожидать какой-то разморозки? — Было бы неправильно и нецелесообразно продолжать темпы такого строительства, как Ямал строил в сегодняшней ситуации. Если вы помните, мы говорили о сдерживании тарифов. И мы продолжаем сдерживать тарифы для населения. У нас около 12 миллиардов рублей уходит на сдерживание тарифа для того, чтобы население не почувствовало увеличение оплаты ЖКУ. Я думаю, что это очень важно в период, когда дополнительные доходы у людей явно не возникнут, и дай Бог, чтобы у них сохранился тот же уровень жизни, какой был в прошлом году. Потому как продукты питания, хотим мы или не хотим, подорожали. Стоимость бензина и дизтоплива растет. Бюджет семьи, по большому счету, не изменяется, но относительно доллара и евро, он, конечно, изменился еще и в меньшую сторону. Наша задача сегодня — поддержать семьи, многодетные семьи. Наше население, в основном — молодые и работающие люди, с руками и ногами, понятно, что они себя прокормят. Но у нас ведь есть и пенсионеры, есть дети, которые нуждаются в поддержке. Поэтому тут дело такое… Мы определились и все-таки решили со стройкой пока повременить. Мы эти деньги больше направили на поддержку населения. Все остальное… Пойдет продажа нефти и газа вверх, компании, а у нас с ними очень хорошие отношения, они всегда прибылью своей поделятся, подпишут новые дополнительные соглашения. Но надо отдать должное — не все компании сегодня снижают объемы поддержки. «Газпром нефть», несмотря на то, что нефть плохо продается, не просто сохранила, а до 2020 года подписала на 6,5 миллиардов рублей соглашение по строительству спортивных объектов на территории. По мере возможности, мы, конечно, строим по ГЧП. То есть то, чего мы не могли видеть в адресной инвестиционной программе. Это детские сады. Эта программа для нас святая, мы должны ее выполнить. Школы — по мере возможности. К примеру, школа в Гыде — ее мы взвалили на плечи «Новатэку». Нельзя сказать, что мы глобально остановим стройку. Самое главное для меня — это программа ликвидации ветхого и аварийного жилья. Вот где, я думаю, мы сильно не просядем. Может быть, и будет какая-то просадка, но незначительно в следующем году. — В этом году ведь опережающие темпы по ликвидации были? — Конечно. Но они опережающие, потому что баррель нефти был по 110 долларов. А сейчас понятно, что… Просто должны понимать, что мы не на другой планете живем, не в отрыве от общих реалий. Если падает нефть, то следом падает и газ. — Запланированный на 2016 год дефицит бюджета вас не смущает? — Меня больше беспокоит, конечно, непонимание, насколько будет меняться цена на нефть и газ. А в дефицит мы входили, продолжаем в него входить, потому что остановить стройкомплекс на территории Ямала — это откатиться еще на пять лет. Потому что вновь его сформировать будет очень тяжело. У нас на Ямале сегодня большая часть построена турецкими компаниями. На сегодняшний день вы ситуацию знаете с Турцией, и подхватить эту эстафетную палочку нашими внутренними компаниями пока невозможно. Поэтому тут есть определенные сложности и проблемы. Но мне очень хочется, чтобы мы не остановились хотя бы в ветхом и аварийном жилье и переселении наших ветеранов. Это очень важно. — Но какое-то пространство есть для маневра, насколько я понимаю? Госдолг, по сути, у Ямала никакой. — Мы поднимаем его. Я понимаю, что мы можем его до 100 % поднять и выжить. Но, если он будет 40 % или чуть больше, то ничего страшного в этом нет. Есть хорошая перспектива, понимаете? Если бы отсюда все уходили и уезжали, то я бы, наверное, никогда не рискнул на это все. Но когда я вижу хорошую динамику рождаемости, динамику в продолжительности жизни на Ямале, динамику по приезду, миграции населения именно на территорию Ямала, потому что стабильно и комфортно уже жить здесь, это дает мне право идти в долг. Ничего страшного в этом нет. — Люди будут критиковать это решение… — Люди всегда будут иметь свое мнение, они на это имеют полное право. Я никогда не осуждаю их за мнение, потому что я зачастую сам такой был и есть. Иногда кажется, что мне непонятно, почему такое решение принимается, и оно очевидно неправильное, но когда проходит какое-то время, я убеждаюсь, что сверху виднее гораздо лучше, как правильнее поступать. — Как-то вы называли это «искусством губернатора», я помню. А что все-таки будет с турецкими компаниями в ЯНАО? — Я думаю, что вот эти наши, мягко говоря, прохладные отношения с Турцией — это надолго, потому что есть на то причины. Но Владимир Владимирович четко сказал, что это не турецкий народ во всем этом виноват. Виновата верхушка правящая, политики, которые сегодня находятся у власти. Но, тем не менее, мне бы не хотелось, чтобы мы просто взяли и выгнали ребят, работяг, которые работают сегодня на Ямале, строят порт Сабетта, и школы, и сады, тех, которые нам помогли справиться с поставленными президентом задачами по ликвидации ветхого и аварийного жилья. Они очень быстро умеют строить, а нам именно быстро надо было решать эти вопросы. Я могу заявить, что мы не будем создавать для турецких компаний какие-то специальные отрицательные условия. Я боюсь, что эти риски могут возникнуть из-за их личного отношения. Вот как им лично прокачают мозги, что там будет, на той территории. Там ведь остались семьи, отцы, мамы, дети… Мы, в принципе, с Украиной, родным нам народом, видим, что происходит и как это все произошло. Но у них немного другая ментальность, другое вероисповедание. Поэтому я думаю, что будут какие-то такие изменения. Дай Бог, чтобы они были незначительными. — Хорошо. Вот, говорили уже про нефть, газ, про цены. Еще в конце 2014 года бюджет на 15-й переписывали под 80 и 60 долларов. Об этих ценах сегодня можно лишь мечтать. Аналитики предупреждали, что к июлю 2015 года упадет цена на газ, всем нефтегазовым регионам придется несладко. Так и было? Как вообще с этой точки зрения прошел год? — Мы потеряли, конечно, налог на прибыль. Это очевидно, мы не могли его не потерять, у нас и нефть продавалась хуже по стоимости, и газ. Но мы компенсировались налогом на имущество. Другое дело, что сами нефтегазовые компании от этого жирнее и богаче не стали. Потому что, в любом случае, это затраты серьезные. Когда у них пропадает прибыль, у них сокращается инвестиционная программа будущего развития месторождений. Вот это надо четко понимать. Если прибыль сокращается, а затраты растут или не меняются, налоги остаются константой, то компании не могут обслуживать кредиты, которые им очень нужны. Крупные кредиты, на обустройство того или иного месторождения. Потому что даже самое маленькое месторождение — это 1 миллиард долларов для обустройства. И вот этот задел на будущее… Вот что такое нефть и газ? Это же постоянное поддержание добычи, нужно ее поддерживать. Потому что когда ты ее достаешь и выкачиваешь из пласта, пласт начинает давать меньше все равно с каждым годом, и падение этого пласта должна поддерживать разработка нового месторождения. Если мы этого не делаем, то очевидно, что у компании будет стагнация. Поэтому вот это опасно на будущее — отсутствие прибыли у компании. — А сейчас добыча даже не поддерживается, а падает. Растет только газовый конденсат. — Конденсат растет, да. Есть определенный рост в химии, но падение самой добычи имеется. Надо понимать: людей на планете меньше не стало, большая из них часть имеет доступ к СМИ и хочет жить достойно. Уровня европейского, американского, российского. Люди все равно хотят жить, и они будут требовать, стремиться, а это уже будет толкать экономику вперед. Даже если где-то просядет китайская экономика, значит, поднимется индийская или экономика другого континента. Это такая геополитическая игра в весы. И здесь главное — не скатиться в войны. Не дай Бог. Потому что, если нас начинают прижимать к стенке, говорить, что при борьбе с терроризмом вы собираетесь отстоять интересы РФ… Мы же, по большому счету, не только интересы своей страны поддерживаем, на мой взгляд, мы отстаиваем интересы всего мира. ИГИЛ — это тот же самый фашизм, он ничем абсолютно не отличается. Сегодня мы ведем широкомасштабную войну. Когда-то помните, в небе Испании — я все время этот пример привожу конца 30-х годов, — сражались наши летчики и пытались задавить фашизм на подступах. А потом была покорена Европа, за две недели практически, и враг дошел до границ. История она повторяется, нельзя недооценивать. ИГИЛ ищет слабые места в тех государствах, в которых очень слабая экономика. В таких, как Африка. Я знаю, что они очень усиленно сейчас занимаются Африкой. Там есть почва для вербовки людей, для подпитки своих сил. Ну вот как это предусмотреть или повлиять на политику другого государства? — Как оказалось, почва для вербовки не только в государствах со слабой экономикой присутствует. Вспоминая недавние события — небезызвестный ямалец Анатолий Землянка. Вы как эти события восприняли? — Я бы не ставил здесь какую-то массовость. В семье, как говорится, не без урода. Землянка — просто исключение из правил, не системность, вот это я вам точно могу сказать. То, что одного человека куда-то вынесло, не знаю, из-за чего: из-за того, что плохо учился, что недосмотрели, обижали, не знаю, из-за чего, но я точно понимаю: это нездоровый человек, это очевидно. Я вчера буквально разговаривал с молодежью нашей в ямальской многопрофильном колледже. Мы делали соцопрос. И очень интересные ответы дают дети, о том что бы они хотели видеть. Там такие противоречивые вещи: мы хотим, чтобы мигранты не приезжали на Ямал, мы хотим, чтобы не было терроризма в мире, мы хотим, чтобы был мир многополярный, мы хотим-хотим… И я им вчера пытался объяснить: вы понимаете, что такое миграция? Что такое вообще мигранты, откуда они берутся, и по каким причинам эти люди приезжают? Большая часть из них, процентов 90, если не больше, мигрируют из одной станы в другую или из одного субъекта РФ в другой из-за того, что там они себя не нашли по каким-то причинам. В связи с отсутствием порядка, может быть, или чиновничьего беспредела. Может быть, из-за других факторов. Но люди бегут не из-за хорошей жизни. Если там уже война какая-то идет, как на Кавказе у нас в свое время… Вот почему миграция большая с Кавказа была или из Дагестана, когда нет работы, и люди в принципе не могут ее найти, и они видят, что их начинают вербовать. А они хотят создавать семьи, они все многодетные, у них традиция многодетных семей, они хотят безопасности своим детям. Когда мигранты приезжают к нам, в большей степени от нас зависит то, какими гражданами они станут. От того, как мы их примем, какие условия создадим. И это очень важно, чтобы гражданин России, который живет сегодня здесь, в тепле, комфорте, уюте, имеет работу, родителей, понимал свою ответственность перед этими людьми, перед мигрантами. Если мы свалимся в национализм и скажем, что, например, ни таджики, ни узбеки, ни дагестанцы там тут не нужны, потому что они плохие, заклеймим народ, то они побегают по стране, конечно. За рубеж они не уедут. Они, скорее всего, все равно найдут себе место, это будет такой анклав. Это будет маленькое государство в государстве. И вот если они замкнутся в своем мире, то этот мир относительно другого будет агрессивен, это абсолютно очевидно. Вот мы это детям и разжевывали. Если мы говорим, что мы хотим, чтобы не было терроризма, то не надо загонять людей в терроризм. Не нужно этого делать, не надо создавать условия. И на нас лежит большая ответственность, и мы должны это своим детям объяснять. — В государстве последние лет десять массово активно пропагандировалась толерантность. — Толерантность, терпимость… Я бы не называл это так. Здесь не терпимость, здесь культура, понимаете? На мой взгляд, это просто культура поведения, культура приема в свою семью гостя. Вот как вы его принимаете? Он зашел, например, и не разулся. Вы делаете ему замечание, и я думаю, что это правильно: «Вы знаете, у нас в семье разуваются. Если можно, наденьте тапочки». Он может отказаться. Сказать, что не носит тапочки, например. «Пойдите, помойте руки». Сядьте за стол, не сморкайтесь, не делайте таких вещей, к которым мы не привыкли. Вы же заводите человека в дом, если так произошло? Разве это невозможно? Это разве не культура? Это разве не сила семьи? Разве не сила ячейки общества, которая может повлиять на этого одного человека? Это очень важно. А когда мы выступаем с лозунгами: давайте сделаем для дагестанских учеников отдельные классы, и пусть дагестанские учителя их учат или узбекские, или таджикские, то к чему мы придем? Мы у себя будем эти ячейки рождать. А потом будем удивляться, почему они русского языка не знают и о чем они там у себя разговаривают вообще. Вот это важно. Эта системная работа очень сложная. И важнее, на мой взгляд, вообще ничего нет. Я вот детям сказал: в 45-м году, когда мы победили фашизм, мы взяли на себя миссию государства, отвечающего за добро и правду на Земле. Хотим мы этого или не хотим. Мы смогли победить фашизм. Если анализировать, то и Америка тоже многонациональная страна, и Англия, наверное, тоже, но никто не смог победить фашизм. Видимо, мы так сложены, у нас была такая сильная идеология, такие сильные руководители, у нас были сильные люди и дети, которые смогли победить фашизм. Мы должны этим гордиться. Да, мы были загнаны в угол, у нас не было другого варианта, но мы же не бились для того, чтобы просто освободить свою страну, мы ведь пошли дальше, освободили всю Европу. Мы не остановились на достигнутом результате, хотя, наверное, можно было это сделать. Но мы не остановились, освободили всю Европу. Как это можно забывать, как не помнить? — Видимо, иначе было нельзя. — Всегда есть выбор. Тогда мы кто? Мы миссионеры в совести, в правде, в справедливости. И вот мы долгие годы терпели, молчали. От наш ушли Эстония, Латвия, Литва, наши республики. Они от нас уходят в свободное плавание, а мы их подняли на деньги Советского Союза и отпустили всех. Они все развиваются, живут хорошо, они не знают, что они благодарны нам за то, что у них было создано производство, промышленность, электрификация была произведена. Они живут так, и все хорошо. Все хорошо было до определенного момента. Украина решила уйти. Наверное, никто бы не возражал, если бы они просто ушли, но уйти в фашизм им никто не даст. Мы не имеем право их отпускать в фашизм. Именно в фашизм, я не в Европу говорю. Именно поэтому президент РФ принимал такие решения, именно поэтому мы были все возмущены. — Вернемся к вопросам округа. Например, к одноименной авиакомпании. Не так давно была опубликована петиция с просьбой к президенту найти управу на «Ямал» из-за ее цен. Люди сравнивали аналогичные рейсы «Ямала» и других компаний по продолжительности и спрашивали — почему из Тюмени летят в Москву за 7 тысяч рублей, а из Салехарда — за почти вдвое большую сумму. — Мне кажется, что тут даже каждый ребенок уже знает, почему. Потому что, во-первых, затраты больше на Ямале. Потому что «Ямал» заправляется топливом, которое завозится сюда по досрочному завозу. Надо понимать, что стоимость у него другая. Люди получают зарплаты больше, это Север Крайний. И ничего сложного в этом нет. Важно, что есть альтернатива, что у человека есть выбор. Ради Бога, не летайте компанией «Ямал», мы же никого не заставляем. — В некоторых ситуациях просто ведь нет выбора. — Вот эта же компания, которая из Тюмени до Москвы летает дешевле, чем мы, придя сюда, выставляет в два раза больше стоимость, чем «Ямал». Поэтому она тут и не работает, чтобы вы понимали. У нас же ворота открыты, мы никого не останавливаем, пожалуйста, заходите. Я просто не могу формировать убытки в авиакомпании «Ямал». Мы не зарабатываем на ней, мы держим в ней рентабельность на нуле — сколько затратили, столько прибыль покрыла. Все, больше ничего нет. Рентабельность в ноль позволяет мне сегодня эту компанию содержать. Если уйдем в дешевые билеты, то это значит, что мне нужно компенсировать выпадающие убытки авиакомпании. Я готов остановить стройку жилья. Давайте проведем референдум, опрос населения. Пусть люди выскажутся. Если они скажут: «Дмитрий Николаевич, убирай с 12 млрд на сдерживание тарифов 2 млрд, поднимай на 30 % нам коммунальные платежи, и пусть билеты будут по 5 тысяч рублей». Давайте даже по 2 тысячи их сделаем, никаких проблем нет. Но тогда 6 млрд придется вытаскивать. Но это все возможно. Пусть люди скажут, что они хотят. Это как по мамонту приблизительно, которого одели в недорогостоящую одежду. Вот ребенок взял и нарисовал мамонта в этой одежде в детском саду. Вот просто взял и нарисовал. Посмотрели: креативно, интересно. Купили одеяние на этого мамонта, одели его. Ребенок сфотографируется с ним, будет память на всю жизнь. На мой взгляд, получилось необычно. Как его только уже не назвали. Люди хотя бы немного отвлеклись от кризиса, посмотрели, сфотографировались. Что плохого? Я читал комментарии: «Да лучше бы вы раздали деньги людям! Да лучше бы снизили билеты авиакомпании „Ямал“!» Цена вопроса небольшая. Хорошо, давайте раздадим эти деньги. — Опять по «Ямалу». Гендиректор Василий Николаевич Крюк недавно заявлял, что из-за запрета на полеты в Египет компания теряет порядка 4 млрд рублей. Как они будут жить сейчас? — Я не знаю конкретно по деньгам, что теряет авиакомпания. То, что эти чартерные рейсы приносили прибыль компании и за счет этой прибыли мы разгружали стоимость билетов на территории, региональных перелетов по России — это очевидно. Это не только у нас, это у всех авиакомпаний. И в Турцию тоже на коротком плече можно было летать «Эйрбасами» и «Боингами». Не могу сказать, что они были «шоколадные», но это были рейсы, которые поддерживали авиакомпанию. Но я не вижу ничего смертельного. Мы меняем курорты. Будет Черногория, будет Хорватия, наверное, другие какие-то курорты. Италия, может быть. Да, в конце концов, наши рейсы на Крым, почему нет? Очевидно, что люди тоже сейчас хотят отдыхать и на наших курортах, это более безопасно, чем летать в другие места. Поэтому это не тупик и не повод закрывать авиакомпанию, не повод паниковать. — Ну зачем же закрывать… — Ну как? Вы говорите, что 4 млрд выпало. Вы знаете, что такое 4 млрд? У нас адресная инвестиционная программа 3 млрд, вы ее видели, а 4 млрд найти — это остановить сегодня все на Ямале. Или поднять цены, за 80 тысяч летать на Москву. Способны мы на такое? Я считаю, что нет. — Будет продолжаться работа по оптимизации затрат на чиновников? Вообще, планируются какие-то сокращения по бюджетникам, по льготам? Короче говоря, что с антикризисными мероприятиями на следующий год? — Антикризисные мероприятия будут продолжены в случае изменения бюджета ЯНАО в сторону ухудшения. Это будет неизбежно. Сократим льготы чиновникам, но льготы малообеспеченным слоям населения, многодетным семьям и так далее трогать не будем. — Итоги 2015 года. Какие они для округа и для вас лично? — Год заканчивается неплохо для Ямала. По экономическим показателям мы в плане, который определили. Сохранена авиакомпания «Ямал», при всех турбулентностях на внешнем мировом рынке. Вы тут сказали про Турцию и Египет, а на самом деле, их намного больше, и проблем очень много. Вижу, что продолжаем рожать детей, не меньше, чем в прошлом году. И эта тенденция к увеличению численности населения очень хорошая. По коренным малочисленным народам Севера тоже вижу позитивные изменения, и в том числе по рождаемости. Досрочный завоз полностью осуществлен, я думаю, это дает повод нам спокойно пережить зиму и войти в лето. Мы достроим в следующем году рыборазводный завод на реке Собь, на 130 миллионов малька, по норвежской технологии, которая дает нам основание верить, что в течение 10 лет мы восстановим практически первоначальную популяцию муксуна в Оби. Это очень позитивный момент, потому что мы будем малька делать не совсем маленьким, а более-менее взрослым, выпускать, и есть вероятность, что хищник его не съест. Вот это очень важный момент, потому что таких заводов очень много, когда малек выпускается и фактически становится кормом для хищника. И, к сожалению, такие заводы не работают. Мы этот завод проектировали так, с суперсовременными, передовыми технологиями, определили их в Норвегии, увидели, как они это делают. И сегодня будем брать икру со своего маточного поголовья, оплодотворять ее полностью, у нас родильное отделение свое, чтобы делать этого малька. И где-то параллельно будем еще товарного производить муксуна. Вот это один из важнейших моментов при такой нагрузке на Обскую губу, на порт Сабетта в будущем, компенсационных мероприятий, которые проводит «Новатэк». И меня этот момент очень радует, и мы ради коренного населения просто обязаны это сделать. В части науки мы значительно продвинулись вперед. Сегодня вся РАН в виде грантов и наград это все подтверждает и говорят спасибо за то, что мы предоставили им такие инновационные площадки. Об этом говорил и Алексей Борисович Миллер — о том, что Ямал сегодня становится уникальным местом газодобычи, и такие инновационные шаги, которые сегодня сделаны наукой России, стали возможны благодаря тому, что мы условия здесь создали. Вот это очень важно. Потому что без науки в Арктику двигаться нельзя. У нашего научного центра сегодня есть практические площадки, и сегодня есть станции, в том числе и на острове Белом, по территории Ямала. Мы отбираем воду, почву, следим за криогенной ситуацией, связанной с вечной мерзлотой. Флора, фауна, естественно. Вот, на сегодня у нас, можно сказать, что фундамент и база этого центра созданы. Нам надо просто обрастать уже на этом острове «мясом». Мы понимаем, что нужно уже создавать полноценную науку. А для этого, конечно, нужны годы исследований. — Теперь о коррупции. В этом году вы часто говорили о борьбе с ней, раньше риторики на эту тему не наблюдалось. Почему вдруг сейчас все так жестко, вплоть до фраз, что «не надо сидеть и ждать, пока за вами придут»? — Мы как боролись с ней, так и боремся. С первых дней, как я сюда пришел, я с этим боролся. Я не делаю это громко, не делаю из этого какого-то пиара. Работы проводили в рамках своих мероприятий, и никого не жалея, по большому счету. На каком-то этапе я просто решил озвучить это вслух, потому что уже начинает надоедать, честно говоря. Когда это касалось людей, которые давно работают во власти — это одно. Но когда это касается уже людей, которых мы берем на работу, и они начинают скакать и считают, что они пришли сюда заниматься бизнесом. Это уже другое. Поэтому я предупредил свою команду. У меня в ближайшее время будут очень серьезные изменения в команде, поэтому здесь у меня нет никаких сомнений, что это работа системная. Она не может быть остановлена, она будет идти и дальше, и я этому только рад, что мы эти язвы ликвидируем сами. — О команде очень интересно… — Давайте следующий вопрос (смеется). — Об очередной петиции тогда. Идет сбор под двумя разными петициями, которые предлагают два кардинально разных способа регулирования количества бездомных собак на Ямале. Насколько я понимаю, проблема достаточно весомая, для Ноябрьска и Нового Уренгоя, в основном. В одной предлагается их уничтожать, в другой — стерилизовать и создавать муниципальные приюты. Вам какая точка зрения больше по душе? И вообще, возможно ли приюты государственные содержать? — Это вечная проблема. И тут нет однозначного решения. Я не могу сказать, что я сторонник убийства животных, собак. Это не так. Но когда собака рвет ребенка на улице, то, наверное, как любой отец, я, не задумываясь бы, это животное ликвидировал. Утилизировал. Но если в общем говорить, то, конечно, животные не виноваты в том, что они оказываются на улице зачастую. Когда мы берем на себя ответственность и говорим, что мы берем животное для того, чтобы наши дети росли в атмосфере заботы о братьях наших меньших… У меня самого была собака, она умерла, и сейчас вторая собака есть. И я вижу, как меняются мои дети, как они окружают ее заботой, насколько им приятно рядом с ней находиться. Но когда вдруг из-за того, что у папы нет времени заниматься собакой или кормить ее, он принимает решение выгнать ее на улицу, отвезти в другую часть города и выпустить — это, конечно, недопустимо. А чтобы отец не принимал таких решений — должны быть приюты для собак. Чтобы можно было привезти ее туда, на выходные забрать. Они же распространены в Европе, все равно мы для себя эталон держим какой-то европейский уровня жизни. Наверное, надо заглянуть за занавеску и посмотреть, как там это создано, в тех условиях. У нас в Ноябрьске есть приют для собак. В разных местах по разному. Но то, что собаки сбиваются в стаю и нападают на детей — это просто недопустимо. И если уж нет никакого варианта у главы решения в данный момент решения этой проблемы, то тогда, наверное, утилизировать. — Не так давно Общероссийский народный фронт заявил, что у бывших губернаторов слишком большие льготы в регионах. Ямальское правительство тогда же заявляло, что в случае необходимости готово их сократить. В итоге что-то произошло в этом направлении? И кто эти вопросы должен решать? — Мы приостановили компенсацию за санаторно-курортное лечение, медицинское обслуживание как и для лиц, замещающих госдолжности. Я разговаривал недавно с Юрием Васильевичем Нееловым, он сам выходил с инициативой. Он сам говорил: «Я не бедный человек и говорить о том, что Совет Федерации не прокормит мои нынешние потребности, было бы неправильно». А то, что когда-то эти льготы были даны, ну… Они были прописаны законом. А сегодня он абсолютно не возражает против того, чтобы мы эти льготы снимали. — На этом, в общем-то, все… Поделитесь чем-нибудь напоследок? — Мне жаль, что я все время попадаю то после кризиса, то в начало. Жаль, что не успеваю выйти и сделать до конца то, что вижу, что надо делать. Вот это немного меня, конечно, печалит. А так, в основном, трудности в жизни меня всегда радуют. И я считаю, что для нашей страны то, во что мы сегодня попали, больше принесет пользы. Будет, конечно, и определенный вред, но пользы больше. Во всяком случае, мы уже перестанем надеяться на то, что кто-то прилетит на голубом вертолете и за нас решит наши проблемы. Все, иллюзии все пропали, дым рассеялся, враги ясны, как говорили наши цари, кроме армии и флота друзей у нас нет. — Неплохо было бы все-таки друзей… — Да вы знаете, в политике, наверное, это и не очень важно. Политика — это, на мой взгляд, больше индивидуальная работа. — Хочется верить, что вы правы. Спасибо за интервью. Надеюсь, не последнее.

прочитать статью полностью