Каждая осень приносит в Россию проблемы. Будучи старыми, они всякий раз решаются по-новому — с неимоверным трудом и непредсказуемым результатом. От такой чиновничьей практики страдают все и, особенно, курганские аграрии. Их голова болит от цены на урожай, дорогих кредитов, жульнических схем госкорпораций и поведения государевых людей с твиттером, но «застрявших» в 18 веке. Эти «вечные» беды прочно связаны с приходящими проблемами, вроде наводнения на Дальнем Востоке, бандитских разборок на «Уралкалии», государственными обидами по этому поводу и скандалу вокруг символа России в центре Грозного. Обо всем этом и многом другом — в эксклюзивном интервью «URA.Ru» сенатора Сергея Лисовского. — Сергей Федорович, у Вас состоялась встреча с нашими аграриями. Озвучены достаточно серьезные проблемы, с которыми сталкиваются сельхозпроизводители, и, как я понимаю, решение многих из них зависит от федерального центра? — Основные озвученные проблемы связаны с тем, что было заложено еще в начале 2000-х — это создание Россельхозбанка, Объединенной зерновой компании, Интервенционного фонда, выделение субсидий и т.д. В то время это было очень правильным решением, сейчас — это все себя изжило. Получается, формально производителю деньги выделяются, а фактически эти субсидии и поддержка уже не работают. У Россельхозбанка очень большое количество невозврата: многие предприятия, которые были закредитованы прежним руководством, попали в сложную ситуацию. Россельхозбанк как коммерческий банк работает по инструкции Центрального банка. А, если взять инструкцию ЦБ, вообще ни одного фермера кредитовать нельзя — они все рискованные. Соответственно, Россельхозбанк должен создавать большие резервы под кредитование аграриев, в результате чего получаются «дорогие» деньги. Плюс некоторые сделки аграриев, те, которые нужны для развития сельского хозяйства, вообще нельзя кредитовать. Например, выдавать кредит на покупку не запрещено, но банк должен делать 100-процентное резервирование. Поэтому Россельхозбанк перерос статус банка, он должен быть трансформирован в институт развития и выведен в части позиций из-под регулирования ЦБ. — А с Зерновой компанией какие проблемы? — Сейчас Объединенная зерновая компания практически превратилась в мощного трейдера, который по-крупному собирается спекулировать на рынке зерна. Вместо того чтобы работать как стабилизатор: когда цена высокая, снижать ее для потребителя, для тех же животноводов, а когда цена низкая — повышать цену для растениеводов. Как, например, в прошлом году стоимость фуража в центральной части России в начале  года доходила до 12,5 тыс. рублей. Все животноводы стали работать в убыток, соответственно, они не смогли вернуть кредиты, в результате Россельхозбанк сейчас имеет массу проблем с кредитованием сельхозпредприятий. Или как было четыре года назад, когда был большой урожай зерновых, и цена фуража упала до 2,5 рублей. Тогда «попали» не животноводы, а растениеводы. Во всем мире эти всплески выравнивают государственные компании, которые занимаются зерном, чтобы не было чрезмерно высокой или чрезмерно низкой цены на зерно. Тем самым они создают нормальные условия для животноводов и для растениеводов, соответственно, влияют на цену конечного продукта. У нас же сейчас Объединенная зерновая компания приватизирована, она частная. А от частника требовать, чтобы он соблюдал государственные интересы, просто глупо. Наши горе-либералы в правительстве кричат, что главное — больше зарабатывать. Соответственно, Зерновая компания будет больше зарабатывать, но ее интересы будут прямо противоположны государственным. Поэтому ОЗК в том виде, в каком она сегодня существует, уже не способна регулировать зерновой рынок в государственных интересах. Надо создавать что-то новое, либо передавать какие-то функции тому же Россельхозбанку, создавать своего рода центр развития на базе Россельхозбанка. — Субсидирование процентной ставки влияет на «стоимость» кредита для аграриев? — Это еще один важный момент. Банкиры понимают, что часть процентной ставки государство субсидирует, поэтому поднимают ставку. Практически все бюджетные деньги перекачиваются банкам, и аграрии все равно имеют дорогие кредиты — фактически доходит до 20%. Сейчас пришло новое время: аграрии стали крепче, сильнее, плюс мы вступили в ВТО. Это тоже выдвигает совершенно новые требования к аграрной политике государства. То есть государству надо изменить инструменты регулирования аграрного рынка. Существует также проблема субсидирования процентной ставки по инвестиционным кредитам. Аграрии набрали столько кредитов, что сегодня Минфин не готов их субсидировать, обвиняя Минсельхоз, что он не посчитал, сколько надо субсидировать. В общем, сейчас эта цифра, с учетом долгов прошлого года, доходит до 36 миллиардов. В прессе появляются публикации о том, что Минфин указал на плохую работу Минсельхоза. Минфин говорит: «Вы не посчитали». Минсельсельхоз говорит: «Мы посчитали, это вы не включили в бюджет». Пока они разбираются, селяне не получают этих субсидий, хотя рассчитывали на них. Например, наша область не получила 124 миллиона рублей — они практически вытащены из оборотки аграриев. Это очень серьезные деньги для Курганской области. — У нас ведь сейчас еще и изменили виды поддержки крестьян? — Это новое веяние — переход от различных видов поддержки на поддержку погектарную. В принципе, это мировая практика: субсидии рассчитываются на гектар пашни. Но в других странах при этом есть еще и иные формы поддержки. А у нас решили, что это будет единственный вид. В результате не будет субсидирования ни удобрений, ни ГСМ, ни защиты растений и т.д., по которым суммарно аграриям доставались какие-то деньги. Сейчас определили, что в среднем на гектар аграрии будут получать порядка 200 рублей. Если все-таки будут субсидировать и приобретение удобрений, то в нашей Курганской области в общей сложности это будет поддержка в пределах 400 рублей. При средней себестоимости зерна 4,5 рубля, субсидирование составит где-то 9%. Это, конечно, очень мало. Если учесть, что в Европе минимальная субсидия 200 евро на гектар, а максимальная, например, в Финляндии доходит до 4 тысяч на гектар. Почему в Финляндии разрешают такие субсидии? Потому что считают, что там суровый климат. Но у нас практически на всех территориях такой климат. Но такой поддержки нет. Мало того, что это всего лишь меньше 10% от себестоимости, то это в 40-50 раз меньше, чем субсидирование в Европе. Плюс там есть еще дополнительные виды субсидирования. Например, экспортные субсидии: если они курицу отправляют в Россию, то им до 20 евроцентов на килограмм субсидируют (9 рублей на килограмм птицы — это очень существенно, то есть западный производитель может на 12-14% дешевле продавать курицу, чем российский). Поэтому сейчас наша страна пришла к тому, что она потеряет все достижения, которые были за последние годы. Нужно менять все формы поддержки и создавать новые институты. — Подвижки уже есть? — Сейчас это все стали активно обсуждать. Беда в том, что при всей любви наших руководителей к Twitter и Facebook, решения принимаются на уровне 18 века. Ругань Минсельхоза с Минфином идет уже с Нового года, но до сих пор деньги никому не перечисляют. — Может так получиться, что в связи с паводком на Дальнем Востоке, где аграрии понесли миллиардные потери, остальные вообще не получат никакой поддержки? — Конечно. Минфин сейчас скажет, что у него сейчас денег нет, надо помогать пострадавшим регионам. Хотя с Дальним Востоком у нас довольно странная ситуация. Все как-то про это молчат, но, возможно, во всем, что там происходит, торчит жуликоватый хвостик Русгидро. — Что имеете в виду? — У Русгидро там стоят гидроэлектростанции, имеется крупнейшее водохранилище. Обычно весной, когда тают снега, гидроэлектростанции стараются накопить побольше воды, потому что это — их деньги: чем больше воды удержишь, тем ниже себестоимость электроэнергии. А так как у нас каждый думает о себе, а о государстве никто (хотя Русгидро считается государственной компанией), и прогнозирование у нас на уровне 18 века, то прогноз о том, что будет дождливое лето, никто не давал. Если даже такие прогнозы и делались, у Русгидро перед населением затопляемых районов никаких обязательств особенно нет. Поэтому они (Русгидро. — ред.), не зная, будут летом дожди или нет, решили не рисковать и весной сохранили воду. Сейчас, когда возник переизбыток воды, они вынуждены ее сливать, но сливать приходится много. Если бы они начали это делать еще весной, с учетом того, что надо иметь запас водохранилища под летние паводки, такого бы наводнения не было. Поскольку они этого не сделали, слив воды уже не помогает, а лишь усугубляет ситуацию. — Страдают, как всегда, простые люди. — Опять же, про это никто не говорит. Все говорят о какой-то великой катастрофе. Она потому и великая, что в советские времена все это четко регулировалось. Сейчас (это вообще нонсенс!) у нас бассейны рек юридически разделены на части: во-первых, по границам областей, во-вторых, по ведомственным и частным структурам. Бассейны рек нельзя делить на части — это единый, живой организм. Поскольку их никто не воспринимает как единую систему, соответственно, и не могут регулировать системно. Каждый регулирует свой кусок, что невозможно, если происходит какое-то крупное природное явление. Что и случилось. Но никто же не поднимает тему о степени вины энергетиков, возможно, того же Русгидро. Я вот, кстати, не помню, чтобы за гибель 70 человек на Саяно-Шушенской ГЭС кого-то посадили, и за огромный ущерб, нанесенный экономике страны. Чиновники не любят себя наказывать. То же самое сейчас происходит и на Дальнем Востоке: мы имеем огромные потери для страны, но насколько там виноваты чиновники от Русгидро, по-моему, никто ничего не определяет. — Это так и останется тайной... — Все тайное рано или поздно становится явным. Беда в том, что об этом мы узнаем уже поздно. Когда герои этих дней либо уедут в Лондон проживать свои нажитые миллиарды, либо отойдут в иной мир естественным путем, и наказания, к сожалению, не последует. Кстати, почему у меня по Русгидро возникли подозрения... Как-то я видел репортаж: идет наш президент, а за ним — хитрые мордочки менеджеров «Русгидро». Такой потупленный взгляд. Я знаю уже психологию руководителей наших госкорпораций: обычно такой потупленный взгляд говорит о том, что, как всегда, нагадили, а отвечать не хочется, ну и тихонечко пытаются отползти от решения проблемы. Можно предположить, что большая доля наводнения связана с бездействием или алчностью чиновников Русгидро. — Если вернуться к нашим аграриям, их сегодня, наверное, все-таки больше волнует цена на зерно... — Да, цена очень низкая. И, опять же, даже при [Елене] Скрынник, которую я критиковал, мы добились, чтобы цена на зерно определялась еще в апреле-мае. На сегодняшний день этого нет. Сейчас цена закупки определена, но сделано это было поздно. Кроме того, цена — 3,5 рубля. — Даже себестоимости не отражает? — Да, ниже себестоимости. То есть на сегодняшний день, система, которую пытались создать, и которая работала первые годы, исчезла. — Наши аграрии еще говорят сегодня о проблеме с элеваторами. Насколько я знаю, в Курганской области многие хлебоприемные предприятия нуждаются в реконструкции. Можно ли рассчитывать на федеральную помощь? — Беда в том, что крупные трейдеры не заинтересованы в создании качественных небольших и средних хлебохранилищ на селе. Дело в том, что, если у производителя будет качественное хлебохранилище, он станет держать зерно до того момента, когда цена поднимется. А крупные спекулянты заинтересованы, чтобы аграрии, когда собрали зерно, быстрее его продали, потому что негде хранить. Тогда зерно скупается за бесценок. Крупные игроки, которые аффилированы с теми или иными государственными чиновниками, не заинтересованы в создании средних и мелких хранилищ по стране. Тем более что Объединенная зерновая компания владеет 12-14 крупными элеваторами по стране. ОЗК, став частной, заинтересована, чтобы крестьяне как можно быстрее и как можно дешевле везли зерно на ее элеваторы. Поэтому ждать каких-либо решений от правительства в поддержку мелкого и среднего хранения зерна не приходится по субъективным причинам, которые в последние годы в России являются превалирующими. — К сожалению. — Да. С учетом намеков, которые в прессе прозвучали, об аффилированности тех, кто купил ОЗК, с Дворковичем. Поскольку Дворкович курирует сельское хозяйство и, по-видимому, поддерживает ребят, которые купили ОЗК, ждать каких-либо действий от правительства, которые могут пойти вразрез с их коммерческими интересами, нам, конечно, не приходится. — Дворкович совсем недавно стал героем СМИ в связи с заявлением о необходимости уничтожения поголовья свиней личных подсобных хозяйствах, если будет опасность распространения африканской чумы свиней... — Здесь я должен с ним согласиться. Бездействие государственных чиновников довело ситуацию до того, что мы вообще можем потерять свиноводство как таковое. Беда в том, что о проблеме распространения африканской чумы свиней аграрии говорят очень активно последние года три, хотя возникла она лет шесть назад, но ничего не делается. Смешно: государственная комиссия по противодействию распространению африканской чумы свиней была создана только в конце июля, когда африканская чума полыхала уже по всей центральной части России. В плане уничтожения свиней Дворкович всего лишь повторил то, о чем говорят сами аграрии. Совсем уничтожить африканскую чуму свиней мы не сможем на территории России, но хотя бы таким путем мы смогли приостановить ее распространение и снизить опасность заражения крупных свиноводческих комплексов. — То есть, по сути, свиноводство будет развиваться только за счет крупных комплексов? — К сожалению, да. Мы довели ситуацию до того, что в частных подворьях и на мелких фермах свинина уже не сможет быть получена. Я говорю о центральной части России. — Хотя люди живут за счет продажи мяса, готовят детей к школе и т.д. — Я же не говорю, что это (уничтожение поголовья в ЛПХ. — ред.) хорошо. Я говорю, что, к сожалению, из-за бездействия многих государственных чиновников, мы стоим перед таким выбором: потерять свиноводство вообще как отрасль, либо потерять его только в личных подсобных хозяйствах. Третьего нам не дано. — Каково Ваше видение ситуации с «Уралкалием»? — Я не знаю ситуации с Уралкалием глубоко. Сейчас везде звучит, что «Уралкалий» фактически был монополией, и его объединение с Белорусской калийной компанией было всем выгодно, потому что они начинали диктовать монопольную цену на рынке. Я видел публикацию, что за счет этого объединения удалось поднять цену на калийные удобрения в несколько раз за последние три года. То есть пока эти компании обирали наших крестьян, белорусские и российские собственники тихо делили между собой сверхприбыли, причем не со всей страной. Это деньги, выкачанные из аграриев, за счет монопольной цены на удобрения, — это всех устраивало. А когда эти господа что-то не поделили, и одного из них посадили, Россия почему-то восприняла это как личное оскорбление, и начала чуть ли не экономическую войну с Белоруссией. Вот этого я никак не могу понять. У нас есть гораздо более проблемные ситуации с Белоруссией (то же давление белорусского молока и яйца на российский аграрный рынок), но это все проходило незаметно для наших чиновников. А тут — практически преступный сговор по монопольной цене на удобрения. Это, по сути, влечет рост цен на все продовольствие в стране, что требует, естественно, уголовного наказания, — это никого не трогало. Но когда они что-то там не поделили и между собой стали разбираться как-то полубандитски, почему-то Россия восприняла это как государственное оскорбление — вот этого я не могу понять. — Эта ситуация может повлечь снижение цены на калийные удобрения? — Уверен, что нет. Как показывает практика, алчные владельцы этого не делают. (смеется. — ред.) По-видимому, это повлияет только на распределение того круга лиц, который участвует в разграблении российского крестьянства за счет высоких монопольных цен на удобрение, но простым аграриям от этого счастья не будет. — В июле Вы внесли поправки в федеральный закон об обороте земель сельхозначения. В связи с чем возникла такая необходимость? — Там несколько поправок. Одна из них сводится к следующему: сегодня у нас по закону крестьянин имеет право произвести на своей земле сельхозпродукцию и продавать ее. Но если он построит на этой земле склад и из него будет продавать — это будет уже незаконно. Все понимали глупость этой нестыковки и не заостряли на этом внимания. Я решил, чтобы в будущем эта тема вообще не возникала, нужно изменить закон. Вдруг кто-то захочет разобраться с каким-нибудь фермером, который чем-то не понравился какому-то чиновнику: ага, ты картошку производишь, но построил склад и со склада торгуешь — это незаконно. На этот пробел законодатель в свое время не обратил внимания, но сегодня грамотность крестьян и чиновников выросла, и уже многие чиновники начинают придумывать очень хитрые юридические схемы, чтобы понуждать производителей к тем или иным действиям. Я решил эту лазейку закрыть раз и навсегда. В июле Правительство дало положительный отзыв на это предложение. Вторая поправка касается снятия ограничений на предельный срок аренды земель сельскохозяйственного назначения. Это ограничение было установлено Госдумой в 2002 году, чтобы избежать аренды сельскохозяйственных земель на длительные сроки иностранными компаниями, но было распространено также и на российских лиц. Теперь предлагается это ограничение оставить в силе только для иностранных компаний, как изначально и было задумано. Для развития агропромышленного комплекса важны также сроки регистрации прав на недвижимое имущество, так как они связаны с регистрацией ипотеки сельскохозяйственных земель. Несмотря на то, что сроки регистрации должны быть поэтапно сокращены с 30 до 7 дней, существует возможность эти сроки искусственно продлевать с помощью приостановления регистрации. А это очень сильно снижает возможности аграриев брать кредиты, оперировать финансовыми средствами, залоги земли затягиваются, и это зачастую понуждает крестьян давать взятки чиновникам за ускорение процесса. Это неправильно, мы обратили на это внимание Минэкономразвития и разработали соответствующий законопроект. — Сегодня есть еще одна актуальная тема. Может быть, вы слышали, неделю назад в Половинском районе был 9-10-летними детьми был убит 5-летний мальчик. Жители сразу стали поднимать вопрос: нужно снижать возраст привлечения к уголовной ответственности и вводить уголовную ответственность для родителей малолетних преступников. Каково Ваше мнение на этот счет? — Проблема огромная. Конечно, надо что-то предпринимать. К сожалению, в репрессивном плане. Снижение возраста уголовной ответственности ни к чему не приведет, потому что мы просто будем создавать «университет уголовников»: если мальчик в 12 лет попадет в тюрьму, он выйдет оттуда уже законченным, «дипломированным» уголовником. Надо, конечно, ужесточать ответственность родителей. В то же время посмотреть, что у нас показывают государственные каналы. Они развращают молодежь, провоцируют насилие. Я не говорю даже про коммерческие, хотя и их можно ограничивать, — государственные! Мы только год назад запретили мат. Да еще кто-то возмущался, кричал о защите свободы слова. Свобода слова не в том, чтобы матом ругаться. Наши великие писатели умели выразить чувства, эмоции без матерных слов, и ими все восхищаются до сих пор, весь мир. А то, что мы видим сегодня по телевизору, говорит о бездарности авторов произведений, которые не могут ничего лучше создать, ну и о непонимании госчиновников, которые занимаются СМИ и культурой, того, что мы получаем ту молодежь, которую сами же и воспитываем. Как Гитлер: что, все немцы вдруг стали фашистами? Или дети выросли такими, что в 12-летнем возрасте убивали русских солдат? Нет, конечно, их воспитали такими. Если мы не будем решать вопрос воспитания нации с помощью нормальной государственной пропаганды и будем сажать родителей, детям лучше от этого не станет, родители должны работать. Ребенок в 10-летнем возрасте большую часть времени проводит самостоятельно. И то, что он видит и слышит, воспитывает его. Проблема очень сложная, но это, к сожалению, — следствие отсутствия государственной политики в воспитании молодежи в последние годы. Уж этот [Василий] Якеменко (в 2007–2012 годы руководитель Государственного комитета по делам молодёжи) — никак не тот человек, которого можно было допускать до воспитания детей и молодежи. Каких-нибудь отморозков, фашистов, он мог бы вырастить, но никак не строителей светлого будущего России. — Хотелось бы спросить еще об одном интересном моменте. Во втором туре проекта "Россия 10" явным лидером была мечеть в Грозном. Многие думают, что это сделано намеренно. С какой целью? — Это не сделано специально. Это жизнь еще раз дает в лоб всем нам и госчиновникам в том числе, которые вроде бы хотели сделать хорошее дело — возродить те духовные скрепы, о которых говорил в своем послании президент. Но на самом деле выявилась очень простая вещь: мало того, что мы не воспитывали молодежь в последние годы, мы и не проводили нормальной национальной политики в многонациональной стране. В результате у нас все перекосило. И мы заливали национальные проблемы деньгами, которые не решали проблем населения этих регионов, а разворовывались национальными чиновниками вместе, по-видимому, с федеральными. Тем самым, мы еще больше усугубили национальные проблемы, не создали рабочих мест, если взять тот же Северный Кавказ, создали там огромную банду (по-другому не назовешь) коррумпированных чиновников, которые уже не смогут честно работать и которые, если им сейчас перекрыть поток денег, перейдут в бандформирования. Либо их надо будет продолжать кормить все большими деньгами, на которые они будут оплачивать интернет-голосование, чтобы мечеть стала главным символом России. При этом они настолько глупы, что даже не понимают, что пилят сук, на котором сидят. Потому что это вопиющее оскорбление граждан России, которые сейчас кормят Чечню. Это все говорит об одном: лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Отсутствие системной кадровой политики приводит к тому, что, даже когда чиновники на местах хотят сделать что-то хорошее, у них получается очень плохо. — Этой осенью внимание приковано к Москве и Екатеринбургу, где будут выборы мэров городов. И там, и там есть кандидаты от власти, есть кандидаты оппозиционные — имею в виду Навального и Ройзмана. Какие вообще настроения сегодня в столицах — люди хотят оставить все, как есть, или ждут кардинальные перемены? — Я вообще не понимаю, что изменится в Москве или Екатеринбурге, если победит тот или иной кандидат. Мне кажется, ничего. В то же время любая смена — это хорошо, потому что коррупционные связи появляются не мгновенно, особенно в крупных городах. Провокация коррупцией есть в любой стране. Но за счет смены фигурантов, коррупционные связи рушатся, человек просто не успевает наработать новые, и за счет этого не появляется глобальная коррупция, которая существует в России. Поэтому мне кажется, что ничего плохого при смене мэров не произойдет. Может быть, и у руководства страны появилось понимание, что, если изменения будут, — хорошо: народ выбрал того, кого хочет. Надо понимать, что, если мы не придем к реальным честным выборам мэров (хотя бы с них начать), мы никогда не победим коррупцию. Никогда. И только боязнь того, что тот же мэр потеряет место и после выборов станет беззащитным в плане ответственности за то, что он сделал, будучи у власти, — если этого не будет чувствовать каждый крупный чиновник, он не будет бояться воровать. Понятно, бывают люди, которые живут одним днем, но их мало. А когда он уверен, что будет у власти до конца жизни, у него не возникает таких ограничений. Это, по сути, провокация. Господь Бог говорит: «Не искушай ближнего». А мы практически искушаем чиновников и говорим им: «Воруйте, ничего не будет». Огонь, вода и медные трубы. Медные трубы — самое сложное искушение. Ничего страшного не произойдет, если перемены придут. Наоборот, это будет оздоровление страны. Удобнее, чтобы был «понятный» человек. Но у нас какой-нибудь «понятный» министр уходит, а потом выясняется, что он так «понятийно» наработал, что по нормальным законам на десятки лет... — В то же время до их пор на свободе... — Ну да, или успел уехать... В то же время, если вдруг человек окажется не очень, это тоже сразу будет видно. Тогда власть скажет: «Вы хотели так — получите. В следующий раз подумайте, кого выбирать». — В Зауралье выборы, конечно, меньших масштабов, тем не менее, они идут. Вы уже, наверное, прояснили для себя ситуацию. Как оцениваете ход этой кампании? — В принципе, кампания идет достаточно неплохо. Понятно, что есть проблемы. У нас реальная проблема — найти достойных кандидатов на должности глав поселений. Обязательств полно, ответственность серьезная, чуть что прокурор приходит, а зарплата у глав меньше, чем у учителей, врачей, агрономов — стимула нет никакого. То есть нормальные люди, которые реально что-то могут сделать для территории, не хотят идти на эту должность. Самое главное, о чем мы давно говорим, — надо укрупнять территории. Тут же наши горе-экономисты начинают говорить свое: как же бабушке из деревни, чтобы подать жалобу или взять справку какую-то, надо будет идти не в соседний дом, а в райцентр. Раньше бабушки нормально ходили, потому что дороги были, автобусы ездили. И было понятно, с кого спрашивать. А сейчас на большинстве территории России это все неисполнимо. Сегодня отсутствие кандидатов на должности глав сельсоветов — реально большая проблема, чем убедить пойти голосовать за того или иного кандидата. — В следующем году, наверное, будет еще сложнее (в Зауралье — выборы губернатора, глав, депутатов разных уровней). — В этом году мы смогли хоть немного потренироваться. Некоторые же регионы проводят очень серьезные, знаковые выборы. Они проходят достаточно сложно. Насколько я понимаю, руководство страны настроено на открытые выборы, но на местах зачастую не готовы к совсем открытым выборам. Это тоже накладывает отпечатки, но этого не надо бояться. У китайцев есть пословица, что реку переходят по камушкам.

прочитать статью полностью