Экс-депутат заксобрания Пермского края Александр Григоренко в 2014—2015 годах воевал в Луганске и был ранен. Но ни о чем не жалеет и вновь рвется на передовую. Корреспондент URA.RU встретился с бывшим политиком, чтобы узнать, ради чего он шел под пули, чего боялся, и в чем было преимущество ополченцев.
Можешь вспомнить, какие чувства ты испытал, когда прибыл на передовую, в Луганск?
Когда я только попал, туда [в Луганск], я вообще ничего не боялся и меня это пугало. Я не понимал, почему мне не страшно. К примеру, у нас в подразделении был парень, который воевал в Чечне, и не выдержал, быстро вернулся домой. Особенно боялись молодые ребята. У меня этого не было. Другое дело — после ранения, я все-таки начал понимать, когда мины падают, нужно все-таки прятаться, а не стоять, как дурак. Правда, когда пули засвистели над головой, это психологически было для меня страшнее, чем мины артиллерия и танки.
Какая мотивация была у тех, кто сражался на стороне ЛНР?
Ополченцы, прежде всего, защищали свою землю. Мы считали их (местное население) своими, и хотели защищать. Мы были и есть за Россию, за русский мир. Это патриотизм, гуманизм, если хотите. Несмотря на мое бурное прошлое, я и был в оппозиции и митинги проводил в Перми. Я никаких иллюзий не испытывал по поводу того, куда еду. Понимал, что там настоящая партизанщина, как во времена Махно, наверное. При этом власти ЛНР не проводили мобилизацию. Но, наверное, это было правильное решение, потому что за счет мотивации мы и смогли выстоять. Если в ополчении были бы призывники, не получилось бы выстоять.
А была ли мотивация у украинской армии, как ты считаешь?
Ополченцы сражались за русский мир, вспоминает Григоренко
Крайне низкая. Во-первых, у ВСУ (Вооруженные силы Украины) было старое советское вооружение. Они хоть его и подлатали, но техника все равно постоянно выходила из строя. Во-вторых, когда война начинается «ниоткуда», естественно, людям нужно к этому привыкнуть. Это касается и гражданского населения. Но к тому моменту многих из них не понимали, где они живут — идентичности своей не было. В-третьих, профессионализм. По большей части, там были срочники и офицеры советской закалки, которым воевать против «своих» все равно было тяжело. И у которых опыта боевых действий было немного. Вспомним, например, взятие Славянска [апрель—июль 2014 года] Игорем Стрелковым [руководил общественным движением «Новороссия»]. Когда от только зашел в город, они [ополченцы] БТРы брали чуть ли не голыми руками. Вот показатель этой демотивации.
Отличалась ли тактика ведения боев ВСУ и ополченцев?
С весны по осень 2014-го это, по большому счету, была партизанщина с обеих сторон. Я воевал сначала в разведотделении, затем — в разведвзводе не имея на тот момент никакого боевого опыта. Но пройти в тыл украинской армии километров на 10-20 для нас не составляло никакого труда. Хотя противник кратно превосходил нас по численности и технике.
Использовали ли участники вооруженного конфликта какие-либо методы устрашения, психологического давления на противника?
Как правило, нет, но один случай вспомнил. Это было в июле 2014-го. Нам поступил сигнал, что в какой-то из частей в ЛНР готовится прорыв, появились украинские бойцы и так далее. Мы (человек 30) выехали туда, даже БПМ нам дали. А там поле большое, и, видимо, какая-то группа их (украинских солдат) стояла. И мы просто стали кричать в их сторону «Аллаху акбар!» и все такое прочее. Минут через 10 стрельба прекратилась. Но, мы просто веселились, если честно.
А со стороны украинских СМИ была дикая пропаганда. К примеру, сидим в Луганске в окружении. А в это время они по ТВ говорят, что ополчение обстреливает Луганск. Потом нас обвиняли, что мы ставим артиллерию рядом с жилыми домами, хотя это было неправдой. В последний период войны было нечто подобное, но лишь потому, что город был окружен, и ставить артиллерию просто было некуда.
Бывший ополченец Григоренко и сейчас рвется в ЛДНР: «чемодан собран»
Было ли что-то, что разочаровало тебя от увиденного в ЛНР?
Некая пассивность местного населения. Она, на самом деле, и на Украине тоже была, когда бегали из армии, от военкоматов и так далее… Но сказать, что я от этого страдал нельзя. Со мной были пацаны, и российские, и местные, и они готовы были сражаться. Перед возможной сдачей Луганска часть людей уехала, остались те самые человек 500 (может чуть больше), которые готовы были сражаться до конца. Я когда лежал в местной больнице, мы понимали, что возможно, нас будут атаковать. Но, у меня под подушкой лежала граната на этот случай. И когда медики нас в последний момент стали вывозить, понимая, что город видимо, возьмут [украинские войска], то мы особо даже не этого ожидали. Были готовы [умереть]. Поэтому вера в людей, в то, что мы делаем, в боевых товарищей, которые поддерживали и желание отомстить за тех, кто погиб, меня мотивировали. На мой взгляд, России нужно было тогда наступать, как минимум, до Мариуполя, тогда бы не пришлось воевать сейчас. Но, Россия, видимо, не была к этому готова.
А что бы это изменило?
Не пришлось бы сейчас проводить спецоперацию российским войскам. Потому что, когда ты готовишься к войне, (я имею ввиду Украину и страны Запада, которые, так или иначе, ждали возможного обострения конфликта), то это одна история. Когда не готовишься — другая. На тот момент запад и Украина не были готовы к полноценной войне.
Те жертвы, которые понесло ополчение, ты лично, когда терял боевых товарищей, оправданы ли они?
Да. Потому что мы сражались за то, во что верили и верим. Да, было тяжело. Но никто никого там специально под пули не подставлял.
Как ты воспринимаешь происходящее сейчас на Украине? Не было желания поехать туда вновь?
Первые два дня мне было очень тяжело. Я корил себя за то, что меня там нет. Желание поехать и сейчас есть. Но, знакомые, которые сейчас в ЛДНР, и они сказали, что граница между ЛДНР и Россией сейчас закрыта для россиян. Сказали, что операция рассчитана на короткий срок, так что смысла ехать нет. Тем более, сейчас там наши регулярные войска. Сейчас много людей, воевавших в Чечне и Донбассе готовы ехать туда, считая, что это их долг. Мое мнение — нужно объявить мобилизацию добровольцев, быть может, ввести краткосрочные контракты или открыть границы с ЛДНР. Это имело бы еще и мотивирующий эффект. Потому что, сейчас получается, вся Украина сражается, а наше население, большинство которого, на мой взгляд, поддерживает спецоперацию, не может принимать в ней участие.
Все главные новости России и мира - в одном письме: подписывайтесь на нашу рассылку!
На почту выслано письмо с ссылкой. Перейдите по ней, чтобы завершить процедуру подписки.
Экс-депутат заксобрания Пермского края Александр Григоренко в 2014—2015 годах воевал в Луганске и был ранен. Но ни о чем не жалеет и вновь рвется на передовую. Корреспондент URA.RU встретился с бывшим политиком, чтобы узнать, ради чего он шел под пули, чего боялся, и в чем было преимущество ополченцев. Можешь вспомнить, какие чувства ты испытал, когда прибыл на передовую, в Луганск? Когда я только попал, туда [в Луганск], я вообще ничего не боялся и меня это пугало. Я не понимал, почему мне не страшно. К примеру, у нас в подразделении был парень, который воевал в Чечне, и не выдержал, быстро вернулся домой. Особенно боялись молодые ребята. У меня этого не было. Другое дело — после ранения, я все-таки начал понимать, когда мины падают, нужно все-таки прятаться, а не стоять, как дурак. Правда, когда пули засвистели над головой, это психологически было для меня страшнее, чем мины артиллерия и танки. Какая мотивация была у тех, кто сражался на стороне ЛНР? Ополченцы, прежде всего, защищали свою землю. Мы считали их (местное население) своими, и хотели защищать. Мы были и есть за Россию, за русский мир. Это патриотизм, гуманизм, если хотите. Несмотря на мое бурное прошлое, я и был в оппозиции и митинги проводил в Перми. Я никаких иллюзий не испытывал по поводу того, куда еду. Понимал, что там настоящая партизанщина, как во времена Махно, наверное. При этом власти ЛНР не проводили мобилизацию. Но, наверное, это было правильное решение, потому что за счет мотивации мы и смогли выстоять. Если в ополчении были бы призывники, не получилось бы выстоять. А была ли мотивация у украинской армии, как ты считаешь? Крайне низкая. Во-первых, у ВСУ (Вооруженные силы Украины) было старое советское вооружение. Они хоть его и подлатали, но техника все равно постоянно выходила из строя. Во-вторых, когда война начинается «ниоткуда», естественно, людям нужно к этому привыкнуть. Это касается и гражданского населения. Но к тому моменту многих из них не понимали, где они живут — идентичности своей не было. В-третьих, профессионализм. По большей части, там были срочники и офицеры советской закалки, которым воевать против «своих» все равно было тяжело. И у которых опыта боевых действий было немного. Вспомним, например, взятие Славянска [апрель—июль 2014 года] Игорем Стрелковым [руководил общественным движением «Новороссия»]. Когда от только зашел в город, они [ополченцы] БТРы брали чуть ли не голыми руками. Вот показатель этой демотивации. Отличалась ли тактика ведения боев ВСУ и ополченцев? С весны по осень 2014-го это, по большому счету, была партизанщина с обеих сторон. Я воевал сначала в разведотделении, затем — в разведвзводе не имея на тот момент никакого боевого опыта. Но пройти в тыл украинской армии километров на 10-20 для нас не составляло никакого труда. Хотя противник кратно превосходил нас по численности и технике. Использовали ли участники вооруженного конфликта какие-либо методы устрашения, психологического давления на противника? Как правило, нет, но один случай вспомнил. Это было в июле 2014-го. Нам поступил сигнал, что в какой-то из частей в ЛНР готовится прорыв, появились украинские бойцы и так далее. Мы (человек 30) выехали туда, даже БПМ нам дали. А там поле большое, и, видимо, какая-то группа их (украинских солдат) стояла. И мы просто стали кричать в их сторону «Аллаху акбар!» и все такое прочее. Минут через 10 стрельба прекратилась. Но, мы просто веселились, если честно. А со стороны украинских СМИ была дикая пропаганда. К примеру, сидим в Луганске в окружении. А в это время они по ТВ говорят, что ополчение обстреливает Луганск. Потом нас обвиняли, что мы ставим артиллерию рядом с жилыми домами, хотя это было неправдой. В последний период войны было нечто подобное, но лишь потому, что город был окружен, и ставить артиллерию просто было некуда. Было ли что-то, что разочаровало тебя от увиденного в ЛНР? Некая пассивность местного населения. Она, на самом деле, и на Украине тоже была, когда бегали из армии, от военкоматов и так далее… Но сказать, что я от этого страдал нельзя. Со мной были пацаны, и российские, и местные, и они готовы были сражаться. Перед возможной сдачей Луганска часть людей уехала, остались те самые человек 500 (может чуть больше), которые готовы были сражаться до конца. Я когда лежал в местной больнице, мы понимали, что возможно, нас будут атаковать. Но, у меня под подушкой лежала граната на этот случай. И когда медики нас в последний момент стали вывозить, понимая, что город видимо, возьмут [украинские войска], то мы особо даже не этого ожидали. Были готовы [умереть]. Поэтому вера в людей, в то, что мы делаем, в боевых товарищей, которые поддерживали и желание отомстить за тех, кто погиб, меня мотивировали. На мой взгляд, России нужно было тогда наступать, как минимум, до Мариуполя, тогда бы не пришлось воевать сейчас. Но, Россия, видимо, не была к этому готова. А что бы это изменило? Не пришлось бы сейчас проводить спецоперацию российским войскам. Потому что, когда ты готовишься к войне, (я имею ввиду Украину и страны Запада, которые, так или иначе, ждали возможного обострения конфликта), то это одна история. Когда не готовишься — другая. На тот момент запад и Украина не были готовы к полноценной войне. Те жертвы, которые понесло ополчение, ты лично, когда терял боевых товарищей, оправданы ли они? Да. Потому что мы сражались за то, во что верили и верим. Да, было тяжело. Но никто никого там специально под пули не подставлял. Как ты воспринимаешь происходящее сейчас на Украине? Не было желания поехать туда вновь? Первые два дня мне было очень тяжело. Я корил себя за то, что меня там нет. Желание поехать и сейчас есть. Но, знакомые, которые сейчас в ЛДНР, и они сказали, что граница между ЛДНР и Россией сейчас закрыта для россиян. Сказали, что операция рассчитана на короткий срок, так что смысла ехать нет. Тем более, сейчас там наши регулярные войска. Сейчас много людей, воевавших в Чечне и Донбассе готовы ехать туда, считая, что это их долг. Мое мнение — нужно объявить мобилизацию добровольцев, быть может, ввести краткосрочные контракты или открыть границы с ЛДНР. Это имело бы еще и мотивирующий эффект. Потому что, сейчас получается, вся Украина сражается, а наше население, большинство которого, на мой взгляд, поддерживает спецоперацию, не может принимать в ней участие.
