Выборы ректора главного вуза Зауралья — Курганского государственного университета — вышли на новую, одну из важнейших стадий: начинается выдвижение кандидатов. Уже очевидно, что одним из них, да, в общем-то, основным претендентом на высший руководящий пост в университете является и. о. ректора Роман Скиндерев. Наиболее вероятным оппонентом вновь называют завкафедрой философии, профессора Бориса Шалютина. В прошлом году аттестационная комиссия Минобрнауки сняла его с выборов. В эксклюзивном интервью «URA.Ru» пока не кандидат, но и. о. ректора КГУ рассказал о процедуре идущих выборов, своем авторитаризме, готовности к публичным дебатам и о том, зачем вообще ему все это надо. — Роман Владимирович, наиболее бурно сейчас обсуждается принятое ученым советом положение о выборах ректора. Каким все же образом будут отбираться делегаты? — Вообще, было три предложения. Первое — вариант комиссии по выбора ректора, где говорилось о том, что от кафедр квота такая: один делегат от пяти ставок, два делегата — от десяти ставок, три — от пятнадцати и т. д. — Как в прошлом году было? — Нет, по сравнению с прошлым годом эта квота для преподавателей была расширена. От структурных подразделений квота равнялась один от десяти. Второе предложение — вариант Бориса Соломоновича [Шалютина], который предложил, чтобы все штатные преподаватели участвовали в выборах. И третье предложение, которое я инициировал, — это вариант прошлогоднего положения о выборах ректора, то есть если на кафедре до 10 ставок, — один делегат, до 20 ставок — два делегата, до 30 — три делегата. Совет рассмотрел все три предложения. Все три предложения обсудили. Ученый совет проголосовал за тот вариант, который предложил я: от десяти преподавателей один делегат, от двадцати — два и т. д. Точно так же от вспомогательного персонала: от десяти ставок один делегат. — В таком случае в пропорциональном соотношении какую долю участников конференции будет представлять профессорско-преподавательский состав? — При такой квоте преподаватели имеют 68% делегатов. Соответственно, 32% — делегаты от всех остальных: от учебно-вспомогательного персонала, от административно-хозяйственного персонала, от студентов и аспирантов. То есть преподаватели при этой квоте имеют не только абсолютное, но и квалифицированное большинство, их получается больше, чем 2/3 в составе участников конференции. Это подчеркивает то, что преподаватели являются ядром коллектива, ну и в то же время эта норма не является явно дискриминационной по отношению к другим работникам университета, потому что конференция все-таки должна включать в себя представителей от разных категорий работников. — Поэтому предложение Бориса Соломоновича не прошло? — Может быть, поэтому, может, по каким-то другим причинам. Кроме того, в качестве аргумента в пользу моего предложения я привел то, что в прошлом году, когда ученый совет принимал эту квоту (1 преподаватель от 10 ставок на кафедре. — ред.), ни у кого возражений не было, ни у одного члена совета — все согласились. Прошел год, и почему-то эта квота со стороны Бориса Соломоновича перестала быть справедливой, перестала быть удовлетворительной. — В прошлом году он тоже не был против? — Нет. Предложение Бориса Соломоновича тоже демократично, оно имеет право на существование. Только, понимаете, это предложение было высказано таким образом, что… Обоснование этого предложения мне показалось удивительным: вот это предложение (чтобы все преподаватели голосовали) не может быть принято только вследствие непреодолимых причин, а таких причин нет. Почему? Если проводить аналогию с государствами, есть разные избирательные системы: есть прямое голосование, есть, как в США, президента выбирают косвенным голосованием и т. д. — общество выбирает то, которое оно выбирает. Нельзя сказать, что какая-то система абсолютно правильная, а какая-то абсолютно не правильная — это все является предметом конструктивной дискуссии, конструктивного обсуждения. Да, было три разных предложения, да на совете их обсудили, совет согласился с одним предложением. На совете люди достаточно самостоятельные, независимые. Если бы не приняли мое предложение, то мы работали бы по другим квотам. Главный идейный оппонент — профессор Борис Шалютин — Борис Соломонович, если не ошибаюсь, предлагал тайное голосование по квотам? — Да, он предложил тайное голосование. Я не против тайного голосования как такового, но его предложение было неприемлемо для меня потому, что высказано следующим образом: если вы не проявите трусость перед коллективом и перед ученым советом, вы тогда должны согласиться на тайное голосование. Я посчитал, что это попытка манипулировать и мной, и членами ученого совета. То есть или тайное голосование, или мы проявляем трусость. Опять установлены какие-то искусственные рамки: почему или-или? — Так ведь решение все равно принимал совет, а не Вы единолично. — Да, все равно совет. Я выступил против тайного голосования именно потому, что я не приемлю манипуляции в свою сторону и не согласен с такой постановкой: или трусость, или тайное голосование. Что за постановка вопроса? Можно поставить вопрос так: тайное голосование — более демократично, а открытое — менее демократично, давайте, может, тайно проголосуем — у каждого будет более свободное волеизъявление. В данном случае это конструктивный диалог. Я упреков в трусости вообще не принимаю в свою сторону: я готов встретиться с коллективом, с каждым членом коллектива, с любой его частью. Я смотрю людям в глаза и объясняю свою позицию. Мы поставили этот вопрос (по квотам. — ред.) на голосование: тайно будем голосовать или открыто. Совет принял решение голосовать открыто. — Если бы голосование на ученом совете было все-таки тайным, решение могло быть другим? — Наверное, могло бы. Но, в принципе, у нас есть определенное нагнетание обстановки: говорят, что происходит давление на членов коллектива. Это просто не соответствует действительности. Члены нашего коллектива очень самостоятельные и смелые люди. Они могут выражать свою позицию открыто и часто это делают. Не надо думать, что у нас создана атмосфера страха и проголосовать «не так». Люди открыто голосовали за предложение Бориса Соломоновича, не боясь никаких последствий. — То есть все упреки в Ваш адрес, что Вы авторитарный руководитель, безосновательны? — (смеется. — ред.) Это ведь оценочное суждение. Может, это я думаю про себя, что я демократ, а на самом деле тайный диктатор, но я вас уверяю: ни на кого давления не оказываю. Вот сейчас, когда у нас начались выборы, я встречаюсь с заведующими кафедрами, с членами коллектива, то же самое делают мои заместители, проректоры. Они выясняют позицию заведующего кафедрой, позицию кафедры. Это обычные переговоры. Это не значит, что я приму какие-то шаги против них. На любых выборах политические силы ведут переговоры с теми или иными субъектами избирательного права. Никто не запрещает никому встречаться с участниками выборов. Самое-то интересное то, что я от мнения коллектива, тех, кто участвует в выборах, завишу больше, чем они от меня. Вот он, июнь, выборы: люди могут проголосовать за меня, могут против меня. Если я буду давление оказывать, они проголосуют против. Моя зависимость-то от них большая. Университет — это не госслужба, это не военная служба, мы не отдаем друг другу прямые приказы. Да, есть какие-то вещи, но университетская автономия — это один из принципов, на котором держится вузовское образование в целом. Заведующие кафедрами свободны в своей деятельности, преподаватели свободны в выборе форм и методов обучения. Да и, вообще, сложно представить, чтобы можно было бы напрямую какие-то вещи диктовать нашим преподавателям. — А где-то прозвучало, что уволены были два-три преподавателя. — Там фамилии не были названы, у меня есть только догадки, кто эти двое. Абсолютно законные основания, если я правильно думаю, о ком идет речь. В связи с тем, что была уменьшена нагрузка на кафедре, одному преподавателю было предложено работать на 0,75 ставки вместо одной ставки. Он отказался. В соответствии с законом следует увольнение, но суд его уже восстановил, и преподаватель работает. Другой просто уволился по собственному желанию с одной кафедры и пожелал устроиться на другую кафедру, но я не подписал ему заявление — у меня есть основания на то, отнюдь не политические. Я не могу их огласить, потому что, во-первых, и фамилия не прозвучала, во-вторых, это вещи, скажем так, не публичные. Но ведь работают и, надеюсь, будут работать и дальше сторонники моего оппонента, дай Бог, чтобы они работали — квалифицированные люди. То есть вопрос был трудовой дисциплины, ничего политического. — Ваше соперничество с Шалютиным, достигающее кульминации в период выборной кампании (так уж получается, что второй год подряд), уже больше похоже на политическую борьбу. Вы ощущаете свое преимущество, учитывая административную поддержку региональных властей? — Понимаете, что значит для преподавателя, который идет голосовать, или для другого члена конференции поддержка, будь то правительства области или министерства образования. Правительство ведь, в свою очередь, тоже не принуждает, не имеет способов и механизмов воздействия на конкретного человека. Да, если меня поддержит правительство, я оценю это положительно. Я понимаю, что тогда вуз будет иметь больше шансов развивать свои проекты. Но говорить о том, что это явное преимущество, я бы не стал. Что касается моего собственного положения, раз я руковожу сейчас вузом, мой административный ресурс, то, помимо каких-то чисто организационных преимуществ (я могу чаще встречаться с деканами факультетов, заведующими кафедрами по работе), это еще и очень большой минус: если ты находишься у власти, ты находишься под огнем критики, потому что у тебя что-то получается, что-то не получается. Иногда по твоей вине, иногда есть какие-то объективные причины, но люди все равно связывают это с твоей деятельностью. И все негативные моменты, связанные с уровнем заработной платы, с нехваткой инвестиций, недостаточно развитой лабораторной базы и т. д. — это все связывается с деятельностью первого лица, хотя проблемы копились не один год. Риск-то не меньше. То административное преимущество, которое есть, оно нивелируется, может быть, даже с запасом теми негативными явлениями, которые происходят. Точно так же, как и у человека, который не имеет административного ресурса, больше поле для критики: вот тут менеджмент неудачный, тут можно было бы сделать так и т. д. Прошлогодний соперник Романа Скиндерева Лидия Мосталыгина — А как все же получилось так, что в прошлом году были поданы недостоверные сведения по Лидии Мосталыгиной? — Дело в том, что документы были действительные, не поддельные. Там был определенный документ о повышении квалификации, но его можно было признать или не признавать достаточным для того, чтобы кандидат соответствовал квалификационным требованиям. Комиссия по выборам ректора сомневалась, вынесли вопрос на ученый совет. Ученый совет проголосовал, что достаточно, если что, аттестационная комиссия министерства разберется и отметет этого кандидата. Аттестационная комиссия сначала приняла документы, посчитала их достаточными. Но, когда был подан иск (Борис Шалютин оспаривал решение комиссии, согласно которому его кандидатура была снята с выборов. — ред.), министерство пересмотрело решение, и сказало, что представленных документов не достаточно. Но не было представлено поддельных или липовых документов. Не было. Другое дело — как оценивать этот документ. Нельзя говорить, ложь это или правда. Но пошли сразу обвинения во лжи. Все здесь были искренне убеждены, что представленных документов достаточно. Тем более что участие Лидии Витальевны существенно не повлияло на результат выборов… — Понятно, раз она была техническим кандидатом. — … она получила 18, по-моему, процентов голосов. — С другой стороны, никакого скандала, может быть, и не было бы, если бы Шалютина не сняли тогда. — Не было бы иска, естественно. Но я удивлен был, когда Бориса Соломоновича сняли с выборов. Я, во-первых, был удивлен, во-вторых, сразу понял, что для меня это негативно — я вроде бы как должен в чем-то оправдываться. Эта ситуация мне не давала преимуществ. Наоборот, это нарастание протестной волны, оппозиционных сил. Ничего хорошего для меня не было в той ситуации. — В этом году Лидия Мосталыгина планирует идти на выборы? — Не знаю. По крайней мере она ничего не говорила о своей готовности. Мы узнаем это — выдвижение кандидатов до 22 марта. — Понятно, Вы — вновь главный претендент на пост ректора, я думаю, что так в итоге и будет. Пойдет на выборы Шалютин или нет, пока не известно. Но в любом случае Вам нужен третий для подстраховки, чтобы выборы состоялись и были альтернативными. Кто будет, получается, техническим кандидатом? — Искусственно мы ничего не будем делать. Это неправильно. Конечно, лучше, чтобы было не двое, а больше кандидатов. Я надеюсь, что кто-то выдвинется. — Я слышала про Виктора Павловича Кузнецова… — Ну, может быть. Очень квалифицированный человек, успешный руководитель, очень креативно мыслящий, наиболее удачно у нас в Курганской области соединивший науку и практику. Если бы он был, это была бы достойная кандидатура. — Возможно такое, что при втором кандидате-технаре Вы, гуманитарий, потеряете позиции только потому, что сейчас сделан крен на подготовку специалистов технических профессий? — Возможно все. Это же демократическая процедура. Исход может быть любым. — Тем не менее Ваши шансы, конечно, на данный момент наиболее большие… — Ну, это оценочное мнение. — Для выдвижения кандидатов сколько кафедр должно принять решение? — Могут выдвигать кафедры, могут выдвигать факультеты, другие структурные подразделения. Может быть самовыдвижение. Это даже в типовом положении прописано. Даже человек, не работающий у нас в вузе, но проходящий по квалификационным требованиям, может заявиться. — Условно говоря, Роговая (директор Академии труда и социальных отношений. — ред.) если захочет, сможет выдвинуть свою кандидатуру на пост ректора КГУ? — Да, конечно. Кстати, это часто встречающееся явление в вузах, когда выдвигаются кандидаты, которые не работают в этих вузах. Это тоже нормально. Бывает, иногда обмен школами, традициями идет на пользу. — Свежий взгляд на вещи… — Конечно. — С какой программой Вы пойдете не выборы? С той же, что и в прошлом году? — Оглашать программу я пока не вправе, потому что агитационной кампанией еще нельзя заниматься. Я, конечно, изменю некоторые положения программы. Во-первых, меняются социально-экономические условия, на какие-то вопросы я по-другому смотрю, потому что дистанция между постом ректора и первого проректора существенная. Сейчас многие вещи я вижу по-другому. — Если Шалютин все-таки выставит свою кандидатуру, вы опять будете основными соперниками, и, если вам представится возможность публичных дебатов, Вы готовы к этому? — Готов. Я понимаю, что, хотя выборы в университете — это наше внутреннее дело, так как университетская автономия — это все же самостоятельная структура. Но я прекрасно понимаю, почему люди обеспокоены, взволнованы: для города и области выборы ректора имеют значение, так как это крупнейший вуз нашего региона. Много неравнодушных. Я к этому тоже с пониманием отношусь. Поэтому если будет режим дебатов, я не против. — Во всех этих спорах с Б.С. Шалютиным на Вас не давит, скажем так, авторитет его фамилии — все-таки ученая династия Шалютиных известна далеко за пределами Курганской области? — Конечно, к фамилии Шалютиных я отношусь с уважением. Семья интеллигентная. Сам Соломон Михайлович — выдающийся ученый российского и даже международного масштаба. Но чтобы какое-то давление это оказывало, наверное, нет. — В прошлом году, когда была аттестация университета, у Вас не было опасения, что КГУ не пройдет эту процедуру, особенно в свете известных списков неэффективных вузов, подлежащих реорганизации? — Волновались, естественно. Понимаете, сам этот процесс по определению эффективности вузов нужно совершенствовать. Я думаю, многие достойные вузы, особенно в сфере культуры, пострадали незаслуженно, потому что с общими мерками подошли к их специфической деятельности. Где-то, может быть, был мониторинг, сжатый по времени. Мы, конечно, волновались. Хотя я вижу здесь некое дублирование: вопрос мониторинга эффективности где-то подменяет процедуру государственной аккредитации, которая как раз дает оценку качества работы вуза, там показателей больше, и они отработанные, глубокие и емкие. Результат эффективности — для властей какой-то ориентир: или присоединить вуз один к другому, или закрыть его, или оставить. А государственная аккредитация несет определенные юридические последствия: если вуз проходит госаккредитацию, он имеет право выдавать документы государственного образца. Это и есть оценка эффективности работы, собственно говоря. — Шадринский пединститут, который как раз попал в этот список, не планируете забрать под свое крыло? — Это предложение рассматривалось, и даже совет ректоров проголосовал за это. Но пока у нас нет ни сроков… — Сроков реорганизации ШГПИ? — Да. Министерство не определило механизм. Будем делать. Но я думаю, что мы начнем к лету эту работу. — По объединению? — Да, по объединению. — Неделю назад во время нашего разговора владыка Константин сказал мне, что не нашел в свое время понимания у Бухтоярова по части введения факультатива православной культуры. Как Вы смотрите на эту идею и стремление архиепископа заниматься просвещением студентов в КГУ? — Идея хорошая, в общем-то, говоря. Хотя вузовское сообщество относится к этому по-разному: все-таки образование у нас светское, и состав студентов многонациональный. В целом, я не против учебного или научного сотрудничества с нашей епархией, вообще с православной церковью. Но это мое личное отношение. Я здесь, конечно, методами принуждения действовать не буду, потому что у преподавателей разное отношение к этим вещам, как и у студентов. Сделать это все можно, только аккуратно, чтобы не задеть ничьих религиозных чувств. Да, православие — основа русской культуры. И не надо искусственно отгораживать себя от церкви. Нам все равно надо защищать русскую культуру и способствовать ее распространению — но это уже мое мнение как гражданина. Конечно, мы будем спрашивать согласие наших преподавателей. — В воздухе продолжает витать идея создания медицинского факультета. Причем она уже становится похожа на желание найти нефть в Зауралье. И все же каковы перспективы: есть ли вероятность создания медфакультета? — Понимаете, медицинский факультет — это, во-первых, очень сложная задача с точки зрения инвестиций: очень дорого. Во-вторых, надо же привлекать кадры. Любая новая специальность на первых этапах всегда страдает качеством образования, это в-третьих. Очень много рисков. Здесь нам можно выходить на другие проекты, которые были бы полезны нашей области: или медицинская физика, или биотехнологии (готовить специалистов для обслуживания медицинской техники). У нас здесь есть хорошая возможность объединения с РНЦ ВТО имени Илизарова — обеспечивать послевузовское образование в области биоинженерии. Это то, что для нас наиболее приемлемо и перспективно, это то, что требуется на рынке. К созданию медицинского факультета, вуз, думаю, сейчас не готов — это очень большие деньги. Может быть, я излишне перестраховываюсь, но в этой сфере лучше перестраховаться: подготовка врачей — это очень серьезная вещь, нельзя их готовить без соответствующей лабораторной базы, без соответствующего кадрового обеспечения. У нас есть много задач, которые мы можем осилить и которые тоже требуют очень много вложений. Допустим, подготовка специалистов в области теплотехники. Сейчас для нас это сложнейшая задача. Мы знаем, что потребность в области есть, но специалистов, которые могли бы учить студентов, у нас пока нет. — Ну насколько я знаю, в университете вообще существует проблема и с инженерными специальностями, в частности, приходится отчислять студентов? — Проблема есть. Студентов отчисляем, но не потому, что не любим инженеров. Проблема с физикой: школьная подготовка по физике очень слабая на сегодня. Мы сейчас проводим бесплатные курсы для старшеклассников именно по физике — занимаются порядка 250 человек. Мы повышаем квалификацию учителей физики, готовы открыть группы по второму высшему образованию для подготовки учителей физики. Конечно, нам надо принять концепцию развития инженерного образования в области. Дефицит инженерных специальностей нарастает, но, к сожалению, общество на это медленно реагирует — конкурсов на инженерных специальностях мы пока не видим. Нам нужна будет помощь промышленных предприятий: чтобы подготовить инженера на современном оборудовании, вузу не хватит средств и сил. И мы пойдем по тому пути, по которому идут все вузы, зарубежные в том числе, — это объединение усилий с промышленными предприятиями. — Как-то планируется улучшать финансирование вуза? Речь, в том числе, о командировочных расходах преподавателей, которые на конференции нередко вынуждены ездить за свой счет. — Такое бывает, конечно, хотя мы, прежде всего, на научные командировки тратим внебюджетные средства. Кафедры же привлекают платных студентов: часть средств (60%) мы оставляем в распоряжении кафедр и факультетов, и они эти средства могут направлять в том числе на командировки не только преподавателей, но и студентов. Да, дефицит определенный существует. У нас есть сложности с отправкой преподавателей в зарубежные командировки — они просто дорогие. Мы стараемся это поддерживать. Но и конференции бывают разного уровня. У нас есть и определенный план для докторантов и аспирантов — их мы отправляем, чтобы они могли завершить работу и защититься. — Другой момент, касающийся тоже финансирования, — заработная плата молодых преподавателей. Если не ошибаюсь, это порядка 5 тыс. рублей. — Мы принимаем определенные меры, но их пока недостаточно. Здесь изменения возможны только через привлечение инвестиций, через развитие дополнительного образования. Сейчас мы занялись такой интересной темой, как тестирование мигрантов. Нам надо развивать наш лингвацентр, хотя по квалификации равных нашим преподавателям нет. Мы сейчас еще открыли бесплатные курсы для наших преподавателей по иностранному языку: 50 человек записались на английский, 20 — на немецкий, 15 — на французский язык. Им читают интенсив, они с удовольствием ходят на эти курсы. Языковой барьер, конечно, в нашей среде серьезный: люди умные, образованные, а язык… Мы только начали это все, может, потом специализированные курсы введем: для технарей, для гуманитариев, чтобы они могли применять его уже в научной деятельности. — Сами тоже ходите на эти курсы? — Нет, не хожу, к сожалению. Но хотел бы тоже поучиться. Уровень надо повышать. — Почему сегодня диплом КГУ не в чести у местных работодателей? Да и дети даже самих преподавателей университета, к слову, учатся в других регионах. — На это ответить можно: только работать. Речь идет об имидже вуза в целом. Имидж касается всего: от того, как работают преподаватели, от внешнего вида университета, от тех успехов, которые есть, и от известности этих успехов. Не хватает нам пока профессионализма в области пиара. Очень важно переломить сознание самих людей, усилить уверенность. Вот мы прошли такое испытание, как аккредитация, не такое большое, не такое страшное, как казалось, но люди сплотились, почувствовали уверенность в собственных силах. Они уже позиционируют себя по-другому. Но все это быстро не происходит. Надо работать. Будем работать — будут результаты. Ну, а что касается уровня дипломов: выпускники наши работают везде и работают хорошо. Есть определенный стереотип, который срабатывает: хорошо там, где нас нет. Но когда изменится отношение, и мы поймем, что хорошо там, где мы есть, все будет получаться. — Как Вы оцениваете существующий моральный климат в коллективе? Ведь эта ситуация с выборами ректора, а история, по сути, длится с прошлого года, наверняка накладывает отпечаток? — Конечно. Если конкурентная борьба, которая сама по себе очень полезна, приобретает негативные формы, она, конечно, влияет отрицательно. Но я здесь свою задачу вижу в том, чтобы не участвовать в негативных процессах и самому не позволять нагнетать обстановку, в то же время, следить за микроклиматом в университете. — В случае победы на выборах Вы готовы будете своим оппонентам сделать предложение о более высоких постах? Или идеологические разногласия не будут способствовать конструктивной работе? — (смеется) Я не знаю, не думал почему-то над этим. В любом случае, я со всеми своими оппонентами будут работать. А там уже, что касается постов — поживем-увидим. Хотя команда в своей основе у меня уже сформирована. — Когда люди борются за что-то, наверное, задают себе вопрос: «А зачем мне все это?» Вот Вам зачем все это? Для Вас важен статус ректора университета? Может, лучше в свое удовольствие заниматься наукой или, к примеру, адвокатской практикой? — Конечно, так было бы спокойнее. Но хочется реализовывать какие-то масштабные задачи, планы. Мне это нравится. И делаю это с удовольствием. Меня привлекает то, что можно осуществлять масштабную деятельность.

прочитать статью полностью