В начале июня в столице Урала пройдет семинар, который проведет руководитель самого быстрорастущего благотворительного фонда в России «Нужна помощь» и портала «Такие дела» Митя Алешковский. Вместе со своей командой экспертов он научит сотрудников уральских НКО, как добывать деньги, а журналистов — как писать трогательные истории, заставляющие читателей перечислять деньги нуждающимся. «URA.RU» встретилось с Алешковским (накануне он прилетал на день в Екатеринбург). Что не так сегодня с третьим сектором, много ли воруют в благотворительных организациях и почему собирать деньги на операцию больному ребенку неправильно — в интервью самого крутого благотворителя России для «URA.RU». Заезжий гастролер — Семинар, который вы планируете провести 5—7 июня в Ельцин Центре, называется «Благотворительные гастроли». Название мало кому что-то говорит, но, как я понял, вы хотите собрать самых крутых журналистов, самых крутых энкаошников, представителей власти и заставить их взаимодействовать друг с другом. Зачем это все надо? — По уровню развития некоммерческого сектора мы находимся сегодня в конце мирового рейтинга — на уровне африканских стран Того и Конго. У нас мало благотворительных и некоммерческих организаций. У них мало опыта, знаний, они неэффективны. Зайдите в ozon.ru, вбейте слово «благотворительность» — и вы получите 29 результатов, одним из которых будет переводная книга Лестора Соломона, остальные 28 — книжки про историю благотворительности в царской России. А если вы зайдете на «Амазон» и вобьете charity, то получите 100 000 ссылок. Мы не просто плетемся в конце — мы живем в разных реальностях, находимся «на разных планетах». У нас есть чудесные некоммерческие организации, эффективно работающие, использующие самые современные средства фандрайзинга. Но эти организации, к сожалению, очень слабы и их очень мало. У меня на стене в офисе в Москве висит статистика о некоммерческих организациях в штате Айова. Так вот, там в одном штате некоммерческих организаций больше, чем работающих НКО в России. — Те «чудесные» НКО, которые есть, непрофессиональны? — Профессионалов очень мало. 50% фондов находится в Москве, еще 15 — в Питере, а остальная территория России, где меньше всего денег, больше всего проблем и больше всего людей, покрыта фондами, НКО очень тонким слоем. В лучшем случае на город-миллионник есть один, два, пять хороших фондов. При этом 95 процентов российских фондов помогают детям! Но дети — это 20 процентов населения, даже меньше. Чувствуете диспропорцию? — Чему будете учить? — Программа разделена на несколько курсов: это основы фандрайзинга, фандрайзинг в интернете, проведение мероприятий, бухгалтерские особенности для НКО, работа со СМИ. Для журналистов это курсы по сторителлингу, рассказ о том, как работать с НКО, знакомство с ними, для местных чиновников — работа с НКО, сведения, как дифференцировать их. Они вообще не знают, как отличить хорошие НКО от плохих (хотя технологии давно есть, критерии разработаны). — В последнее время у знаменитостей появилась мода просить друзей вместо подарка к дню рождения сделать пожертвования кому-нибудь — по-моему, это вы придумали. Писать трогательные тексты, заставляющие читателей жертвовать их героям, — фирменная фишка вашего портала «Такие дела». Но откуда у вас уверенность, что ваши «модные» московские или западные благотворительные технологии будут востребованы здесь, на Урале? — Мы здесь не первый раз, мы давно работаем в Екатеринбурге с несколькими фондами, постоянно читаем здесь лекции, более того, приезжали сюда в 2014 году с первыми «Благотворительными гастролями». И можем с легкостью утверждать: эти знания не просто востребованы — они нужны как воздух! Когда мы привозим книгу «Неблаготворительность» в регионы, ее расхватывают как горячие пирожки. Для сотрудников НКО нужны эти знания: они не могут получить их в своем регионе. Потому что их нет. В России в некоммерческом секторе нет ни-че-го. Точнее, конечно, что-то есть, если нужно — найти можно. Но то, как мало есть, лишь подтверждает, что ничего нет. В Америке мероприятия для НКО каждый день проходят в разных концах страны, а у нас в месяц два — ну три. Журналистика о человеке — НКО, положим, еще могут признать себя непрофессионалами, но вот журналисты точно нет… — Знаете, по моему мнению, с НКО дела обстоят куда лучше, чем с журналистикой. Журналистика находится в очень плохом состоянии. Я бы не сказал, что она при смерти, я бы сказал, что это труп. Те редкие примеры хороших ответственных, осознанных, профессиональных журналистов — лишь подтверждение того, что с журналистикой в России все очень плохо. А независимой журналистики в России еще меньше, чем профессиональной журналистики. Повестка дня сегодня (и в федеральных СМИ) отдана чему угодно, кроме жизни обычного человека, кроме того, что действительно беспокоит большинство людей. Мы можем сто лет рассуждать по телевизору про Сирию, Украину, изнасилованную Диану Шурыгину, жену Джигарханяна… Только большинство людей это на самом деле не волнует. Их волнует, что они завтра будут есть, как они завтра будут жить, чем кормить своих детей, как соберут их в школу? Где они будут лечиться, что у них будет с пенсией, работой, зарплатой? Но внимания на Сирию мы тратим гораздо больше, чем на те проблемы, которые реально волнуют. — Например? — На Урале открылся четвертый в стране детский хоспис. В остальных городах, где его нет, наши дети умирают без хосписов, испытывая боль и мучения. Но об этом не говорят. Мы не то смотрим, не то слушаем, не то показываем. Мне наплевать, что происходит в Соединенных Штатах, мне, правда, наплевать, что происходит в Сирии, Франции, Германии и любой другой стране. Но мне не наплевать, что в Екатеринбурге нет детского хосписа. Мне не наплевать, что детского хосписа нет в Новосибирске, Красноярске, Владивостоке. И речь не только о хосписах! На мой взгляд, единственный путь, чтобы быть или стать сейчас хорошим журналистом в России, — это писать о том, как живет человек, ставить во главу угла человеческую жизнь, рассказывать о проблемах обычного человека. Этот путь не представляет особых сложностей: ты не переходишь дорогу никаким политикам, не нарушаешь никаких моральных правил, не делаешь ничего плохого. Это может делать любой журналист. Даже «Первый канал» может снимать (и периодически снимает) такие репортажи. Это не противоречит ничему, но дает возможность быть людьми, профессионалами и менять свою страну к лучшему. Как воруют благотворители — О вас бытует мнение, что вы один из немногих благотворителей, кто не ворует… — Откуда вы это знаете? Мне кажется, это какая-то глупость. Не надо доверять никакому мнению — меня очень просто проверить. Любой фонд легко проверить — у нас все отчеты прозрачны, мы отчитываемся до копейки, не говоря уже о том, что можно посмотреть, на какой машине я езжу. — Машина — это не показатель, но заинтриговали: на какой? — У меня «Фольксваген Гольф», которому 8 лет. Дело не в этом: очень мало кто из благотворителей действительно ворует. Не скажу, что их нет… — В предыдущем интервью «URA.RU» вы говорили о 20-30 процентах откатов… — Это разные вещи: откаты — это то, что требовали региональные чиновники с НКО за получение гранта. И сейчас этой практики, слава богу, нет — во всяком случае у федеральных грантов. Что касается воровства в самих НКО — на сегодня это самая прозрачная форма юрлица в России. Прозрачней нет: так, как проверяют нас, не проверяют вообще никого. Вот вы жертвуете деньги в какой-нибудь благотворительный фонд и пишете: «Васе Иванову» или «На хоспис в Екатеринбурге». И мы никак не сможем потратить эти деньги на Петю Сидорова или на хоспис в Красноярске. Ну никак! А уж на «Феррари» с «Ламборджини» — тем паче. Конечно, есть какие-то схемы, жулики, конечно, кто-то может выписать себе большую зарплату или еще что-то. Можно. Но так и в коммерческой деятельности можно. Есть масса историй о фондах типа «Аурия», «Время» и прочие, к которым возникает огромное количество вопросов. На днях я был на конференции «Вместе против мошенников», на которой все это обсуждалось. Но таких единицы, большинство фондов абсолютно прозрачны и честны. И что-либо там украсть, поверьте, во много раз сложнее, чем в любом другом юридическом лице. На самом деле у благотворительных фондов ничего, кроме своего честного имени, нет — все остальное нам дает общество. Поэтому мы это честное имя храним. К этому любой может добавить элементарную проверку нас на чистоплотность. Если на сайте фонда нет финансового отчета о расходе средств, если благотворительная организация не проходит аудит, не отчитывается перед министерством юстиции — ей просто нельзя давать денег! — А общий бюджет фонда «Нужна помощь» — это не секретная информация? — В первый год мы собрали совсем смешную сумму — 400 или 500 тысяч, второй год — 1 млн 200 тысяч (сейчас мы собираем 300-400 тысяч в день). Потом 14 миллионов — 2014 год, 120 млн — 2016 год, 166 млн — 2017 год. В этом году будет около 200, может быть, побольше. — Чьи это деньги, кто жертвует? — Абсолютно разные люди. В большинстве своем это частные лица. Мы раньше очень гордились тем, что у нас только частные пожертвования, сейчас у нас появились пожертвования от юридических лиц (хотя я бы не сказал, что их много). Плюс мы подаем заявки на всевозможные гранты, например, в прошлом году получили президентский грант, в этом году его реализуем. Например, «Благотворительные гастроли» проходят как раз в рамках президентского гранта. — Поражает, как быстро вам удалось прийти к таким ошеломляющим результатам! — Мне не нравится, что вы считаете наши результаты ошеломляющими по деньгам. Мне кажется важным говорить, что наши результаты ошеломляющие, потому что мы работаем во всех регионах страны, у нас больше 100 проектов, которые мы финансируем, и главное — этих проектов много. Мы пока еще только выстраиваем систему, чтобы можно было всегда сказать с точностью до единицы, но примерно у нас 80 тысяч подопечных. Самое главное — то количество судеб, которые мы меняем. И не менее важно, какое количество людей принимает в этом участие. Потому что это десятки тысяч людей, которые отдают свои деньги на то, чтобы менять нашу страну к лучшему. Дело не в деньгах — вот в чем моя идея. Как бросить мечту — Можно услышать эту же историю, но не в цифрах, а в рассказе о жизни? — В 2012 году, когда случилось наводнение в Крымске, я неожиданно для самого себя стал одним из координаторов сбора гуманитарной помощи для пострадавших от наводнения в Крымске. Я стоял тогда на смотровой площадке МГУ в Москве, мы собирали с ребятами гуманитарку, потом я уехал в Крымск, вернулся оттуда и понял, что вся моя жизнь и моя работа фотографом не имеет никакого смысла. Ну правда! Я знаю единицы историй, когда фотография меняла что-либо в мире, например, знаменитая фотография Кевина Картера про умирающую девочку, над которой склонился гриф, фотографии Роберта Капы высадки в Нормандии. А мне в 2012 году в руки дали инструмент, который может свернуть горы в прямом смысле слова. И не важно, какая в стране политическая или экономическая конъюнктура, не важно вообще ничего, кроме одного: люди объединяются ради доброго дела и искренне желают изменить свою страну к лучшему. Когда это понял, я в один день уволился из информационного агентства ТАСС, где я работал, хотя шел к этой работе много лет. Я все бросил: понял, что все это бессмысленно, поскольку ничего не меняет, а то, чем я занимаюсь сейчас, меняет все. — Как вам удалось так быстро раскрутиться (имеется в виду и «Нужна помощь», и «Такие дела»)? — Основа нашего успеха, как мне кажется, заключается в том, что каждому понятен наш главный тезис: «Человеческая жизнь — это самое важное, что есть в мире». И что человек — это главная ценность в России. Каждый хочет в это верить и чувствует это. Да, не сказать, что государственная политика действует в этом же направлении. И даже не сказать, что общественное мнение считает, что человеческая жизнь важнее, чем, скажем, величие страны. Думаю, что оно считает наоборот. Но когда спрашиваешь самого человека про его жизнь, каждый понимает это «на подкорке». Во-вторых, как мне кажется, людям нравится, насколько мы эффективны. Мы предложили абсолютно инновационную модель финансирования некоммерческих организаций: мы поддерживаем проекты, которые помогают не одному человеку, а многим, не один раз, а постоянно либо долгосрочно, где помощь оказывают не любители, а профессионалы. Скажем, в Екатеринбурге мы не собираем деньги на помощь одному умирающему человеку, а поддержали фонд Ройзмана, который создает хоспис. Мы не собираем деньги для одной мамочки, которую избивает муж, а поддерживаем «Аистенок», который системно работает с этой проблемой. — У вас в «Фейсбуке» (деятельность запрещена в РФ) опубликован видеоролик об «Аистенке». Для нас этот центр для женщин с детьми — нечто привычное (ему уже много лет). В России есть подобные организации? — Такие кризисные центры есть во многих городах. — Почему вы решили помочь именно «Аистенку?» — Они подали заявку. Мы фонд фондов, и любой фонд может нам подать заявку. Если он проходит нашу верификацию (многоступенчатую систему проверки, как работает организация), если у них интересный проект, который проходит наш экспертный совет, — пожалуйста! Более того, сейчас, после того, как мы собрали деньги «Аистенку», мы помогаем другому подобному проекту. Но нам очень важно поддерживать именно региональные организации, мы зачастую отдаем предпочтение им, потому что в регионах сложнее с деньгами и больше проблем. Наша цель — чтобы эти проблемы исчезли. Если совсем утрировать — мы работаем для того, чтобы закрыться. Чтобы наша работа была больше не нужна в будущем. Чтобы везде были фонды, были эффективны, чтобы они решали проблемы системно, комплексно. Адресная помощь не нужна? — Все равно есть масса благотворительных фондов, которые помогают адресно — мальчику с лейкозом, девочке с еще каким-нибудь заболеванием — с детьми это особенно хорошо работает. Такая адресная помощь — это неправильно? — Я радикал в этом в этом вопросе: да, я считаю, что это неправильно. Конечно же, любому человеку нужно помочь. И если нет системы, которая решит человеческую проблему, нужно сделать все, чтобы решить ее. И, конечно же, адресная помощь необходима, как, например, скорая помощь. Но скорая помощь везет человека в больницу. Мы строим больницу, мы создаем инфраструктуру, мы создаем конвейер, делаем так, чтобы эта проблема больше не возникала либо была решена системно. — А нужно ли вообще помогать другим — ведь всем равно всем не поможешь? Да, люди ведутся на фотографии детей, больных раком, но зайдите в нашу онкологию — и вы увидите огромные очереди людей, многие из которых обречены. И им никто не поможет… — Никто не поможет сейчас, потому что некому помочь, нет организаций, которые, например, помогают в Екатеринбурге раковым больным. 99 процентов детей с онкологией находятся под опекой тех или иных фондов (в основном, «Подари жизнь») — а что со взрослыми? Нас-то большинство! Это как раз та проблема, которую решает наш фонд: мы создаем новые организации и помогаем им существовать. Кстати, фондов, которые помогают исключительно взрослым, в России раз-два и обчелся. Первый такой фонд — «Живой», его создали пять директоров других благотворительных фондов, которые собрались и поняли, что фондов для взрослых нет и взрослым обращаться некуда. — Сейчас «Живой» жив? — Да, и мы его тоже финансируем, и он, слава богу, растет. — Вы критиковали «Красный крест» в Кемерово, объявивший сбор помощи пострадавшим от пожара в «Зимней вишне», за то, что он делает это без программы помощи. Продолжаете следить за ситуацией? — Последняя новость, которую я знаю, — они объявили о программе, по которой будут расходовать средства. — То есть они вас услышали? — Не только меня — там довольно серьезный шум поднялся. Но все это довольно грустно. Они первым делом наняли двух сиделок ветерану Великой Отечественной войны, у которого кто-то пострадал или погиб. Это говорит о том, что им вообще девать деньги некуда: зачем две сиделки? А дальше они эти деньги собираются залить в бюджет и потратить на то, что бюджетом и так оплачивается — санаторно-курортное лечение, психологов и т. д. Было ясно с самого начала, что и эти деньги там не нужны: пострадавшим и так дали очень много денег, но они не вернут тех, кого они потеряли. Деньги, если и нужны, то на другие вещи: на профилактику пожарной безопасности в торговых центрах, на обучение их персонала, а также обучение детей, и взрослых, как себя вести в таких ситуациях. Только на это хрен кто даст денег — вот в чем дилемма! Самое грустное, что люди не извлекут из этого уроки. Чтобы спасти мир, надо поднять задницу — А какой главный урок извлекли вы из своей деятельности? — Больше всего меня злит, когда люди говорят: «Я же плачу налоги — за меня должно это делать государство!» Но «государство» не равно «государственная власть». Госвласть — это управленцы, а государство — это форма общества. И очень важно, чтобы мы стали полноценным обществом. И благотворительность — это очень классный образовательный проект: мы становимся людьми. Мы становимся людьми, когда чувствуем чужую боль, испытываем эмпатию, когда понимаем чужую проблему, осознаем что-либо. Когда мы, как граждане, начнем решать свои проблемы, тогда госвласть и бизнес придут сами и скажут: «Мы тоже хотим идти вместе с вами». Есть масса примеров, когда общество объединяется и говорит: «Мы не хотим, чтобы наши дети умирали от такого-то заболевания, не согласны с этим и докажем это своими деньгами». И создают, допустим, фонд «Подари жизнь». Как только критическая масса пройдена, сразу появляется власть со словами: «А где тут мое место?» И это приводит к кардинальному изменению ситуации в тех или иных проблемах. Посмотрите: в 90-х годах 90 процентов детей умирало от лейкоза, а сейчас 90% выживает. Это же революция! Она произошла именно потому, что обществу не наплевать, потому что оно поддерживает организации, которые решают эту проблему. Это работает везде, во всем мире, во всех политических и экономических режимах. Это просто как три копейки — надо просто начать. Не нужно пенять на кого-то другого — пенять нужно на себя. Когда каждый подумает: «Что я могу сделать для своей страны, для своих сограждан?» И не будет ждать на печи, пока рак на горе свистнет, а поднимет задницу с дивана и что-то сделает — хоть маленький шажочек… — Какой? Вот я читаю сейчас ваше интервью, вы меня замотивировали — что мне делать? — Не будьте амебой! Я могу, конечно, сказать: «Выберите фонд, оформите ему регулярное пожертвование, бла-бла-бла… Нет! То есть это все, конечно, «да», вы можете это сделать. Но просто не будьте амебой — будьте человеком. Не переступайте через трупы на улицах, помогайте бабушкам перейти через дорогу, если вы видите, что кому-то плохо, поучаствуйте в том, чтобы ему стало лучше. Если вы хотите что-то изменить — найдите себе единомышленников и вместе с ними попробуйте что-то сделать. Учитесь, ищите организации, создавайте их, участвуйте трудом — волонтерским или профессиональным, жертвуйте в проекты деньги. В конце концов, если вы сидите дома, вы можете быть волонтером по телефону. Да просто репостить просьбы от проверенных фондов о сборе средств! Есть масса возможностей, которые предлагает этот мир. — Хочется добавить: «И вы не пожалеете!» Волонтеры всегда рассказывают о том, какое огромное удовлетворение они получают от своей волонтерской деятельности… — Вполне может быть, что и пожалеете, что не достигнете цели, что счастье не наступит при жизни. Нужно прекратить думать о счастье, как о коммунизме, который нам обещали и до которого мы когда-то доживем. Который вон, за горами. Счастье — это направление, а не место, до которого мы должны дойти. Более того, это результат труда огромного количества людей. Каждому нужно работать над собой — долго, усердно и без остановки — и физически, и морально. — Мы в самом начале пути? — Нет, мы уже сделали первый шаг.

прочитать статью полностью