Спустя 15 лет с момента основания известного на всю Россию Фонда «Город без наркотиков» один из его основателей — Андрей Кабанов — во всеуслышание назвал свое детище монстром, а Евгения Ройзмана — предателем. Парадокс, но организация, члены которой стали преступниками, по-прежнему считается брендом и эффективным политическим инструментом. С ее помощью в Екатеринбурге была взята власть, а сам Евгений Ройзман признался, что ему удалось «напинать» свердловскому губернатору. Почему нужно как можно скорее остановить одиозного политика, чем опасен градоначальник — об этом Кабанов рассказал в эфире екатеринбургского «4 канала» ведущему программы стенд Евгению Енину. «URA.Ru» приводит беседу без купюр. Евгений Енин: Андрей, если коротко: почему, по твоему мнению, сейчас фонд нужно закрыть? Андрей Кабанов: Вот я об этом и хотел сказать. Когда начинали мы этот фонд, это фонд всего нашего города. То есть мы всколыхнули всех в этом городе, в том числе и себя заставили поверить в нашу идею, что наркотики можно победить. И это была идея светлая, хорошая, благородная, мы подняли кучу народа, которые нас поддержали в первый же день и участвовали во всех наших акциях, и у нас все получалось. Потом, видимо, как и любая хорошая идея, ей отпускается, видимо, какой-то срок. Потому что люди меняются, меняется жизнь, интересы меняются... Вот так вот происходит, к сожалению. — Что поменялось настолько, что из хорошей идеи Фонд превратился, как ты говоришь, «в монстра»? — На сегодняшний день (это мое субъективное мнение) фонд «Город без наркотиков» — это уже ужасный монстр. Почему? Попытаюсь объяснить. Основная идея, когда создавался фонд, это фонд вне политики. Основная идея была, что фонд политикой заниматься не может. Первый звоночек был, когда нам предложили участвовать от Росселя в областных выборах — это еще был президент Игорь Варов, у него были какие-то сепаратные переговоры с Гайдой. И Гайда говорит: «Кабанов, поверь, нам пора начинать с Ройзманом». Я Жене говорю: «Ты в курсе?» Он отвечает: «Я не в курсе». Мы приехали, нам сказали, что наш мандат недействителен, фонд в политических играх не участвует. Когда Игорь это узнал, он очень кричал и ругался, но уже тогда он прекрасно понимал... — Но потом-то фонд участвовал в политике? — Правильно. Но все равно мы везде декларировали, что фонд — это не политическая организация, и мы не политики. Но когда очень легко и просто избрали Ройзмана в Госдуму, видимо, ему там очень понравилось, потому что это наркотик самый натуральный. Власть и политика — это натуральный наркотик. Когда он там побывал и больше не попал, начались игры с Мироновым — это уже политика, а потом с Прохоровым. И все выборы, где участвовал Ройзман, участвовал не он. — Участвовал и Кабанов, который был депутатом городской Думы... — Совершенно верно. Но выбирали фонд. Не Кабанова и не Ройзмана, а фонд. То есть фонд стал политическим брендом. И вот с этого момента. — Ну бренд и бренд. Почему это неправильно? — Смотри, Евгений: ведь ряд моментов, которые начали происходить в фонде... Давай я тебе просто объясню, что первая ошибка, которую мы допустили — это реабцентры. Это все замечательно, но и там мина замедленного действия. Потому что все, кто к нам поступал, это наркоманы. Вся их жизнь — это преступный промысел, чтобы уколоться, нужно кого-то убить, ограбить, задавить, вплоть до родителей. И за год мы из них должны сделать нормальных людей. Причем методика — супер. Ограничиваем им доступ к наркотикам... Да, мы их избавили от наркотиков, но башку-то ведь надо поправлять! Ладно, к нам ходили священники. Кто-то обращался к Богу, кто-то крестился и уехал в монастыри. Это было на самом деле. Но поддерживать дисциплину в таком гадюшнике очень тяжело. И там постепенно начала зарождаться такая маленькая «красная зона». То есть дисциплина была под страхом. Это до какого-то времени всех устраивало, но это первый момент, который мина замедленного действия. — То, что говорили, что там реабилитантов бьют — это что, правда? — Смотри, просто объясню: когда даже в пионерском лагере я был, у нас время от времени в отряде происходили драки. Какие-то есть взаимоотношения. А там взаимоотношения людей, которые — дно криминального мира. Кто-то блатные, кто-то нет, кто-то что-то сказал, услышал, и все. — А реабилитация была успешная? — Очень. Очень была успешной, пока не зародилась вот эта маленькая «красная зона». То есть поняли некоторые люди, что дисциплину можно, не прилагая больших усилий, труда, воспитания, духовного роста, можно просто чувством страха. Для меня-то было в первое время дико, почему многие наркоманы говорили: «Я лучше пойду на зону, чем пойду в фонд». И это имело место быть. Второй момент очень ужасный. Когда мы создали вот это оперативное движение. — Которое било наркоторговцев... — Да. Мы участвовали в первое время сами. Участвовал и Варов, и я. Я принимал участие в очень знаковых операциях. Там майора действующего арестовывали, еще ряд сотрудников правоохранительных органов... Такой экшн, да? Но потом начали набирать ребят из бывших наркоманов. Это вот уже потом... Ну что, взрослеешь. Тебе 30, мне 40 было. И вот их начали набирать, ребят, которые прошли реабилитацию. Оторвали их от героина и бросили на амбразуру. То есть, что такое операция? Наши парни с правоохранительными органами заходят на адрес, на котором героин, деньги, золото и тому подобное... И были такие случаи, когда наши смотрели на милиционеров (которые сейчас полиция), а милиционеры смотрели на нас. И такая молчаливая сцена: «Как дербанить будем?» Хорошо, когда наркоманы... — И что, были случаи? — Я думаю, что да. Я думаю, что да, потому что были случаи, которые нам становились известны. Понятно, что были истерики, их выгоняли, садили, наказывали, но это имело место быть. Это то, что мы знаем. А то, что мы не знаем? Я тебе более того скажу: если бы меня в свое время, в их возрасте (23-24 года) оторвали от героина и забросили на их место, я не знаю, удержался бы я или нет. — А борьба с наркотиками была успешной? — Да. Мы посадили очень много наркоторговцев. Но вот скажи мне, пожалуйста: работа полиции успешна или нет? — Может быть успешна, а может и нет. Это смотря по ситуации. — Если бы она была не успешной, мы бы с тобой не сидели и не разговаривали. Многие хают полицию (это я так образно говорю, есть плохое, есть и хорошее), но тут мы людей оторвали от героина и заставили делать то, что не каждый полицейский устоит от денег и героина. — У вас была успешная реабилитация. У вас была успешная борьба с помощью опергрупп с наркоторговлей. Почему это все превратилось в монстра, по твоему мнению? — Так невозможно заниматься этим с утра до ночи и быть честным с самим собой. То есть нужен контроль. Постоянный и постоянный. Надо там спать, ночевать... И если ты не можешь сам контролировать, то нужно закрывать. Причем, я тебе скажу честно, когда... — Это ты сейчас на Ройзмана намекаешь? — Я ему это говорил это еще раньше! Когда у нас возникал какой-нибудь момент, я ему говорил: «Женя, лучше закрыть это все нафиг быстрей, пока все это... Потом нам самим не разгрести». А он всегда мне говорил так: «Андрюха, но ведь это же не мы, это наркоманы! К нам дерьмо не прилипнет». Дословно. Когда убили [реабилитанта], там два года сидела суперкоманда во главе со старшим следователем Глухих. И они выкопали все! По секундам и по минутам. Я говорю: «Женя, закрывать надо! Человека убили!» — Проблема в том, что Ройзман не контролирует? — Это невозможно проконтролировать. Это надо этим жить, находиться каждый день и каждую минуту там. — Ну ты же учредитель сейчас этого фонда? — Да. Смотри, Женя: в свое время (это уже после городской Думы) я несколько раз, не один раз говорил: «Женя, надо закрывать... Женя, надо закрывать...» Он говорил: «Нет». Он-то понимал (это я еще не понимал), что это такой бренд, который нужен всегда, чтобы где-то быть при власти. Сейчас я в этом не сомневаюсь, сейчас это для меня, как божий день. Ты понимаешь, для меня это перестало быть пеленой буквально два месяца тому назад. Я обалдел, когда это увидел. Ко мне куча людей подходили и говорили еще тогда, что ты очнись, посмотри! Я говорил: «Такого не может быть, потому что не может быть». И я был очарован. Я сделал из него героя. Прошу у всех прощения, потому что то, что сейчас творится — это моя вина. Я из него сделал героя. Женю Ройзмана, нашего лидера, нашего «героя Советского Союза». Но на самом деле, все, что происходило, устраивало. Как-то удавалось... Что-то внутри. С тем же Бычковым то же самое было. — Два месяца назад что произошло? — Два месяца назад, когда люди стали ко мне подходить и говорить про всякие нехорошие вещи про моего тогдашнего друга... — Сейчас уже не друг? — Нет. Предатель. Я позвонил Ройзману и сказал: «Давай встречаться». И я ему сказал все в глаза. Основная у него была программа выборов, что выгоним эту власть, про многие другие вещи, про его бег у губернатора, даже про выборы... Смотри: когда он пошел на выборы, я спросил: «Женя, а зачем идем? Ни ты, и ни я даже лампочку вворачивать не умеем». Потому что прежде всего я считаю, что мэр — это завхоз, профессиональный завхоз. Он говорит: «Ну, у нас с тобой заложников пять человек. Один в розыске, там сидят люди, у Пановой уголовное дело. Я хочу этих заложников освободить». Потом в какой-то момент были переговоры... — Так он не скрывал этого, публично об этом писал. — Совершенно верно. А потом, когда он избрался, я его вызвал на разговор. Говорю: «Женя, зачем пошел?» «Губернатору задницу напинать». Нормально это — нет? Цинично? Цинично и просто. То, что куча людей и друзей работали, он предал. То, что он начал взасос целоваться — это его личное дело — с Тунгусовым, все эти игрища... Он написал 700 запросов по Тунгусову, чтобы того посадили в тюрьму. — До того? — Да, когда он был депутатом Госдумы. — Он писал про то, что Якоб в программе — пятая строчка. Что Якоб хороший сити-менеджер и должен остаться сити-менеджером. А Якоб ценит Тунгусова. То есть он ведь не скрывал этого! — Женечка, родной, к Якобу и у меня никаких претензий. Когда был митинг, я узнал, что проводится митинг по Тунгусову, я сказал: «Шуруй до Якоба» При чем здесь Якоб? — Проблема сейчас в чем? — Смотри: первая проблема — надо... Вообще, у меня одна проблема. Моего бывшего друга Ройзмана нужно останавливать. Чтобы его остановить, нужно выбить из-под него фонд. — Остановить в чем? С должности мэра? — В любой деятельности. Понимаешь, я еще не увидел, а у него далеко идущие планы. Если вы думаете, что цель Ройзмана — это мэрство, вы ошибаетесь. Он мне в глаза сказал, что он хочет быть губернатором. Он мне в глаза сказал. Я ему говорил: «Женя, может быть, Госдума — это твоя работа? Ты это умеешь делать...» — Ты не один считаешь, что его нужно остановить? — Конечно. — И для этого нужно закрыть фонд? — Это бренд. Это бренд, которым пользуются умело. — А он сейчас работает? — В вялотекущем состоянии. Есть несколько реабилитантов, два десятка. Есть оперативная группа, которая так, ни шатко ни валко, работает. — Так в чем проблема закрыть? — Не я открывал это. Если бы я открывал... Я Юрию Владимировичу Крюченкову (второй учредитель «ГБН» кроме Кабанова — ред.) когда сказал, он говорит: «Проблем нет. Только скажи, и мы закроем». Но ты понимаешь: не я его открывал! То есть я считаю, что это не моя игрушка или Ройзмана, или Варова, или Крюченкова. Это фонд, который создавали все. Почему я здесь? Потому что люди ко мне подходят, а они-то ведь не знают всей этой кухни. Они подходят и говорят: «Парни, держитесь». И [Ройзман] этим пользуется. Он для них до сих пор герой. — Ты людей хочешь спросить? — Конечно. Я хочу услышать их мнение. Когда я в свое время сказал, что я фонд закрою, мне Ройзман сказал в глаза: «Мне позвонила тысяча людей, сказали, пусть Кабанов уберет руки». Я сказал: «Женечка, покажи хоть один телефон. Хоть один». — Куда можно звонить и писать? — Можно на телефон, я всегда отвечу. 8-900-19-73-218 или на пейджер «Страна без наркотиков». Прямо туда. — Последнее. Что было хорошего сделано фондом? Вот самое хорошее? Коротко. — Женечка, самое хорошее — сломали этот бренд, что наркотики — это хорошо. Сломали. И люди в нас поверили. Люди поверили, что с наркотой можно бороться. Можно это бросать, потому что это не заболевание, а распущенность. Вот это самое основное. Мы доказали всему миру, что наркотики — это миф. — Что плохого, из того, что говорили о фонде, это правда? Ну наркотиками же вы не торговали? — Нет, никогда в жизни. Но те люди, которые были с нами, участвовали в оперативной работе, их ловили и садили, они торговали. — Из тех, кто был рядом в фонде, и кто находился под следствием и находится сейчас, они виноваты? — Ты знаешь, из последних, то, что Женя Маленкин начинает менять показания, что он начинает осознавать многие свои проступки и извиняться, делаю выводы. Но он молодец, дай бог ему здоровья, он православный и нашел в себе силы. — Ройзман в чем-то виноват? — Виноват, что он создал этого монстра. Виноват. Я считаю, что Ройзман не причастен ни к одному преступлению, но был в курсе всего.

прочитать статью полностью