30 декабря 2014 года останется в лентах новостей спешно созванной, скомканной акцией в поддержку Алексея Навального, героя 2013-го. А для власти год заканчивается отменно: протесты подавлены, гражданское общество поет в унисон с первыми лицами страны. Такая уверенность уже была в 2011-м — и привела к известным митингам. Комитет Алексея Кудрина предупреждает: повышение цен обнулит радость от возвращения Крыма. Страх скрывают, но он есть. Иначе зачем срочно переносить приговор тому же Навальному? — только боясь, что стремительно беднеющие подготовятся и начнется массовая акция в его поддержку. Активные горожане в провинции мирно живут без устриц и будут молчать, боясь статуса «национал-предателя» или заявят о себе? А может, спросят с мэрии Екатеринбурга, властей Свердловской области за застой? Один из тех, чье мнение наиболее влиятельно на Урале, Алексей Глазырин, в беседе с Михаилом Вьюгиным рассказал, что обсуждает креативный класс на кухнях, как переживает раскол и Крым, почему «пора валить» — не самое страшное в разговорах. Портрет интеллектуальной среды на конец 2014 года — только у нас. Алексей Глазырин — создатель и владелец коммуникационного агентства «Ньютон», одного из крупнейших в России. Подчеркивает, что живет в Екатеринбурге, хотя реализует проекты по всей стране. В местном сообществе — трендсеттер с активной гражданской позицией, человек, точно формулирующий актуальные для общества вопросы. Год назад в интервью «URA.Ru» Глазырин подводил итоги 2013-го, объясняя, почему у провинциалов есть право сочувствовать Навальному и диктовать свои условия федеральным властям, давал определение новому активному гражданину. Мы предложили Алексею Глазырину и его собеседнику Михаилу Вьюгину вернуться к теме. Первые читатели уже дали оценку: это беседа с потенциального философского парохода. К счастью, пока в интерьере Уральского филиала ГЦСИ, лидеру которого — Алисе Прудниковой — мы выражаем благодарность за организацию беседы. — Гиперактуальный вопрос текущего момента: вы и ваши друзья ходили на митинги три года назад, а сейчас — за Навального, из-за кризиса, санкций — на митинги собираетесь? — Раньше выходил, но толку? Чем это все закончилось? Кто услышал? Административный испуг от митингов за честные выборы привел лишь к большему политическому похолоданию и пропагандистским гнусностям. В текущий момент мне нечего сказать. Для того, чтобы публично выступать, надо иметь, что сказать. Что мы можем сегодня предъявить власти? Военный конфликт с Украиной? Выйти с идеей поражения своего правительства в этой войне? Чтобы тебя предателем объявили? — То есть власть так качественно объявляет правила, регулирует повестку, ставит ловушки, что никто не может на нее повлиять, возникает страх перед большинством? — Уж точно — не страх перед властью. Страх перед гораздо более серьезными потрясениями, на пороге которых мы стоим. Вы же понимаете, что присоединение Крыма потенциально чревато отсоединением не только самого Крыма, но вместе с ним еще ряда территорий. То есть это не обязательно тренд к усилению страны и «прирастанию» ее земель. Гипотетически это может быть чревато нарушением целостности страны. Что в данной ситуации говорить? Действующая власть свой выбор сделала, дальше лишь время покажет. Вопрос о чистоте присоединения Крыма для части сограждан спорен. Бесспорно лишь, что его опасно обсуждать публично — Год назад вы мне говорили, что общественное мнение будет формировать повестку, что его не задавить, а теперь, выходит, и повестки нет. — Эту историю я делю на две части. То, что касается именно общественного настроения, — действительно несбывшийся прогноз, повестка дня сегодня абсолютно управляема. Но важно, что ключом этой повестки является война. При помощи военных картинок очень легко возбуждать в людях патриотические настроения, возбуждать гнев и агрессию. Вторая часть — реакция на эту войну думающей общественности, людей референтных для меня, тех, с кем я общаюсь. Здесь повестка схожая, но оценки и поступки другие. Мое личное отношение к происходящему: невозможно лечить больного, если он сам этого не хочет. — Это снова отстранение, которое мы уже проходили в конце нулевых? Вот эти воюют со всем миром, эти называют украинцев "укропами", а я живу своей жизнью, повлиять на это не могу — и в эту историю не вхожу. — Я не называю украинцев "укропами" и никогда не пойду добровольцем в Донбасс. И я переживаю за тех, кто втянут в эту войну: за сына моих друзей, который сегодня служит в армии, за друга, живущего в Киеве, за родителей моих коллег, вынужденных уехать с места постоянного проживания в Луганской области. Естественно, я не могу не спрашивать каждый день, как у них дела. В известной степени все происходящее действительно нас не касается, потому как мы не являемся действующей силой этого конфликта: я не принимаю никаких решений в отношениях с Украиной, касающихся войны. Но у меня как гражданина есть достаточно четкая оценка происходящего, которая, безусловно, расходится с государственной пропагандой. Год назад война на повестке дня казалась чем-то из области фантастики. Теперь она есть, и видно, что интерес к ней падает — Но вы — и ваша референтная группа — держите ее при себе, не готовы с этой оценкой выходить куда-то. — Пока это латентное несогласие. Случайно оказался на одном интервью, и вместе со мной был хороший знакомый — перед выходом в эфир мы перебросились парой фраз. Даже не о происходящем, а об отмене концерта Макаревича. И оценки разошлись. Я высказал мысль, что запрещать концерты Макаревича, осуждать артиста, который всю жизнь выражал мнение поколения, но вдруг в глазах кого-то оказался отщепенцем из-за своей позиции, глупо. И в ответ получил жесточайшую отповедь: каждый должен жить там, где зарабатывает деньги, у либералов нет ответственности за собственную страну, мы живем там, где лучше кормят, и поэтому вообще валили бы из страны, философский пароход нас ждет. Я не хочу этих разговоров — и потому, что я не хочу разочаровываться в людях, и потому, что не хочу множить конфликты. Когда ты обсуждаешь эту тему, то переносишь эту войну на личную территорию. — Но вы исходите из того, что наступит какой-то момент в ближайшей перспективе, когда все это закончится. Хотя мне кажется, что поводов для резких разговоров становится все больше. — Где их становится больше? Нужно разделять то, что связано именно с войной, и запретительную историю, которая происходит внутри России. Есть, условно говоря, похолодание внешней государственной политики и похолодание внутри российского общества. Оно связано с тем, что каждый день, читая новости, можно найти еще одну запретительную инициативу. Не важно, чего она касается: запретить курить, запретить носить кружевные трусы, запретить ходить на каблуках... Сейчас вновь актуальна старая реприза Полунина «низзя...», потому что это «низзя» касается всего: как мне сидеть, как мне думать. Я положительно отношусь к тому, что есть ограничение мата, но не верю, что можно запретами чего-то добиться. Позитивные изменения в поведении людей достигаются не регламентированием, а через воспитание и образование. А ими никто заниматься не хочет. — И вы не выходите с протестом, потому что эти запреты все равно не работают, а значит, и жизненная среда не такая неприятная. — Нет, по другой причине. Когда политическое, законодательное действие превращается в театр абсурда, прекрасно, что этот абсурд множится, потому что он сам себя пожрет со временем. Я не думаю, что он продлится еще десятилетия, но пять или десять лет — вполне возможный сценарий. — Если не брать вот эту пятиминутную пикировку перед интервью, за последний год происходил ли раскол среди референтных для вас людей, которые одинаково с вами оценивают положение дел, стало ли меньше тех, кто понимал бы вас? — Этот случай в моем окружении, наверное, единичный. Мне везет с друзьями. Если брать шире «френдов» в социальных сетях, есть еще полтора десятка людей, которых я уже принципиально не читаю. Но когда мне хочется посмотреть, чем живут оголтелые человеконенавистники, можно зайти и повеселиться, глядя на картинки, связанные с «пятой колонной» в Екатеринбурге: кто ее финансирует, кто возглавляет. Потом можно позвонить Косте Киселеву и спросить: «Костя, ты-таки продал Родину? И где же моя доля?» Отмена концерта Андрея Макаревича в Екатеринбурге довела дискуссию о "национал-предателях" до Урала — Не думали, что можно высмеивать грань, отделяющую эти шутки от кампании. На днях в «Огоньке» увидел историческую публикацию — как в 30-е рабочие Магнитогорского меткомбината в едином порыве голосуют за уничтожение Каменева и Зиновьева. Вот так те, кто отделяется от аудитории, имея другую точку зрения, могут дождаться сверхмассовых гонений, поскольку живут в "своем мире". — Ни я, ни члены моей референтной группы эти процессы не контролируем. Сейчас важно понимать, что есть население страны, а есть элита: политическая, экономическая, художественная, иная. Выбор зависит от элиты, а задача масс — присоединяться. Они же голосовали сначала за «смерть шпионам», потом жизнерадостно разоблачали культ Сталина, потом так же жизнерадостно шли на баррикады с Ельциным, а теперь восторженно аплодируют Путину как гаранту сильной России. И завтра будет какой-то другой день и они будут кричать то, что будет соответствовать этому дню. Большая часть населения не хочет думать, и это объективно. Выскажу мысль, которая многим может не понравиться: нашей стране не повезло не с властью, стране не повезло с народом. Легко управлять людьми, которые не хотят думать, работать, быть честными, не хотят меняться, не хотят допускать вообще существования другого образа жизни на этой планете. — А современная элита хочет слышать? — Мне кажется, не всегда, но у элиты нет другого варианта. Ведь не выходить на площадь — не значит не видеть того, что происходит. Мы же все равно живем в этом обществе и оцениваем происходящее. Нет текущего политического оппозиционного действия? А в чем оно должно выражаться? Сто человек выйдут к памятнику и помашут плакатами? Возвращаясь к метафоре театра абсурда: абсурд хорош тем, что происходящее высмеивается. Комедия вызывает смех, и этот смех изнутри разлагает гораздо эффективнее. То, что сегодня обсуждается на кухне, происходит в головах у людей, которые ничего такого вслух не высказывают, гораздо страшнее для власти. — Что обсуждается на кухне такого, что не высказывается публично? Вот на вашей кухне? — Самая веселая история — это, безусловно, открытие выставки, посвященной Рюриковичам в России, которую посетил Владимир Владимирович [Путин]. И когда патриарх говорил о роли Рюриковичей в России и приводил параллели, которые возникали, я, например, очень ждал, что он скажет: «Как хорошо, Владимир Владимирович, что вы именно из этой династии! Давайте-ка мы вас коронуем...». Вот это стремление к абсолютной власти — оно рано или поздно вызовет усталость. — Чью? — Электората. Он все равно устанет и будет вынужден рефлексировать, глядя в собственные кошельки. 30 декабря братья Навальные заслушали приговор суда по "делу Ив Роше". Первоначально это планировалось сделать 15 января — А на ваших кухнях обсуждают экономическую нестабильность, валютную турбулентность, кризис?... Как вы вами формулируете, что это? — Что тут разговаривать — работать нужно. Хотя был у меня недавно один подобный разговор. На что мне было логично сказано: «Ты знаешь, я переживаю из-за этой истории с кризисами и того, что надо опять впахивать, уже не первый раз в жизни. И условия все старые — невнятность ситуации, неоднозначность прогнозов. Это мы уже все проходили. Только я тогда был моложе. И сейчас мне это все переживать уже влом». Сейчас наступил период ожидания. У кого-то висит вопрос с открытием нового производства, кто-то свернул инвестиции в развитие, кто-то сокращает бюджеты на продвижение. Как владелец джаз-клуба понимаю, что у нас иностранных звезд выступать будет меньше. Потому что артист с ценником тысяча евро неделю назад стоил значительно дешевле, чем стоит сейчас. Хотя он по-прежнему стоит условную тысячу евро. — Прекрасное время — появятся таланты внутри страны. Это как радость от роста внутреннего туризма. — Во-первых, от нищеты таланты не рождаются. Во-вторых, туристический поток внутри страны, безусловно, будет увеличиваться, но это, наверное, единственная отрасль экономики, в которой ожидается какое-то развитие. Но и для развития туристской инфраструктуры тоже нужны инвестиции. Причем люди все равно будут ездить в Турцию, никуда это не денется. — Я вижу опасность в другом — в закрытости. Мне кажется, что за 15 лет в нашей стране произошел невероятный качественный скачок во многих сферах, в том числе общественных. Все начали везде ездить, обмен мыслями и идеями (пусть даже плагиат этих мыслей) привел к качественному росту и развитию. Нынешний запрет, официальный или по экономическим причинам, приведет просто к тому, что мы будем вариться в собственном соку. — Подожди, такие панические сценарии еще рано озвучивать. Государство — это очень хитрая система. На санкции мы отреагировали запретом сыров — да. Но вот совместный российско-американский полет в космос. Будет? Будет. Программа поддержки интернационализации российских университетов есть? Есть. Она продолжает действовать и развиваться, до 2020 года распланирована. Я по роду бизнеса работаю с разными партнерами. В том числе и зарубежными... — Поэтому и спрашиваю — вы вели кампанию по маркетинговой поддержке польских яблок. — И горжусь ею. Яблоки были настолько хорошо распиарены в России, что их запретили еще за неделю до введения всех остальных запретов — мы провели лучший пиар-проект в России за последние годы. Поэтому авторитетно могу сказать: на уровне бизнеса у Польши, Бельгии, других стран нет никакой вражды к России. Все обеспокоены происходящим, но рассчитывают, что это обострение пройдет. Беспросветно костерят происходящее в России прежде всего эмигранты, вот у них ни дня не проходит без поста в соцсетях про ужасный путинский режим. Последствия санкций стали ощутимы в декабре — Мы обсуждаем, как этот год прошел, и обсуждаем страну. А если говорить про Свердловскую область? Есть ли у нее какой-то тренд? Это история про развитие, движение вперед или про остановку, движение назад? — Не вижу в Свердловской области ничего, что бы отличало ее от всей страны в целом. Она держится: сохраняются какие-то свои проекты и устремления. Но если сейчас, например, расформируют Корпорацию развития Среднего Урала, это не будет трагедией. Пока я не вижу реальных драйверов развития региона. — Но тогда зачем вообще нужна Свердловская область? Вот что это такое? Про что все это? Почему житель Ирбита — житель Свердловской области, а не житель Тюменской области? Как он может увидеть разницу? — Областное деление — часть идентичности людей, живущих в регионе. Мы другие по ментальности, по образу жизни, по сферам деятельности. Свердловская область все равно во многом отличается, например, от Челябинской. Она другая. И, если угодно, мы конкурируем с другими территориями — за ресурсы. Если полностью снять элемент конкуренции, снять локальную специфику, создать административно единое пространство, то ты получишь огромную, унифицированную, неуправляемую и скатывающуюся в стагнацию территорию. — Переформулирую: в 14-м году мы достойно конкурировали? — Не хуже, чем в 13-м. На самом деле во внутренней истории у нас все ровно. — Хорошо, про Екатеринбург. Он в 14-м году каким был городом? — (смеется) Холодным. Когда ты спрашиваешь, каким Екатеринбург был в 14-м году, я не считаю, что он отличался от предыдущего года. Да, у нас в конце 13-го года был избран самый известный мэр в стране, и он до сих пор таким остается. — Это же дало городу что-то? Или не дало? — (смеется) Новый логотип. Хуже или лучше с Ройзманом? Я считаю, что он не хуже и не лучше, чем [бывший председатель гордумы Екатеринбурга Евгений] Порунов. Но, с другой стороны, он известен, и до сих пор, когда приезжают москвичи или ты с ними встречаешься, они все время спрашивают: «Ну как там у вас Ройзман? Что изменилось? Что происходит?» То есть понимаешь, Навальный для москвичей уже не реальная история, а Ройзман — по-прежнему реальная. Я своего отношения к нему не изменил, но сейчас он перестал быть актуальной фигурой в моем понимании. 2013-й год для Екатеринбурга был годом победы Евгения Ройзмана на выборах мэра. 2014-й — как результат его работы — принес только еще один вариант логотипа — Почему? — Он занял свое место разрезателя ленточек, организатора общественных слушаний, к которым никто не прислушивается. Несколько раз рядом с ним появлялись хорошие инициативы, например, переименование какой-нибудь улицы Екатеринбурга в улицу Бориса Рыжего. Это то, что он мог бы сделать как символ полезного. Но не сделал. Для меня жизнь Екатеринбурга не в этом сосредотачивается, она в тех позитивных проектах, которые есть. — Это какие? — Уральский федеральный университет — очень хороший проект, который за счет своего объединения обрел уникальный статус градообразующего предприятия. То есть это не только крупнейший налогоплательщик, там десятки тысяч студентов, порядка 10 тысяч преподавателей, сотрудников, плюс вся инфраструктура ... У нас градообразующее предприятие — это университет, не просто какой-нибудь завод. Это дает перспективу Екатеринбургу развиваться как научному и образовательному центру. И этот факт меня греет гораздо больше, чем деятельность мэра. В 2014 году у Свердловской области не появилось нового суперпроекта. Алексей Глазырин не спешит критиковать власти, считает, что такое положение даже к лучшему — Один мой знакомый про Екатеринбург 14-го года сказал: «Я ощущаю сокращение количества международных мероприятий, количества командировочных в Екатеринбург. Город как деловой центр теряет динамику своего развития». Под что строился Хайят? Под заселение более масштабное, чем сейчас происходит. Это как-то связано с региональными властями? С тем, что у нас все тихонько-спокойненько, в отличие от того же сумасшедшего периода Мишарина? — Я не разделяю подобную точку зрения. И просто требую привести примеры: а что исчезло в Екатеринбурге такого, что было в предыдущие годы? Исчезла заявка на ЭКСПО? ГЦСИ (Уральский филиал Государственного центра современного искусства) живет, в будущем году пройдет уже третья Уральская индустриальная биеннале современного искусства. Университет, который мы вспоминали,  тоже работает. И не далее как в начале декабря в УрФУ прошел форум университетов стран БРИКС. А это, между прочим, многое значит. Потому что у каждого бразильского или индийского ректора в руках есть бюджетные средства на то, чтобы посылать своих студентов учиться в другие страны. Они приезжали сюда, чтобы подписывать конкретные соглашения, а значит, вскоре сюда поедут новые зарубежные студенты. Давай свой пример приведу. Осенний сезон в Джаз-клубе EverJazz был наиболее насыщен звездными артистами за последние пять лет. Каждую неделю приезжала иностранная звезда из Европы, Америки, Японии или Индии... Каждую неделю! — Это теория «длинного хвоста», когда вместо одного гиперпроекта интересы членятся и возникает куда больше маленьких групп, одна другой меньше? — Мегапроекты хороши, но одними олимпиадами сыт не будешь. Важно развитие инфраструктуры — в разных направлениях. Важна активность разных институций, реализующих множество собственных проектов. Если угодно, это самоуправление общества и бизнеса. Это то, о чем мы уже говорили: нужно ли выходить на улицы, протестовать? Я не вижу смысла. Мы каждый делаем свое дело. Я своей деятельностью поддерживаю проекты, которые считаю полезными для региона. — Откуда у вас внутренняя уверенность, что это не схлопнется, что ваша работа ценна и важна и к вам не придут швондеры... — Я в это верю. Для того, чтобы эффективно работать — нужно верить, нужно видеть цель. Уральский федеральный университет стал градообразующим предприятием Екатеринбурга — Теперь про частное. Вы сами говорили про философский пароход, и реальное настроение среди моих знакомых в этом году: «Пора валить». Это было похоже на традиционную паранойю и истерию, но сейчас звучит значительно громче, чем в 2011-12 годах. Как в вашей референтной группе? — Знакомые никогда и не переставали уезжать. Ключевое изменение в том, что теперь массово обсуждаются планы отправить детей учиться в западные университеты. И там наши дети всеми возможными правдами и неправдами остаются. Вот это на самом деле страшно, что таких историй стало в разы больше. Вот у одних друзей дочка там поучилась, не смогла остаться в одной стране, переехала в другую, потому что проще получить вид на жительство, и там работает. Вот мальчик туда уехал, занимается футболом, учится в колледже... — У меня есть знакомые — обычный средний бизнес, таких людей тысячи даже в Екатеринбурге — их сын в 6 классе. Но они его готовят к поступлению в Пражский университет. В то время, как все его одноклассники занимаются только английским, он дополнительно учит чешский. По сути, это такой отдельный бизнес-проект «Наш сын закончит школу и поедет ТУДА». — Да. И беспокоиться об этом надо. Нельзя рассчитывать на то, что, отводя молодому поколению роли исполнителей и обучая исключительно элементарным навыкам, мы удержим реально мозговитых людей здесь. Мы рискуем сократить количество элиты, по сравнению с сегодняшним,  еще в разы. Останутся голодные иждивенцы. Вот они-то при любой нестабильности повалят на улицу — этого надо бояться.

прочитать статью полностью