Через два дня состоятся выборы, которые могут вновь многое поменять в раскладах неспокойной свердловской власти. События в Екатеринбурге развиваются стремительно, но несут ли смысл и важны ли? Переход Тунгусова из одной администрации в другую, окончание 20-летней войны — это событие для горожан? Михаил Вьюгин поговорил с Богданом Кульчицким («РБК-Екатеринбург», 66.ru) о том, чем и как живет город, что в головах у бизнесменов, о чем плачут министры, как наступают силовики и когда закончится Свердловская область.
Вьюгин: Забавно, год назад мы обсуждали главную опасность — желание областных властей снести [сити-менеджера Екатеринбурга Александра] Якоба. За год все изменилось кардинально. У меня к тебе вопросы как к активному горожанину: чувствуешь ли ты какие-то изменения?
Записная книжка Богдана Кульчицкого — повод для зависти многих. Он хорошо осведомлен о настроениях в самых разных екатеринбургских средах
Кульчицкий: То, что произошло в мае, это один из самых маловероятных сценариев, вероятность которого год назад стремилась к нулю. Но это произошло. И мне кажется, что это очень выгодная для всех, компромиссная сделка. Губернатор получил возможность переизбраться, а взамен позволяет объединяться Екатеринбургу и области на каких-то условиях [бывшего замглавы Екатеринбурга, ныне главы администрации губернатора Владимира] Тунгусова.
Вьюгин: Ты высказываешься по-крепостному. Вот, они вдвоем договорились… А тебе как горожанину от этого лучше? Ты это окончание 20-летней войны на себе почувствовал?
Кульчицкий: С точки зрения СМИ, а это показательная точка зрения, слияние привело к тому, что и там и сям предпочитают не распространяться, помалкивать обо всем, что происходит и в «Белом», и в «Сером» домах.
— Горожанин сейчас получает меньше информации — и страдает от этого?
— Не страдает. Потому что информповестка в Екатеринбурге настолько густая, что люди закрывают для себя местные разборки и больше интересуются федеральными. Потому что тут и так все понятно.
Война города и области началась при Росселе (слева) и Чернецком (справа). А закончилась спустя 20 лет при Куйвашеве (в центре)
— Конфликт позволял активно обсуждать, например, необходимость или, наоборот, ненужность повышения стоимости проезда в общественном транспорте. А сейчас велика вероятность, что такого обсуждения не будет — просто договорятся о размере повышения и всё.
— Но к чему приводили эти войны? Ты думаешь, что РЭК (Региональная энергетическая комиссия. — прим. ред.) это как-то особенно волновало? Тут как в торговле. Сперва ставишь завышенную цену, а потом откатываешься туда, где тебе комфортно. Это было интересно только с точки зрения шоу-бизнеса. Безусловно, выступления прессы — моральный ограничитель. Но как можно играть на моральном ограничителе человека?
— Показать свой гражданский интерес. Дело в том, что я к этим людям отношусь как к полубогам, а ты ставишь их через запятую с перенасыщенной повесткой Екатеринбурга.
— Я не отступлю от своей точки зрения, которую высказал год назад: чиновники — это инструмент помощи для предпринимателя. В идеале. И каждый из нас видит, как они далеки от идеала.
— Хорошо, а изменения, которым уже четвертый месяц, они на бизнесе сказались? Помнишь, мы говорили, что непонятны правила?
Главные темы для разговора в СМИ не выборы, а прошедшая жара и будущая информполитика власти
— Они стали не понятными, а понятнее… Это уже хорошо. На год-два есть какие-то тренды относительно того, что страшной войны не будет.
Расскажи мне о своем видении дальнейшей жизни СМИ…
— Я думаю, что реальное количество их будет сокращаться. Я только не понимаю, как. Резиденция будет резать бюджеты, но как отобрать финансирование? Забираешь деньги — и завтра получаешь скандал. Да, на не очень посещаемых сайтах, но в нужные мониторинги-то они попадают.
— Сколько времени существуют те СМИ, которые мы с тобой знаем? До фига и больше лет. И никто за это время не умер.
— Газета «Главный проспект» умерла. РТК не существует. Тунгусов к «медийке» относится цинично. Но он ее побаивается, потому что это все-таки политический инструмент. «Вечерка» и «Уральский» — две газеты с одной аудиторией — по-прежнему существуют.
Хочешь или нет, но следующие выборы — губернаторские. И конфликта на ровном месте создавать не хочется, а потом — президентские, и там точно никаких конфликтов не получится.
— Вывод напрашивается сам собой: останутся все. В этом смысле ничего не изменится.
Итоги 2016 года будут подводить только через четыре месяца, но в номинации «самый оригинальный политический ход» только один кандидат — Владимир Тунгусов
— В общем, в СМИ Владимир Георгиевич как медведь на воеводстве, чижика съел. Это можно переносить на другие сферы? [Крупного городского застройщика Владимира] Конькова будут «додавливать» или нет?
— Ты знаешь историю про коньковский дом? Он хотел в Кольцово построить многоэтажку. А на участке по генплану — объекты соцкультбыта. И он рисует там парикмахерскую, защищает ее на градсовете, а потом в одностороннем порядке делает в ней девять этажей. И в период конфликта были какие-то шансы, что эта самая парикмахерская именно в таком виде и появится. Сейчас вроде решение отменяют.
И я думаю, что в прошлом веселом и безбашенном виде эти конфликты закончились. Чтобы система заработала вновь, должен появиться кто-то третий.
Выборы в Заксобрание области (за прудом) оказались далеко на периферии внимания общественности
— Во время тех выборов я написал колонку «Никто не хочет быть мэром». Уверен, Евгений Вадимович не хотел быть мэром, он понимал, что через год люди под его окнами будут кричать: «Ройзман, помой город!» И вот они кричат, мэр, хоть и знал, но не готов — отсюда «мем» про «грязь в душе». И мы все видели открытия «Макдональдса» и прочее. Но я хочу сказать большой комплимент Евгению Вадимовичу по поводу того, что он умудрился с этой повестки соскочить.
— Если бы выборы главы города были в этом году, он бы победил?
— Конечно.
— Разговоры про погоду моднее, чем разговоры про выборы в Заксобрание и Госдуму?
— Да. Но я бы сказал, что посещаемость материалов, которые касаются вещей, меняющих жизнь Екатеринбурга, новостроек, новых дорог, разорений, открытий, бизнесовых историй, стабильно высокая.
Кульчицкий уверен, что если бы выборы мэра состоялись сегодня, то Ройзман вновь стал бы главой Екатеринбурга
— А у тебя есть друзья, которые говорят: «О, я всего добился в бизнесе, и сейчас пойду во власть, покажу, как надо»? Ты помнишь, как было 10 лет назад?
— Уже достаточно давно тот бизнес, который идет во власть, идет туда не для того, чтобы там что-то порешать. Мне кажется, что это время ушло. Потому что, кто умеет это делать, тот это и продолжает делать: не важно, в Думе он или нет. Мне кажется, что сейчас в Законодательном собрании люди находятся исключительно для того, чтобы быть информированными о том, что происходит в зоне их интересов. Кто-то может найти нормального делегата, чтобы его там посадить и чтобы он информировал, тот отправляет делегата. А кто-то в силу личностных особенностей идет лично.
— Это стабильность или мы увидим парламент, разбитый на новые группы влияния?
— Конечно, это возможно. Я уверен, что это нормальная игра.
Экономика стоит на паузе, и когда дадут команду «работаем», жизнь все равно не будет такой ритмичной, как прежде, считает Кульчицкий
— А почему она идет? Потому что ресурса стало меньше и городу его не хватает? Тунгусов ведь прямым текстом говорит, что все ресурсы области должны быть сконцентрированы в Екатеринбурге. Не надо строить в Артях, не надо развивать Верхотурье, а лучше сделать что-то в Екатеринбурге. Это последствия кризиса? Голодное время?
— Мне кажется, что борьба за ресурс — это основа жизни на земле. И она будет вообще всегда. Эта система пронизывает все. Начиная с взаимодействия детей в песочнице, заканчивая церковными раскладами.
— А что происходит с бизнесом вообще? Кризис есть? Просто я живу в измененной реальности, в ней чиновники, и у них все хорошо. А у бизнеса? Увольнения есть?
— Есть.
— Зарплата не растет?
— Не повышают. Зачем? Кризис же.
— И новые бизнесы не открываются. Жизнь на паузе?
— Да. Лучше ничего не делать, чем что-то делать.
— Но экспансия других регионов в Екатеринбург тоже остановилась?
— Ну… да. Мне кажется, что масштабы экспансии были преувеличены. Это последствия того, что… с одной стороны, в нашей стране правила игры вообще не понятны никому. Ровно то же самое происходит везде. Поэтому на паузе стоит у всех. Но самое лучшее ощущение, которое мы тут можем прочувствовать, — это надежда на то, что если на паузу нажмут снова, то все опять задвигается.
Мы переходим в стадию опасений, что сейчас, даже если на паузу нажать, все так не поедет, как раньше.
Потому что вымыли все государственные финансы, как кровь. Неэффективно использовали. А почему?
Богдан Кульчицкий уверен, что для возобновления деловой активности в стране нужно вмешательство президента
Мне тут один министр говорит: «Ты не понимаешь: в министры у нас никто не хочет идти. Нормальный человек сюда не пойдет». Вот история с министерством промышленности. У [председателя правительства Дениса] Паслера стояла очередь, и он выбрал лучшего? Нет, просто никого больше нет. Да, был [Андрей] Мисюра. Он же был маленький руководитель на заводе, его нашли, сделали министром, воспитывали с большим трепетом, возлагали большие надежды, что у нас наконец в промышленности будет производственник… А он побыл в правительстве и ушел обратно на производство. Я думаю, что вприпрыжку.
Нормальный управленец с завода не пойдет. И собственники его не отпустят. Ему заводом надо руководить. Силовики так «закошмарили» госслужащих, да и бизнес, что никто работать не хочет.
— А когда не «кошмарили», то работал Михаил Игоревич Максимов.
Коллеги Кульчицкого на выборы пойдут. И если верить Навальному, их голоса уйдут к «Единой России» так же, как голоса самых известных единороссов
— Да. И это было плохо. Эта наша амбивалентность, она просто в веках. Мы все видим эту нашу синусоиду во всем. У нас то Максимов, то прокурор.
— Ты сгущаешь краски. При прокуроре министр сидит под домашним арестом в «Тихвине». И более того, хочет выйти министром.
— И о чем нам это говорит? Что тут может радовать?
— Вообще в области радует, что у Тунгусова нет 100% власти, монополии. И я вижу опасность в том, что будет монополия.
— Но ты же понимаешь, что это опять сила борьбы за ресурс. Она не допускает монополии. Если на территории есть сильные игроки, они не убывают и их зона интереса не уходит с территории области, то эта движуха будет всегда. Регион большой, тут весело и интересно. И в этом смысле плюрализм мнений всегда останется.
Политика на Урале перестала быть темой светских разговоров. Мы возвращаем ее в повестку
— Конечно. У нас ребята в редакции, если и ходят, то голосуют как правило, за кандидата «против всех».
— Но есть же теория Навального: отдавая «непроходному», ты отдаешь «ЕР». Вы в это не погружаетесь?
— А другого варианта нет. Портя бюллетень, ты голосуешь за «ЕР». И все. Навальному выгодна логическая связь: или за Навального, или за «ЕР». Я считаю, у нас на выборах в регионе, как бы это ни было печально, но все адекватные и достойные люди в «ЕР».
— Может быть, это говорит о том, что вообще Заксобрание не нужно? Зачем оно? Что оно такого принципиально делает?
— Но мы же только что выяснили, зачем люди идут туда.
— Может быть, должно быть общественное высказывание, что выборы в Заксобрание — это профанация и эти списки тоже. Эти политики — тоже профанация. Хватит лгать.
— Нужно отжать паузу. Это должно быть сформулировано самой высшей властью. Все, чего хочется от [президента России Владимира] Путина — это четкого высказывания. Чтобы все поняли, что да, начинаем работать. Оно должно быть как речь в ООН: «Вы понимаете, что вы натворили?» Должна быть такая речь внутрь страны.
Президент должен произнести, что да, за эти 20 лет мы не превратились в Сингапур, на то было много причин, о них все знают, но так больше продолжаться не может.
Я последний год собирал информацию от разных людей и понял, что многое в нашей стране идет не так, как я думал, и сейчас нам необходимо совершить рывок и привести страну к правильному представлению о сильной державе, с конкурентоспособным рынком и богатым человеческим потенциалом.
— А на территории — инерция…
— А вот для этого нужна национальная гвардия. Губернаторы в прямом эфире обязательно должны смотреть речь президента. А после люди с незапоминающимися чертами лица их спрашивают: «Вам все понятно?» — «Все». — «Начинаем работать». И вот тогда пауза отожмется.
Коротко о главных событиях спецоперации и не только - в одном письме. Подписывайтесь на нашу ежедневную рассылку!
На почту выслано письмо с ссылкой. Перейдите по ней, чтобы завершить процедуру подписки.
Через два дня состоятся выборы, которые могут вновь многое поменять в раскладах неспокойной свердловской власти. События в Екатеринбурге развиваются стремительно, но несут ли смысл и важны ли? Переход Тунгусова из одной администрации в другую, окончание 20-летней войны — это событие для горожан? Михаил Вьюгин поговорил с Богданом Кульчицким («РБК-Екатеринбург», 66.ru) о том, чем и как живет город, что в головах у бизнесменов, о чем плачут министры, как наступают силовики и когда закончится Свердловская область. Вьюгин: Забавно, год назад мы обсуждали главную опасность — желание областных властей снести [сити-менеджера Екатеринбурга Александра] Якоба. За год все изменилось кардинально. У меня к тебе вопросы как к активному горожанину: чувствуешь ли ты какие-то изменения? Кульчицкий: То, что произошло в мае, это один из самых маловероятных сценариев, вероятность которого год назад стремилась к нулю. Но это произошло. И мне кажется, что это очень выгодная для всех, компромиссная сделка. Губернатор получил возможность переизбраться, а взамен позволяет объединяться Екатеринбургу и области на каких-то условиях [бывшего замглавы Екатеринбурга, ныне главы администрации губернатора Владимира] Тунгусова. Вьюгин: Ты высказываешься по-крепостному. Вот, они вдвоем договорились… А тебе как горожанину от этого лучше? Ты это окончание 20-летней войны на себе почувствовал? Кульчицкий: С точки зрения СМИ, а это показательная точка зрения, слияние привело к тому, что и там и сям предпочитают не распространяться, помалкивать обо всем, что происходит и в «Белом», и в «Сером» домах. — Горожанин сейчас получает меньше информации — и страдает от этого? — Не страдает. Потому что информповестка в Екатеринбурге настолько густая, что люди закрывают для себя местные разборки и больше интересуются федеральными. Потому что тут и так все понятно. — Конфликт позволял активно обсуждать, например, необходимость или, наоборот, ненужность повышения стоимости проезда в общественном транспорте. А сейчас велика вероятность, что такого обсуждения не будет — просто договорятся о размере повышения и всё. — Но к чему приводили эти войны? Ты думаешь, что РЭК (Региональная энергетическая комиссия. — прим. ред.) это как-то особенно волновало? Тут как в торговле. Сперва ставишь завышенную цену, а потом откатываешься туда, где тебе комфортно. Это было интересно только с точки зрения шоу-бизнеса. Безусловно, выступления прессы — моральный ограничитель. Но как можно играть на моральном ограничителе человека? — Показать свой гражданский интерес. Дело в том, что я к этим людям отношусь как к полубогам, а ты ставишь их через запятую с перенасыщенной повесткой Екатеринбурга. — Я не отступлю от своей точки зрения, которую высказал год назад: чиновники — это инструмент помощи для предпринимателя. В идеале. И каждый из нас видит, как они далеки от идеала. — Хорошо, а изменения, которым уже четвертый месяц, они на бизнесе сказались? Помнишь, мы говорили, что непонятны правила? — Они стали не понятными, а понятнее… Это уже хорошо. На год-два есть какие-то тренды относительно того, что страшной войны не будет. Расскажи мне о своем видении дальнейшей жизни СМИ… — Я думаю, что реальное количество их будет сокращаться. Я только не понимаю, как. Резиденция будет резать бюджеты, но как отобрать финансирование? Забираешь деньги — и завтра получаешь скандал. Да, на не очень посещаемых сайтах, но в нужные мониторинги-то они попадают. — Сколько времени существуют те СМИ, которые мы с тобой знаем? До фига и больше лет. И никто за это время не умер. — Газета «Главный проспект» умерла. РТК не существует. Тунгусов к «медийке» относится цинично. Но он ее побаивается, потому что это все-таки политический инструмент. «Вечерка» и «Уральский» — две газеты с одной аудиторией — по-прежнему существуют. Хочешь или нет, но следующие выборы — губернаторские. И конфликта на ровном месте создавать не хочется, а потом — президентские, и там точно никаких конфликтов не получится. — Вывод напрашивается сам собой: останутся все. В этом смысле ничего не изменится. — В общем, в СМИ Владимир Георгиевич как медведь на воеводстве, чижика съел. Это можно переносить на другие сферы? [Крупного городского застройщика Владимира] Конькова будут «додавливать» или нет? — Ты знаешь историю про коньковский дом? Он хотел в Кольцово построить многоэтажку. А на участке по генплану — объекты соцкультбыта. И он рисует там парикмахерскую, защищает ее на градсовете, а потом в одностороннем порядке делает в ней девять этажей. И в период конфликта были какие-то шансы, что эта самая парикмахерская именно в таком виде и появится. Сейчас вроде решение отменяют. И я думаю, что в прошлом веселом и безбашенном виде эти конфликты закончились. Чтобы система заработала вновь, должен появиться кто-то третий. — ФСБ? — Они демонстрируют силу, но это месседж не для общественности, а для очень ограниченного круга людей. — Но он общественностью считан? — Конечно, в «Тихвине» сидеть — это все равно что дело Васильевой. Это Салтыков-Щедрин. Это «все всё понимают» в классическом смысле этой фразы. — Давай про мэра. Ройзман — величина? — Во время тех выборов я написал колонку «Никто не хочет быть мэром». Уверен, Евгений Вадимович не хотел быть мэром, он понимал, что через год люди под его окнами будут кричать: «Ройзман, помой город!» И вот они кричат, мэр, хоть и знал, но не готов — отсюда «мем» про «грязь в душе». И мы все видели открытия «Макдональдса» и прочее. Но я хочу сказать большой комплимент Евгению Вадимовичу по поводу того, что он умудрился с этой повестки соскочить. — Если бы выборы главы города были в этом году, он бы победил? — Конечно. — Разговоры про погоду моднее, чем разговоры про выборы в Заксобрание и Госдуму? — Да. Но я бы сказал, что посещаемость материалов, которые касаются вещей, меняющих жизнь Екатеринбурга, новостроек, новых дорог, разорений, открытий, бизнесовых историй, стабильно высокая. — А у тебя есть друзья, которые говорят: «О, я всего добился в бизнесе, и сейчас пойду во власть, покажу, как надо»? Ты помнишь, как было 10 лет назад? — Уже достаточно давно тот бизнес, который идет во власть, идет туда не для того, чтобы там что-то порешать. Мне кажется, что это время ушло. Потому что, кто умеет это делать, тот это и продолжает делать: не важно, в Думе он или нет. Мне кажется, что сейчас в Законодательном собрании люди находятся исключительно для того, чтобы быть информированными о том, что происходит в зоне их интересов. Кто-то может найти нормального делегата, чтобы его там посадить и чтобы он информировал, тот отправляет делегата. А кто-то в силу личностных особенностей идет лично. — Это стабильность или мы увидим парламент, разбитый на новые группы влияния? — Конечно, это возможно. Я уверен, что это нормальная игра. — А почему она идет? Потому что ресурса стало меньше и городу его не хватает? Тунгусов ведь прямым текстом говорит, что все ресурсы области должны быть сконцентрированы в Екатеринбурге. Не надо строить в Артях, не надо развивать Верхотурье, а лучше сделать что-то в Екатеринбурге. Это последствия кризиса? Голодное время? — Мне кажется, что борьба за ресурс — это основа жизни на земле. И она будет вообще всегда. Эта система пронизывает все. Начиная с взаимодействия детей в песочнице, заканчивая церковными раскладами. — А что происходит с бизнесом вообще? Кризис есть? Просто я живу в измененной реальности, в ней чиновники, и у них все хорошо. А у бизнеса? Увольнения есть? — Есть. — Зарплата не растет? — Не повышают. Зачем? Кризис же. — И новые бизнесы не открываются. Жизнь на паузе? — Да. Лучше ничего не делать, чем что-то делать. — Но экспансия других регионов в Екатеринбург тоже остановилась? — Ну… да. Мне кажется, что масштабы экспансии были преувеличены. Это последствия того, что… с одной стороны, в нашей стране правила игры вообще не понятны никому. Ровно то же самое происходит везде. Поэтому на паузе стоит у всех. Но самое лучшее ощущение, которое мы тут можем прочувствовать, — это надежда на то, что если на паузу нажмут снова, то все опять задвигается. Мы переходим в стадию опасений, что сейчас, даже если на паузу нажать, все так не поедет, как раньше. Потому что вымыли все государственные финансы, как кровь. Неэффективно использовали. А почему? Мне тут один министр говорит: «Ты не понимаешь: в министры у нас никто не хочет идти. Нормальный человек сюда не пойдет». Вот история с министерством промышленности. У [председателя правительства Дениса] Паслера стояла очередь, и он выбрал лучшего? Нет, просто никого больше нет. Да, был [Андрей] Мисюра. Он же был маленький руководитель на заводе, его нашли, сделали министром, воспитывали с большим трепетом, возлагали большие надежды, что у нас наконец в промышленности будет производственник… А он побыл в правительстве и ушел обратно на производство. Я думаю, что вприпрыжку. Нормальный управленец с завода не пойдет. И собственники его не отпустят. Ему заводом надо руководить. Силовики так «закошмарили» госслужащих, да и бизнес, что никто работать не хочет. — А когда не «кошмарили», то работал Михаил Игоревич Максимов. — Да. И это было плохо. Эта наша амбивалентность, она просто в веках. Мы все видим эту нашу синусоиду во всем. У нас то Максимов, то прокурор. — Ты сгущаешь краски. При прокуроре министр сидит под домашним арестом в «Тихвине». И более того, хочет выйти министром. — И о чем нам это говорит? Что тут может радовать? — Вообще в области радует, что у Тунгусова нет 100% власти, монополии. И я вижу опасность в том, что будет монополия. — Но ты же понимаешь, что это опять сила борьбы за ресурс. Она не допускает монополии. Если на территории есть сильные игроки, они не убывают и их зона интереса не уходит с территории области, то эта движуха будет всегда. Регион большой, тут весело и интересно. И в этом смысле плюрализм мнений всегда останется. — Ты на выборы пойдешь? — Конечно. У нас ребята в редакции, если и ходят, то голосуют как правило, за кандидата «против всех». — Но есть же теория Навального: отдавая «непроходному», ты отдаешь «ЕР». Вы в это не погружаетесь? — А другого варианта нет. Портя бюллетень, ты голосуешь за «ЕР». И все. Навальному выгодна логическая связь: или за Навального, или за «ЕР». Я считаю, у нас на выборах в регионе, как бы это ни было печально, но все адекватные и достойные люди в «ЕР». — Может быть, это говорит о том, что вообще Заксобрание не нужно? Зачем оно? Что оно такого принципиально делает? — Но мы же только что выяснили, зачем люди идут туда. — Может быть, должно быть общественное высказывание, что выборы в Заксобрание — это профанация и эти списки тоже. Эти политики — тоже профанация. Хватит лгать. — Нужно отжать паузу. Это должно быть сформулировано самой высшей властью. Все, чего хочется от [президента России Владимира] Путина — это четкого высказывания. Чтобы все поняли, что да, начинаем работать. Оно должно быть как речь в ООН: «Вы понимаете, что вы натворили?» Должна быть такая речь внутрь страны. Президент должен произнести, что да, за эти 20 лет мы не превратились в Сингапур, на то было много причин, о них все знают, но так больше продолжаться не может. Я последний год собирал информацию от разных людей и понял, что многое в нашей стране идет не так, как я думал, и сейчас нам необходимо совершить рывок и привести страну к правильному представлению о сильной державе, с конкурентоспособным рынком и богатым человеческим потенциалом. — А на территории — инерция… — А вот для этого нужна национальная гвардия. Губернаторы в прямом эфире обязательно должны смотреть речь президента. А после люди с незапоминающимися чертами лица их спрашивают: «Вам все понятно?» — «Все». — «Начинаем работать». И вот тогда пауза отожмется.
