В зале на диване сидят крупная женщина с черным платком на голове и мужчина, тоже в черном. «На смерти человека хотят сделать событие, подкопаться под фонд «Город без наркотиков», - беспристрастно рассказывает женщина. Это Ольга Александровна, мама Тани Казанцевой, неделю назад скоропостижно скончавшейся в больнице города Березовского. Мужчина рядом – ее муж, Танин папа, Леонид (он не называл отчества). Глубокие морщины на лице дают понять, сколько пережил этот мужчина, глаза опустошенные. Вздыхает. «Сейчас хотят закрыть фонд, хотя полицейские ничего не делали, чтобы закрыть наркоторговцев. У нас в Нижнем Тагиле практически открыто торгуют наркотиками. И никто с ними не борется, только фонд активно помогает».

 

Мы встречаемся с родителями Тани Казанцевой в реабилитационном центре фонда в Сарапулке. С виду – обычный коттедж, которых на улице Наумова десяток. Лишь нарисованный на воротах дельфин – символ «Города без наркотиков» - позволяет предположить, что это за место. Ольга Александровна привезла сюда свою дочь 8 апреля, и ровно через два месяца девушку увезли в больницу, откуда она не вышла.



Со стороны реабилитационный центр - обычный коттедж, которых в Сарапулке великое множество

 

Смерть Тани Казанцевой стала причиной проверок в реабилитационных центрах фонда, а в конце рабочей недели еще и спецопераций ГУ МВД и прокуратуры. «У меня нет претензий к фонду, Таня умерла в больнице», - рассказывает Ольга Александровна. Она вспоминает, как ей лишь после долгих уговоров врачи позволили увидеться с дочерью, вспоминает увиденную разруху. «Приходилось даже средства ухода покупать в больницу. Спасибо фонду, купили все необходимые лекарства», - продолжает Танина мама. Леонид добавляет: «Когда Таня умерла, нам и то из больницы не позвонили. Мы сами дозвонились. В восемь вечера нам сказали, что в 18.15 она умерла».

 

С фондом было не так. «Когда Таня заболела – мне сразу сказали, что у дочери температура, и сообщали о каждом шаге: как обращались в скорую, ходили к местным фельдшерам, как все-таки смогли госпитализировать. Все-все-все. И я в этом не сомневаюсь», - объясняет причины своего доверия Ольга Александровна. Она видела, как Евгений Ройзман договаривается о приеме дочери в 40-ю больницу, как Евгений Маленкин поднимает всех знакомых, находит спецмашину Центра медицины катастроф – уникальную технику, позволяющую перевозить больных даже в самом сложном состоянии. И, конечно, видя такую заботу, она верит этим людям. И не их вина, что к тому моменту, когда все удалось сделать, Таня Казанцева была нетранспортабельна.

Тут же по дому ходит Маруся, соседка Тани по комнате: «В первую ночь у нее резко поднялась температура – под 40, стонала. Мы вызывали скорую, но они не ездят на наш адрес. Сказали - оботрите уксусом. Мы так и сделали. Это было часа в два. Ей стало лучше. В семь проснулся Игорь, директор наш, мы к нему – про Танину температуру сказали. Отправил к фельдшерам. Те пришл, и говорят: она косит, покажите невропатологу. Опускают ей голову – должна от боли кричать, не кричит. Ну у нас всякое бывает. Тут врачи говорят, мы стали к ней присматриваться. А новая ночь – снова температура. Плохая вообще была, вот серьезно, и скорая не едет. Игорю пришлось врать, что у Тани приступ эпилепсии. Приехали».



Родители Тани Казанцевой приехали в центр, чтобы поддержать руководителей "Города без наркотиков". Они открыто говорят: неприятно, что смерть дочери используют для сведения личных счетов

 

В больнице Ольге Александровне сказали, что у дочери менингит и спасти ее не удастся – слишком поздно обратились за помощью. Этот диагноз Танины родители слышали не в первый раз: их дочь болела менингитом и раньше – семь лет назад, лежала в больнице и выжила. Танину жизнь вообще простой не назвать: лет десять назад попала в ДТП – вылетела головой в лобовое стекло. Получила инвалидность, первый раз вышла замуж, второй. Сыновьям сейчас 4 и 9 лет. «Очень любила их, жила ради них, но сошлась не с тем», - вздыхая, рассказывает Танина мама.

Вместе с детьми девушка оказалась в наркопритоне, стала колоться «крокодилом». Адрес притона всем хорошо известен – Ленинградский, 103. Леонид говорит, что приходил туда за дочерью, но на стук в дверь никто не открывал: «Вонь от этого «крокодила» сильная. Даже в подъезде. Соседи рассказывали, что притон давно, жаловались в милицию – никакого результата».

 

Через месяц родители забрали от Татьяны сыновей, а после нового года она пришла сама, сказала: «Мама, я больше так не могу. Хочу вылечиться. Помогите».

 

- Сейчас, когда вы знаете, как развивались события, вы жалеете, что привезли дочь в этот реабилитационный центр?, - спрашиваю я родителей Тани.

 

- Нет, - даже не раздумывая говорит ее мама.

 

- Нет, - добавляет отец.  

 


Танин отец пытался спасти дочь, искал помощи полиции, хотел закрыть притон, в который она попала, - не помогли 
 

Ольга Александровна – единственный известный мне человек, кто видел Таню практически сразу, как ее доставили из фонда в больницу. Анонимные источники журналистов в МВД несколько дней сообщали, что девушку жестоко избивали. «Ничего не было, - вспоминает мама. – Около пятки была небольшая ссадинка, и на руках. Врач сказал, это от инъекций, а на ноге – не знает откуда. Замазали зеленкой. Никаких следов побоев я не видела».

 

«Фонд большое дело делает. Куда мне девать дочь? Запру я ее в квартире – она через неделю в ту же среду выйдет. Отдам в наркодиспансер: знаю, там медсестры продают наркотики, и попасть туда может любой. А здесь была возможность переосмыслить жизнь. Нам ее дневник отдали», - продолжает Ольга Александровна и перечисляет прочитанное: обращение к сыновьям, обещание больше не быть гневной и раздражительной, красивые воспоминания о собственном счастливом детстве. Для наркотиков одно определение – грязь: «Не хочу к ним возвращаться». 

 

Леонид: «Благодарила нас, что мы ей помогли – привезли сюда».

 

Сейчас родители Тани готовят документы и будут оформлять опекунство над своими внуками. «Нам не нравится, что устроили из таниной смерти», - говорят они, и пока готовятся к записи своего обращения, объясняют, что задета не только память дочери – от масштабной кампании страдают и их внуки.

 

Ни в полицию, ни в прокуратуру, разбирающиеся с обстоятельствами смерти Тани, ее родителей еще не вызывали. Что странно, я то знаю по сообщениям информагентств, телеканалов… Да что там, весь интернет наполнен рассказами о важном расследовании, которое ведет какое-то из многочисленных силовых ведомств, желая узнать, кто же довел до смерти Татьяну Казанцеву. Что-то там на контроль взял замгенпрокурора Юрий Пономарев. И знаю, что в ходе расследования провели несколько спецопераций в реабилитационных центрах фонда. Именно поэтому коттедж, в котором мы разговариваем пуст: неделю назад здесь было 50 девочек, а теперь только семь.

 

Маруся – та самая танина соседка – рассказывает, со среды в центр постоянно кто-то приходил. «А у нас приказ: без старшего никого не пускать. Это частная территория. Старшего не было. И в первый раз мы их развернули. Потом их много приехало. И к нам, и в мужской [реабилитационный центр]. Не знали, что делать. А так готовились к выпускному 30-го, и репетировали песни в память о Тане, и еще одну – хотели спасибо Жене Ройзману сказать. Спеть песню на его стихи. Очень старались», - 30 июня исполнится год, как Маруся в фонде. Сама она москвичка, и мама предлагала ей возвращаться сразу, как закончится курс реабилитации. Отказалась. Просит оставить ее в центре до конца лета.

 

«Реально помогает»,  - говорит она, объясняя свой следующий выбор. В ночь на 22 июня появилась информация, что один из парней мужского центра написал заявление на фонд, обвинил в насильственном удержании. Девочкам предложили выбор: кто хочет остаться – оставайтесь, кто хочет уйти – уходите. 14 человек остались. «Я своими словами скажу, - добавляет другая девушка, Настя. – Ушли прожженные и чесотки, те, кто здесь отсиживался. Кто реально хочет жизнь поменять, кто что-то понимать начал – здесь».  «В первые три месяца я бы тоже ушла. Чтоб в себя прийти, надо полгода минимум», - уверена Маруся.

 

Когда 36 девчонок принялись собирать вещи – в коттедже рыдали все, и просили друг у друга прощения. Маленкин и Ройзман обзванивали родителей, сообщали о выборе дочери, вызывали такси.

 

За 18-летней Юлей из Екатеринбурга приехала мама, но вернуть домой не смогла. «Мы только отъехали от центра, останавливает гаишник, - рассказала Юля. – Без объяснения отобрал у мамы документы, сказал ехать за ним». Машина ГИБДД остановилась у полиции Березовского, куда Юлю и завели. «Там был один человек, не знаю, как зовут. Он сначала напечатал свои вопросы, и сказал: «Сейчас все подтвердишь, иначе маме документы не отдадим».

 

«Я испугалась за маму», - Юля поднимает свои огромные, еще детские глаза, и ей веришь: ребенок столкнулся с самым отвратительным проявлением работы Системы. Ее стаж употребления наркотиков – всего неделя. Неудачно влюбилась, думала лучше поймет своего парня, а он подсадил на наркотики. Спасибо маме – вовремя заметила, отвезла в фонд и девочка месяц провела в реабилитационном центре. «Теперь понимаю, что он меня не любил. Если бы любил – не позволил бы руки так испортить, - Юля показывает вены, на которых еще остались следы того недельного увлечения. – И девочек тут разных увидела. У многих школы не закончены, а у меня – средне-специальное образование есть, я в институт пойду. Уйти отсюда хотела потому что по маме очень соскучилась».

 

Переживая за маму, в полиции Березовского Юля утвердительно отвечала на все вопросы. Бьют? Угу. Издеваются? Но.

 

Ее отпустили через три с половиной часа.

 

Это не много – Настя провела в ГУ МВД по Свердловской области в Екатеринбурге почти сутки. Когда в центре уже прошло деление на тех, кто остается и тех, кто уходит, Настя решила остаться. Но, боясь провокаций полиции, даже самые стойкие – прятались, а Настя вместе с подругами оставалась у центра, потом попросила родителей одной из девчонок, забиравших ее домой – довезти до города. Машина ДПС перегородила путь метров через пятьдесят. «Мы вышли на улицу, какой-то человек показал водителю свои корочки, тот сел за руль и уехал», - описывает события Настя. Девчонок забрали в полицию.

 

Уже в полицейском главе девушку заставили пройти тест на наркотики (результат отрицательный) и осмотрели на наличие побоев (тоже ничего). «Нас завели в какой-то кабинет. Там было еще четыре девочки, и каждую вызывали по фамилии. Минут 20-30 проходит, девочка возвращается, в слезах, в истерике, но ничего не говорит. Нет, одна проговорилась. Ей угрожали, - восстанавливает недавние события Настя. – Мне тоже сказали: пиши на фонд, пиши, что удерживали силой. Не стала писать. Я приехала добровольно».

 

Потом девочек собрали, пообещав расселить в гостиницах: «Сказали: вы написали заявления, теперь мы отвечаем, чтобы с вашей головы ни один волосок не упал. Я говорю: «Я никакого заявления не писала. Отпустите», но как не слышат. Хорошо, до мамы дозвонилась – она всю прокуратуру на уши поставила, предупредила еще час и объявит журналистам, что полиция незаконно удерживает дочь. И ко мне подходит какой-то мент, и так спрашивает: «А ты же местная? Так иди домой». Типа это я дура, не поняла сразу». Из полиции девушка вышла в 20.30. Ни разу за день не поев.

 

Тема питания – отдельная. В сюжете НТВ, который мне удалось посмотреть, дама гигантских размеров вздыхает, узнав, что девушек кормили без учета разработанных государственных стандартов. Правда?

 

- Про стандарты уборки и чистоты мы все знаем. В любом общественном месте, где находится больше 20 человек действуют эти правила, - говорит Настя. Она в центре третий месяц и сейчас отвечает за весь кухонный блок. – Но еду мы и правда готовим на глаз. Понимаем, надо накормить 50 человек и сами решаем в какой кастрюле варить и сколько. Здесь без норм.

 

 - Были голодные?

 

- Как сам думаешь? Я сюда пришла, была 46 килограммов. Утром встать не могла – сил не было. Еще бы полтора месяца и все – оказалась бы на кладбище. Сейчас 61 килограмм.



"Бежали от мусоров. Если они хотели что-то против фонда сделать – ни перед чем бы ни остановились, наших запугивали. Ты же знаешь, они и подбросить что-то могут. Мы потому и прятались", - рассказывает Маруся

 

Соседка умершей Татьяны Маруся тоже жалуется – поправилась на 15 килограммов. Но, наверняка, в ту ночь немного сбросила – в отличие от других девушек Маруся побежала не на дорогу, а через черный вход к болоту. «Через крапиву, и в крапиве ночь просидели, - вспоминает девчонка. – Бежали от мусоров. Если они хотели что-то против фонда сделать – ни перед чем бы ни остановились, наших запугивали. Ты же знаешь, они и подбросить что-то могут. Мы потому и прятались. Я маме в Москву звоню, говорю: «Такое положение, меня девочка к себе в Первоуральск заберет переночевать». Мама, конечно, вся волнуется. Утром созванивались, она меня спрашивает про побои, про танину смерть – уже посмотрела телевизор. Предложила поближе к Москве перевезти. Нет, отказалась. Мне тут помогают».

 

Мне отчего-то кажется, что жизненный опыт Маруси (молодой еще девушки) – уже мечта романиста. «Я бы не хотела попасть в местное отделение. Не знаю, что они там могут сделать, - объясняет она свой побег, и тут же добавляет. – И не знаю, чтобы я сама говорила, окажись у них». Лемур – девочку, чье затемненное интервью МВД демонстрирует, как доказательство нарушений закона в реабилитационном центре, она не осуждает: у той месячный ребенок дома, муж – в мужском центре. «И мусора не дураки, видят, кому можно причесать».

 

В центре нашли письмо, которое Лемур писала родителям: в нем ни одной жалобы. Ее муж, упомянутый в заявлении девушки, как «насильственно удерживаемый в мужском реабилитационном центре», уже встретился со следователями и отказался давать показания против фонда. А еще отказался уходить до конца реабилитации.

 

Но были ли в центре побои? «Нет, - говорит Маруся, - наказывали только приседаниями. Некоторые так выебуривают, что не справиться». В первые полгода она сама «нормально поприседала». И не обижена: когда полиция опрашивала всех девчонок, Маруся ссылалась на 51-ю статью Конституции и на вопросы не отвечала.

 

 

«Не хочу, чтобы фонд закрыли», - говорит маленькая Юля. Сразу после записи ее «угу» и «но» на камеру, она вернулась в центр и попросила прощения у Евгения Маленкина, объяснила – испугалась за маму. «Всякое бывает», - услышала в ответ. Настя с кухни тоже спрашивала меня, что будет с фондом дальше? Ей хочется закончить курс реабилитации. Сейчас в коттедже семь девчонок, еще две приходили накануне, посмотрели обстановку и теперь готовятся к родительскому собранию – хотят вернуться. «Много звонков, - говорит Евгений Ройзман, - просят взять дочерей, звонят и сами девчонки».