Выступление Марианны Максимовской на Втором медиафоруме ОНФ прозвучало с грохотом разорвавшейся бомбы. Вопреки идеологии мероприятия экс-телеведущая заговорила о «пятой колонне» и национал-предателях, о том, что с экрана совсем пропала Россия и прочих неприятных вещах. Критика российской реальности были бы уместны в устах телеведущей «Недели», но сейчас Максимовская — вице-президент группы компаний «Михайлов и партнеры» и отвечает за развитие отношений с ключевыми клиентами. Больше того, она проводит встречи главредов федеральных СМИ с губернаторами и формирует имидж глав регионов. — Вы действительно сталкиваетесь с тем, что вас называют «пятой колонной», национал-предателем? Ощущаете, что вокруг идут бесконечные поиски врага? Последний наш эфир был в начале июля 2014 года, то есть уже вовсю были события на Украине, и Донбасс был, и Крым, уже все было. И я столкнулась с поразившей меня вещью. Я имею в виду абсолютную радикализацию аудитории, когда она разделилась и стала воспринимать только крайние точки зрения. Никакую середину аудитория не воспринимала ни с той, ни с другой стороны. Я уже приводила пример сепаратистов на востоке Украины — это правила русского языка. Они именно вооруженные сепаратисты, потому что с оружием в руках отстаивают независимость своего региона. Не в Раде, не в парламенте, не на трибунах каких-то, а просто взяв в руки оружие. Так вот, одна часть аудитории стала мне писать что-то типа: «Как вы смеете ополченцев называть сепаратистами? Жидо-бандеровка» и прочее в таком духе, как сейчас принято. А с другой стороны мне писали примерно следующее: «А, ну понятно, Кремль проплатил, и вы тоже под Кремлем! Почему вы не называете их террористами? Они же террористы! Понятно по вашему определению, что вы уже давно продались кровавому режиму!» и убедить и тех, и других было решительно невозможно. Аудитория не слушает, ни та, ни другая. Я поняла, что лично для меня есть огромная опасность превращения в партийного журналиста. Либо с одной, либо с другой стороны. Вот та объективистская журналистика, которой я всегда придерживалась (во всяком случае, я надеюсь, что придерживалась все десятилетия своей работы), она стала просто невозможной. И не потому, что ее запрещали, а потому что ее не воспринимает эта поляризованная аудитория. — К каким последствиям может привести эта поляризация мнений? Введение единомыслия подразумевает очень скорое введение продуктовых карточек, и это правда. Это вот как закон — как тот, что после первого толчка землетрясения следует второй. И об этом же тоже все знают: и министры экономического блока, и люди, которые формируют идеологическое поле в нашей стране, и те, которые принимают окончательные решения. И я абсолютно уверена, что введения продуктовых карточек они не хотят. Сейчас очень модно смеяться по поводу борьбы телевизора и холодильника, в душах, умах и желудках потребителей, но это же правда! Вот ввели этот чудовищный закон о запрете рекламы на неэфирных каналах, который по сути их убивал и оставлял нам, конечно, не один Первый канал, как было в советское время, но семь-восемь, около того. Но этот закон ведь сейчас меняют! То есть поняли, что это абсолютно чрезмерное и избыточное. Вот Леонид Левин, депутат Госдумы, нам рассказывал на сессии названия законов, которые они отклонили (некоторые инициативы своих коллег на панельной дискуссии медиафорума Леонид Левин назвал дурацкими — URA.Ru). И зал — это единственное место, где ему громко и с радостью хлопали. И на том месте, где депутат критиковал собственную Думу шестого созыва, зал ему тоже радостно хлопал. Люди понимают, о чем идет речь. Настроение очевидное. И что, депутат этого не увидел? Увидел. Отменят потом еще парочку таких же дебильных законов... — Вы говорили, что в будущем ситуация в обществе обязательно должна выправиться. Вы видите какие-то предпосылки для примирения двух лагерей? Я исхожу из того, что на самом деле власть понимает, где граница, которую абсолютно точно нельзя переходить. Я реально из этого исхожу. И я исхожу из того, что для сохранения мира, спокойствия и процветания нашей страны такого чудовищного перекоса, окончательного и бесповоротного, допущено не будет. Я правда в это верю. Ситуация изменилась, сейчас не такое людоедское время, каким оно было в 30-е, скажем, годы. С этим не поспорят даже самые яростные противники «режима». Это факт. Выправлять эту ситуацию надо, отзывать эту скопившуюся агрессию, которая, безусловно, скопилась в обществе, тоже надо, и я не знаю, что с этим делать. Но я надеюсь, что власть об этом думает, потому что не может народ так долго находиться в таком взбудораженном состоянии. Каждый день ему подбрасывают дровишки в этот достаточно агрессивный костер. — Вы активно используете такие площадки, как форумы, для того, чтобы транслировать свою точку зрения? То, что все-таки власть пытается балансировать, я это вижу. И во многом из-за этого я и приехала на диалог. Мне представлялось важным высказаться здесь и рассказать о своей позиции. Она может ничего не изменить, конечно, же, в глобальном смысле. Я даже уверена, что она ничего не изменит, но мне представилась такая возможность, и я высказалась. Уже хорошо. Вы знаете, примерно год я практически не использовала никаких площадок. Отказывалась от интервью, и делала это совершенно сознательно, потому что я была достаточно деморализована состоянием аудитории. Я не знала, какие найти слова, чтобы убедить ту аудиторию, которую еще совсем недавно я думала, что я хорошо чувствую. Но уже почти год прошел, и я поняла, что у меня есть своя точка зрения. Мне есть что сказать, я болею душой за положение дел в моей профессии. Прошлой теперь, но тем не менее. — Вы — титулованный журналист, почти 30 лет отдали профессии и вдруг принимаете решение о том, чтобы уйти из нее в консалтинг. Насколько свободно вы чувствуете себя в новой роли, так сказать, по другую сторону экрана? Есть такое стереотипное представление, что журналистика и пиар — это не просто две стороны улицы, а враждебные друг другу профессии. Решение уйти с телевидения было непростым, но мне оно представлялось наиболее честным на тот момент. Я волновалась: смогу ли я найти себя в пиаре со своими представлениями о взаимоотношения разных гражданских институтов? И вы знаете, я абсолютно счастлива тому, что оказывается, и в коммуникациях (я предпочитаю все-таки говорить не о пиаре, а о массовых коммуникациях — это шире и точнее), и в журналистике можно выбрать сторону силы. Условно говоря, в журналистике можно заниматься обслуживанием власти, а в коммуникациях — так называемым черным пиаром. А можно заниматься коммуникациями в полном смысле этого слова: соединять различные институты, крупные группы, объединения, движения с обществом. Через СМИ. В этом, собственно, и смысл массовых коммуникаций. И можно не кривить душой, не врать, не втюхивать, как принято на сленге говорить, и не нести информацию, которая не соответствует действительности. А наоборот, советовать организациям, с которыми ты имеешь дело, говорить правду. Говорить! У нас многие в бизнесе считают, как и в политике. Ты просишь министра высказаться по общественно важной теме, а он тебе в лучшем случае отписку присылает, что он сильно занят. И то же самое — крупные промышленные структуры, которые, например, загрязнили экологию в регионе, где у них предприятия, и не хотят это никак комментировать. Ну как это? Вот здесь как раз нужен пиар, и моя роль, в том числе — объяснить, подсказать и настоять на том, что объяснение своей позиции, ее формулирование и доведение до людей — это важнейшая часть работы, без которой не будет доверия, репутации и большого, настоящего бренда. И я сейчас очень рада тому, что мне нравится то, чем я занимаюсь. Но, постучу, как говорится, по столу... — Предпочтение, наверное, отдаете все-таки политике? — Да, это правда. Меня просто всю жизнь интересовала преимущественно политика. Поэтому не буду лукавить: и в новой сфере меня тоже, прежде всего, интересует она и все, что так или иначе связано с общественной жизнью. Это достаточно широкое понятие, поэтому туда укладывается масса всяких историй, которыми я с удовольствием сейчас занимаюсь. — Сейчас в повестке две темы: Рамзан Кадыров и 70-й День Победы. Что можете сказать об открытом противостоянии главы Чеченской Республики и силовых ведомств? Когда оно закончится, и главное — чем? Я очень хорошо, как мне кажется, знаю ситуацию в республике. Я неоднократно, начиная с 2007 года, туда ездила. Интервью у Рамзана Кадырова я брала раз пять, наверное. Больших. И вообще мы очень много делали про него сюжетов. Я прекрасно понимаю и настроения, которые царят сейчас с другой стороны. Это очень сложный конфликт, глобальный, который, безусловно, надо как-то разрешить. Как? Я, честно говоря, не знаю, потому что ситуация чрезвычайно сложная. То, что этот конфликт решать надо, для меня очевидно. То, что это, так или иначе, может сделать только один человек в нашей стране — это тоже очевидно. Но как он поступит, я не знаю. И мне это самой, так же, как и вам, более чем интересно. Другое дело, что это может не быть (как это сейчас принято говорить) в паблике. То есть, мы можем и не узнать, как это все решилось, но ситуацию, как минимум, заморозят. Заморозить, отложить, как-то попробовать нивелировать те угрозы, которые могут быть в результате противостояния чеченского руководителя и федеральных силовиков — просто необходимо. Эту ситуацию надо как-то... Давайте я использую слово «разрулить»? — Меньше, чем через две недели страна отпразднует День Победы. В его преддверии чиновники стараются заработать дополнительные очки, а ветераны отказываются идти на праздник. Что это значит? Моему двоюродному дедушке 97 лет, он на парад не пойдет. Ему 97 лет исполнится как раз 22 июня, в день начала войны. Двум моим бабушкам по 95 лет. Одна уже совсем лежит, другая могла бы пойти с нашей помощью, но не хочет. И это печально, потому что у людей, которые прошли этот ужас, у них сейчас очень, я бы сказала, разные ощущения: смотреть на молодежь, которая обвязывает поводки собачек георгиевскими ленточками? Это чудовищно! Вот за что надо наказывать. Не за танцы на фоне мемориала «Малая Земля», а вот за эти георгиевские ленточки на ошейниках собачек.

прочитать статью полностью