В 2016 году истек срок, отведенный президентом Владимиром Путиным на преодоление экономического кризиса. О том, что сейчас происходит с российской экономикой, сколько будет стоить рубль и нефть в 2017 году и как долго можно болтаться «около ноля» — в интервью директора Института стратегического анализа ФБК Игоря Николаева. — Игорь Алексеевич, что произошло за этот год с российской экономикой? Можно ли говорить, что худшие времена позади? Президент дает оптимистичные прогнозы по инфляции. Правительство, ЦБ, например, вообще прогнозируют рост российской экономики в 2017 году. — Да, первый шок действительно прошел, и это естественно. При любом кризисе всегда наступает некоторая адаптация к нему. В нашем случае стабилизация ситуации подкреплена достаточно жесткими мерами из арсенала денежно-кредитной политики. Я имею в виду жесткую политику, направленную на удержание курса рубля, на подавление инфляции, девалютизацию банковских активов: тут разные механизмы использовались. Но все это не привело к коренному перелому в кризисе. Потому что меры кредитно-денежной политики не были подкреплены эффективными структурными реформами. Но такое впечатление, что там наверху даже нет понимания причины и масштаба проблем. — Глава ЦСР Алексей Кудрин пишет свою экономическую программу, где должны быть предложены реформы. Параллельно альтернативные предложения разрабатывает Столыпинский клуб во главе с Борисом Титовым. Как вы считаете, их работа может дать нужный для российской экономики результат? — Результаты работы группы Кудрина должны появиться не раньше весны 2017 года. Как известно, в президентском послании сказано о том, что к маю план действий правительства по обеспечению долговременного экономического роста уже должен быть представлен для того, чтобы к 2020 году у нас темпы роста экономики были выше общемировых. Но мне сложно сказать, как это будет достигнуто. Вот, например, одна из структурных проблем — наша пенсионная система. Тенденция последних лет — на одного работающего приходится все больше пенсионеров. Как будут решать эту проблему? Просто поднимут пенсионный возраст? — Эту меру давно предлагает Минфин как безальтернативную в такой ситуации. А как еще можно исправить ситуацию? — Если вся пенсионная реформа будет сводиться просто к поднятию пенсионного возраста, то это мало что даст. Надо вовлечь как можно больше людей в хозяйственный оборот, предпринимательскую деятельность. Вот о чем надо думать. — Освобождение самозанятых граждан от налогов на несколько лет — разве не та мера, которая как раз должна помочь людям легализоваться на рынке труда? — Если вы хотите оценить эффективность, то проще всего поставить себя на место самозанятого. Сейчас они, как известно, работают на своем рынке услуг и ничего не платят. А им говорят: вы освобождаетесь от всех уплат, но вы должны зарегистрироваться. И спустя два года уже принять решение: или НДФЛ, или ИП, то есть придется платить. В условиях, когда экономический кризис продолжается, когда эти люди и так не платят, многие ли пойдут регистрироваться в налоговую инспекцию? Вряд ли. — Президент в своем послании говорил о необходимости обновления налоговой базы и сказал, что она должна работать на стимулировании деловой активности. — Большой вопрос, стоит ли в период кризиса серьезно пересматривать налоговую базу. В эти периоды чрезвычайно важна предсказуемость. Какие налоговые риски главные? Если налоги растут, и если я все меньше понимаю, что дальше будет. А когда фактически анонсировали, что нас ждет масштабная налоговая реформа, то это уже создает атмосферу непредсказуемости налоговой системы. Кроме того, Минфин уже заявил, что он будет постоянно ставить вопрос о том, чтобы страховые взносы уменьшить, а НДС увеличить. Таким образом они хотят стимулировать экспорт, для которого важно, какие у нас трудовые издержки. Но это ведь серьезная перестройка налоговой системы. Принципиально лучше ее совсем не трогать, и в той системе, которая есть, постараться сделать так, чтобы налоговое бремя снижалось. — Какая нагрузка в налоговой сфере ожидает нас в следующем году? — Можно говорить о фактической ликвидации федеральной льготы на движимое имущество, потому что теперь регионы смогут сами решать, оставлять ее или нет. А мы понимаем, что регионы, когда они сталкиваются с серьезными проблемами дефицита бюджета, вряд ли будут отказываться от такой возможности. У них майские указы трещат по швам. Кроме того, обсуждается предоставление права субъектам пересматривать кадастровую оценку недвижимости. Еще одно нововведение — со следующего года размер убытков прошлых лет, на который можно сокращать базу по налогу на прибыль, уже не должен превышать 50% от ее суммы. И вот, если говорить еще и о повышении акцизов в нефтянке, то начинаешь анализировать и понимаешь, что налоговая нагрузка будет только повышаться. — Если власти не проведут никаких принципиальных реформ в пенсионной сфере, то что нас ждет? — Какие-то меры все-таки будут реализованы. Накопительная часть, как она задумывалась после нескольких лет заморозки, прекратит свое существование — и это будет откатом назад. Повышение пенсионного возраста будет, но не раньше 2018 года. И все равно, как бы вы ни хотели быстро его повысить, вы будете вынуждены растянуть этот процесс на годы. Эта мера будет давать какие-то миллиарды, но когда дефицитность триллионами измеряется, то проблема не решится. — И как дальше будет эта дефицитность покрываться? Не будет индексации пенсий? Или вообще ее перестанут выплачивать? — В новом году ситуация будет еще более ли менее: мы понимаем, что это 2017 год, и тут кровь из носа будет индексация наравне с инфляцией. В 2018 году тоже все будет нормально. Понятно, что раз весной выборы, то с начала года проиндексируют и работающим, и неработающим, и все будет хорошо. Основные риски у нас после 2018 года. Другое дело, что Резервного фонда не будет уже к концу 2017 года. И бюджет сверстан, исходя из того, что на покрытие дефицита мы израсходуем остатки Резервного фонда. Самое неприятное начнется после того, как мы израсходуем Резервный фонд. Тогда мы начнем тратить ФНБ, и если для этого придется поменять законодательство, то поменяем. Это как в жизни: тебя уволили, доходов нет, но если у тебя в тумбочке хорошая заначка, то какое-то время можно жить, и ничего. — Надолго нам хватит Фонда национального благосостояния? — Если так будем тратить, то, на самом деле, на 2017-й год хватит, на 2018-й год хватит, а вот на 2019-2020 — уже нет. Сейчас мы более 2 триллионов резервных фондов забираем, чтобы сбалансировать годовой федеральный бюджет, и то были вынуждены заморозить его в номинальном выражении. При таких-то заимствованиях из кубышек. В реальном же выражении бюджет за три года сократится на 15% примерно. И если у нас экономика через 2-3 года не будет генерировать доходы такие, как хотелось бы, то тогда других выходов не будет — придется резко сокращать расходы. Как раз на те 2 триллиона рублей ежегодно, которые мы пока берем из этих кубышек. — Получать доходы наша экономика может в основном за счет газа и нефти. Других источников так и не появилось? — Сырьевая структура остается по-прежнему доминирующей. Экономика, естественно, остается ориентированной на экспорт сырья, и около 60% по-прежнему в экспорте занимают энергоресурсы. Структурный кризис, структурный перекос, сырьевая перекошенность — они накапливаются годами. И вы не можете за считанные месяцы из сырьевой экономики сделать экономику с развитыми высокотехнологичными отраслями промышленности. Вы не можете долю малого и среднего бизнеса от 20% повысить до 60%, как ни хотелось бы. Есть определенные технологические циклы, и на преодоление структурных диспропорций банально требуется время. — На ваш взгляд, как будет решаться проблема наполнения бюджетов в регионах? Может ли власть попросить бизнесменов делиться своими доходами и реанимировать таким образом модель 90-х? — Этот прием, конечно, из арсенала 90-х. В такой вот простой и грубой форме сейчас вряд ли это будет. А в принципе, под разговор о «социальной ответственности» вполне возможен подобный мягкий прессинг. — Это может быть эффективно? — Только если мы знаем, что достаточно заткнуть дыру и корабль поплывет дальше. А у нас ведь эти трещины везде, и просто не хватит средств. Это только временно можно, а дальше что? А дальше те самые пресловутые структурные реформы, которые должны проводиться и давать эффект, отдачу и решение всех этих проблем. — В каких условиях окажутся губернаторы? Со следующего года, я так понимаю, у них уже начнутся проблемы, а дальше? — Проблемы у многих уже сейчас, потому что майские указы надо выполнять, они же понимают, что к этому будет пристальное внимание. В общем, власти, когда в 2012 году их принимали и подписывали, не думали, что так история будет разворачиваться. Есть много лукавства в том, как по утверждённым целевым показателям будут отчитываться, но надо все равно выполнять. В 2018-м году федеральный центр будет еще помогать, чтобы все более или менее красиво было. Когда выборы пройдут и дело будет сделано, а резервные фонды истощены, начинается самое неприятное: потенциальные регионы-банкроты, а таких уже достаточно, могут стать вполне реальными. — Могут в этих условиях губернаторы получить какую-то самостоятельность от федерального центра? — Мне с трудом верится. У нас такой федерализм унитарный все-таки — больше собрать денег в центр, а потом перераспределить, и таким образом обеспечивается управляемость. Потому что, если больше оставлять на местах, то губернаторы же могут почувствовать свою самостоятельность. Но эта схема — унитарная — не такая уж и прочная. Потому что может случиться, что ты вроде все по-прежнему аккумулируешь в центре, а дать тебе больше нечего — и там денег нет, и здесь. — Получается, что в условиях, когда дать уже нечего, такая система потеряет свою актуальность? — На самом деле, это только теория, а так, практически всегда будут что-то давать. Другое дело, что ручейки эти уменьшатся, но даже за эти крохи будут драться и в очередь стоять. И можно ли сказать, что это управляемость? — Есть ли угроза социальной напряженности в регионах? Или с населением такая же история, как с экономикой — люди постепенно привыкают к падению доходов и учатся жить в новых условиях? — Если мы посмотрим на динамику числа бедных, то она достаточно угрожающая: 14,6% людей по итогам первого полугодия, которые живут ниже черты бедности, и это по нашим официальным оценкам. А это 21,4 миллиона человек, что на 5-6 миллионов больше, чем еще несколько лет назад. Понятно, что у нас были годы, когда было и 30 миллионов, и больше людей, которые жили ниже черты бедности. Но если обнищание продолжится и затянется на долгие годы, то конечно, позитивного настроения это людям не добавит. Можно сказать, что два-три года за счет государственных кубышек у нас еще есть. Если к этому времени экономика не выходит на устойчивые положительные темпы роста, то ситуация ухудшается. — Может, нас спасет какое-то чудо? Взлет цен на нефть, например? — Падение цен на нефть в развивающихся странах — это структурный кризис, отягощенный внешним шоком. Внешний шок может быть и позитивным, если цены на нефть резко растут. И Саудовская Аравия, и Кувейт переживали такие структурные кризисы. И с точки зрения структуры реформирования там хотя и происходили позитивные сдвиги, но они, конечно, еще не стали в полной мере другими экономиками. Это было в 80—90-е годы. Их спасал новый взлет цен на нефть. Но как раз сейчас Саудовская Аравия, например, очень решительно занимается структурной перестройкой. Они к 2020 году хотят уже уйти от нефтяной зависимости. То есть саудиты фору нам дают в этом смысле. Можно, конечно, надеяться на то, что нас спасет такой внешний позитивный шок, как взлет цен нефть. А если не будет этого взлёта цен? Тогда продолжительность кризиса будет 7-8, а то и 10 лет. Почему? Потому что циклы низких и высоких цен на нефть — это уже долговременные циклы. И мы вошли именно в долговременный цикл — сланцевая революция в США свершилась — это важный фактор, и ОПЕК — уже совсем не та организация, которая была раньше. Так что 50 долларов за баррель — это надолго. А для российской экономики это низкие цены на нефть, мы при таких ценах по 2 триллиона рублей ежегодно вынуждены забирать из кубышек. — Какие нам нужны цены на нефть, чтобы можно было не лезть в кубышку?  — С учетом того, что российская экономика при 100 долларах за баррель уже стремилась по темпам роста к нулю (по итогам первого полугодия 2014 года, когда не было никаких санкций, прирост ВВП в годовом выражении составил 0,8%), такой цены на нефть будет недостаточно. То есть нас не спасали даже такие цены. И если вы спрашиваете, какие цены нас спасут, то это 150-200 долларов за баррель. А это фантастика, этого не будет. В обозримом будущем — точно. Может быть, когда-нибудь, когда запасы будут подходить к концу, новый взлет какой-то будет, но пока — сланцевый фактор. Так что на это рассчитывать не стоит. — Что будет в следующем году с рублем и долларом? Про нефть вы говорили, что в лучшем случае она будет стоить 50 долларов за баррель? — Я думаю, что будет еще меньше. Тот прогноз, который (редкий случай, когда я согласен) в федеральном бюджете, это — 40 долларов. И я думаю, будет около того. То, что происходит сейчас — это такая естественная волатильность, фактор договоренностей, ОПЕК отыгрывается. Потом выяснится, что не соблюдаются все эти договоренности по ограничению добычи нефти, что каждый пытается что-то добывать втихаря. Танкер туда, танкер сюда. Там вообще о принципах говорить не приходится. Что касается рубля, то он будет ослабевать. В 2017 году я бы ориентировался на 80 рублей за доллар США. Все эти механизмы по удержанию курса действенны до поры до времени, когда вы можете валютное резервирование повышать, нормативы. А сейчас эти меры исчерпаны в значительной степени. — Какое влияние оказывают взаимные санкции на нашу экономику? Насколько получилось ограничением импорта иностранных продуктов добиться оживления внутреннего рынка? — Мы переживаем структурный кризис, отягощенный внешними шоками в виде низких цен на нефть, санкциями и контрсанкциями. А у нас везде тиражируется мысль: «Что делать! Ну, тяжело, но можно ведь развиваться!». Слушайте, вы действительно можете болтаться около нуля и ссылаться на опыт других стран. Но почему, к примеру, Иран так хотел, чтобы санкции были сняты? Потому что болтаться там можно годами. — Как долго? — Долго. Вот, пожалуйста, Куба. 50 лет хотите? Иран — 30 лет. Можно долго, но это не развитие! Это не то, что было обозначено в послании. В таком случае у нас темпы роста выше мировых не будут. Вы на опыт других стран посмотрите: они (некоторые страны) хоть и были под санкциями, но колоссальную помощь получали. Та же Куба от Советского Союза. Мы же им 35 миллиардов долларов долгов списали уже в 2000-х годах. А всего Куба за все годы получила от Советского Союза около 65 миллиардов долларов США. И все равно не помогло, и все равно приходят к снятию санкций. — Есть надежда, что в 2017 году будут все-таки пересмотрены санкции как с нашей стороны, так и со стороны Запада? — Давайте исходить из того, что фактор санкций даже в официальных прогнозах сейчас заложен Министерством экономического развития. То есть мы сами так прогнозируем. Интересно также, что когда летом 2016 года Евросоюз принимал решения о продлении санкций на полгода, до начала 2017 года, то мы фактически одновременно приняли решение, что наши т. н. «ответные меры» будут действовать до конца 2017 года. Мы сами провоцируем, чтобы санкции и дальше продлевали, меряемся, у кого санкции длиннее. Плюс есть реальные проблемы с выполнением Минских соглашений. Поэтому прогноз такой: в 2017 году санкционное противостояние продолжится. Это не критично, но ничего хорошего в этом, разумеется, нет.

прочитать статью полностью