Совет Федерации молодеет и хорошеет. Последний крупный «призыв» в верхнюю палату федерального парламента был на треть женским. Говорят, это очень понравилось спикеру Валентине Матвиенко, у которой появилась гендерная поддержка. Челябинский сенатор Ирина Гехт проработала в Москве уже год, время подвести первые итоги — о смене стереотипов в Совфеде, своем шефе, защите продовольственного рынка страны, хитрых аграриях и агрессии китайцев на русские поля. — Ирина Альфредовна, не жалеете, что ушли из исполнительной власти региона? — Конечно, специфика работы значительно отличается. Хотя и исполнительная, и законодательная деятельность предполагают большую ответственность. В Совете Федерации, думаю, я себя нашла. — Вообще долгое время считалось, что Совет Федерации — это едва ли не место почетной пенсии. А тут вы — молодая женщина, есть и другие молодые сенаторы. Согласны с такой характеристикой Палаты? — Было время, когда в Совет Федерации уходили бывшие губернаторы, и, наверное, это, и правда, было местом почетной отставки. Недавно мы с коллегой участвовали в одной из программ. И он говорил заместителю министра: «Вот, губернаторы работают до 60, а потом — в Совет Федерации». Но тут же оглянулся на меня. В общем, сегодня стереотипы меняются. — В последнее время в Совете Федерации многое изменилось… — Да, к примеру, наш «призыв» (осень 2014 года, — ред.) оказался на 30 % женским, что редкость. У всех было желание изменить отношение к Совету Федерации, чтобы у нас появились свои спикеры, ведь до сих пор было принято, что все комментировали только депутаты Государственной Думы, а члены Совета Федерации занимали нейтральную позицию. Это дало результаты, и недавно наш спикер Валентина Ивановна Матвиенко отметила, что женщины действительно оказались активными. — С таким примером, как сама Валентина Ивановна, немудрено. — Конечно. — Я, кстати, постоянно наблюдаю, как она держит всех сенаторов в ежовых рукавицах — дисциплина жесткая, но, видимо, без этого тоже нельзя? — Да, причем, сколько бы мероприятий ни проводили, она всегда глубоко погружена в суть вопроса. Как, например, последний парламентский час, который касался вопросов госрегулирования рынка алкоголя, где Валентина Ивановна, выслушав малоубедительные доводы представителей Росалкогольрегулирования, предложила сделать соответствующий запрос в антикоррупционный комитет по поводу аффилированности руководителей с теми или иными структурами и вообще по поводу соответствия их занимаемым должностям. Это сильный шаг, вызывающий уважение. Мы все понимаем, что рынок алкоголя не контролируется и Росалкогольрегулирование на самом деле непонятно чем занимается. А те смерти, которые произошли в Красноярске, — это тоже следствие бездействия ответственных чиновников. В Следственном комитете предложили приравнять смертельные отравления суррогатным алкоголем к умышленному убийству. Сегодня такие отравления квалифицируются как смерть по неосторожности. Дополнение статьи 238 УК РФ «Производство, хранение, перевозка или сбыт товаров и продукции, не отвечающей требованиям безопасности, повлекшее по неосторожности смерть человека» квалифицирующим признаком «совершенное путем фальсификации алкогольной продукции» значительно ужесточит наказание. Я думаю, мы будем ее поддерживать: люди должны нести ответственность за то, что они делают. — Это касается и продавцов, и производителей? — Это касается производителей. — Тогда, возможно, стоит подумать и об ответственности производителей продуктов питания? — Да, надо ужесточать наказание и за продовольствие, изготовленное с использованием суррогатов и генно-модифицированных добавок. Для того чтобы бизнес все-таки понимал, что за здоровье населения он должен нести ответственность, и достаточно серьезную. Пока у нас будут действовать либеральные меры наказания, мы так и будем сталкиваться с проблемами фальсификации продукции. Мы недавно беседовали с директором Ассоциации предприятий социального питания в сфере образования и здравоохранения Москвы, который сказал, что они полностью отказались от поставок в школы и детские сады соков, потому что это на 100 % фальсификат, молочные продукты — на 50 %. У них вся продукция проходит лабораторный контроль. Однако выявить фальсификат — это одно, но механизма наказания за его производство нет. Понятно, что любую этикетку мы можем напечатать где угодно, современные технические условия это позволяют. Пока не будет жесткого регулирования и соответствующего наказания, мы, наверное, так и будем сталкиваться с фальсификатом: желание людей заработать быстро и сейчас никуда не исчезло. Сегодня, к сожалению, идет очень много санкционных продуктов из Белоруссии, и, я думаю, с введением санкций в отношении Турции начнется переупаковка тех же самых товаров в Абхазии и Азербайджане. — А где же контролирующие органы? — Контролирующих органов очень много, а ситуация не меняется, президент Путин об этом сказал в своем послании. Сказал достаточно жестко, что уже не раз давал поручения, а воз и ныне там. Кстати, уже давно речь идет о том, что необходимо укрупнять и объединять надзорные ведомства. В частности, речь о таможне и налоговой: бизнес вынужден дважды проходить те или иные процедуры и оплачивать сборы. То же касается Россельхознадзора, ветеринарного надзора, по которым тоже существуют большие вопросы. Когда у нас завозилось переупакованное мясо из Польши или молоко в объемах, которые говорят о росте его производства в Белоруссии в три раза, все это пропускалось через границу. Если тебе удалось завезти, никто тебе не запретит потом это продать. Я думаю, что в большинстве субъектов надзорные органы прекрасно знают, откуда тот же контрафактный алкоголь, где размешивается молоко. В свое время в Челябинской области выяснили, что конкурс на поставку молока в школы выиграла фирма, которая находилась на территории исправительной колонии, она просто занималась размешиванием воды с порошком. Нам достаточно сложно было убрать ее с рынка и доказать, что это фальсификат. В целом борьба с фальсификатом — это всегда политическая воля руководства, в том числе и региона, и страны. Поэтому президент Путин в своем послании говорил, что надо поддерживать отечественных производителей, но лишь тех, что производят качественную, а не суррогатную продукцию. — Наверное, в современных условиях по-другому и быть не может: Россию пытаются ввести в состояние продовольственной блокады. — Конечно. В противном случае у населения доверия к власти не будет. Законодатели сегодня предлагают внести обязательные маркировки. Например, указывать, что тот или иной продукт содержит пальмовое масло. Но мы же понимаем, что на этикетке может быть написано одно, а фактически в продукте будет присутствовать совсем другое. В нулевом чтении мы приняли два законопроекта о запрете ГМО и пальмового масла. Законопроект еще должен пройти обсуждение в Госдуме и Совете Федерации. После его принятия производителям понадобится время, чтобы перейти на новые ингредиенты и понять, в каком количестве и в каких продуктах может применяться, например, пальмовое масло. — Как быть с импортозамещением? Вообще изначально считалось, что сельское хозяйство — наш фаворит в этом вопросе. Но объективно по всем категориям продуктов питания мы не можем пока этого добиться. — Во-первых, импортозамещение — это процесс долгий. 2020 год — это та дата, когда мы полностью сможем обеспечить свою продовольственную безопасность по всем группам продуктов. В каких-то отраслях мы это уже сделали: птица, свинина, яйца — здесь мы достигли уровня продовольственной безопасности, потому что в эти сферы раньше было вложено достаточно много инвестиций. И эти виды сельского хозяйства имеют достаточно быструю окупаемость. Чего нельзя сказать, например, о молочном животноводстве. Молока нам не хватает, что ни говори. Полностью не обеспечиваем мы себя и говядиной — это другой ценовой сегмент. Поэтому при обсуждении санкций в отношении Турции ряд позиций сохранился. Например, по ввозу рыбы, говядины, молока и лимонов (у нас в магазинах 90 % лимонов — турецкие). Это сделано для того, чтобы не ущемить права потребителей. — Но вводи санкции или не вводи — без финансирования молочное или мясное животноводство не возродить. — Понятно, что при том финансировании, которое есть сегодня, мы вряд ли завтра достигнем уровня продовольственной безопасности по молочному животноводству: это отрасль, окупаемость которой составляет порядка 10 лет. Инвесторам нужно оказывать поддержку, иначе они не пойдут. С учетом того, что на рынке литр натурального молока стоит в два раза дороже, чем литр восстановленного, потребитель зачастую голосует кошельком. Производителям необходимо просто гарантировать сбыт, чтобы они могли инвестировать в отрасль. На это, кстати, направлена программа внутренней продовольственной помощи. С одной стороны, она предполагает гарантию сбыта продукции сельхозпроизводителям, а с другой стороны — помощь малообеспеченным гражданам по обеспечению сбалансированного и качественного питания. — Продовольственные карточки? — Да, все верно. — Но у многих возникает вопрос: не приведет ли эта инициатива к возрождению талонной системы? — Ну да, если мы говорим о карточках, в сознании сразу возникает 200 граммов хлеба, пачка масла. Нет, талоны — это дефицит, а продовольственная карточка — это возможность приобрести определенные товары на те деньги, которые будут перечисляться государством. С одной стороны, мы кормим малообеспеченных, с другой — гарантируем спрос нашим сельхозпроизводителям, так как в программу попадает только отечественная продукция. Главное — это предоставление малообеспеченным слоям населения основных продуктов питания. В этом году число бедных в России достигло максимума — практически 21,7 миллиона, то есть число людей за чертой бедности возросло на 2 миллиона человек, и, я думаю, оно еще увеличится. Президент правильно в своем послании сказал, что мы должны поддерживать тех, кто на самом деле в этом нуждается. Пока же мы тратим на господдержку триллионы, а бедных меньше не становится. Надо пересматривать подходы и к мерам господдержки, и к оценкам эффективности для того, чтобы оказывать помощь по принципу нуждаемости. — О какой ежемесячной субсидии идет речь? — Система внутренней продовольственной помощи по оценкам Минпромторга составляет примерно 1400 рублей на человека. Это как раз та сумма, которой не хватает на приобретение полного набора продуктов продовольственной корзины — мяса, птицы, хлебобулочных изделий и других продуктов, за исключением товаров длительного хранения. Все они должны быть отечественного производства, в том числе овощи и фрукты. В целом мы сегодня говорим об изменении структуры питания: внутренняя продовольственная помощь — это возможность для человека полноценно питаться и получать необходимые белки, углеводы и т. д. Это, конечно, дорогостоящая программа. Она сопоставима с бюджетом Минсельхоза в целом, но, если мы реализуем ее, это будет новый шаг в социальной политике государства. — Опять же — наши люди предпочитают откладывать на черный день. С «карточными» деньгами такая возможность будет? — Нет. Даже внукам не получится отправить. Если деньги не потратить, в следующем месяце они сгорят. Сейчас продумывается техническая сторона этого процесса. Могу лишь сказать, что под действие программы внутренней продовольственной помощи попадет порядка 30 миллионов граждан, но, конечно, не все они одномоментно пойдут оформлять карточки. Надо понимать, что это не просто раздача денег, которая ни к чему не приводит. Это целевые средства, которые будут направлены на обеспечение сбалансированности питания малоимущих граждан, на расширение производства и развитие сельхозпроизводителей. — Когда планируется запустить программу? — Ориентируемся на 1 января 2017 года. Пока она будет реализовываться в пилотных регионах. Мы надеемся, что те объемы господдержки, которые есть сегодня и которые сохранятся в будущем году — 240 миллиардов — позволят до 2020 года выполнить задачу по обеспечению страны продовольствием: это будут существенные суммы, которые до сих пор никогда не поступали в АПК. — А в предыдущие годы сколько было, в 2012—2014-х? — В разы меньше. — Долгожданное увеличение финансирования все же есть… — И, более того, бюджет Минсельхоза не сократили ни в этом году, ни на следующий год не планируют, в отличие от бюджетов других отраслей и министерств, например, того же Министерства социальной защиты, которое на 10 % подверглось секвестру. Сельское хозяйство профинансировано в полном объеме, ведь мы понимаем, что задачи продовольственной безопасности — это в том числе и задачи национальной безопасности. — Вообще на аграриев многие обижаются: мол, они все время просят деньги и им дают, а вот малый бизнес загибается. У самих аграриев иная позиция. Можете рассудить их? — Понятно, что денег никогда много не бывает и каждому хотелось бы, чтобы мер поддержки было больше. С другой стороны, мы понимаем, что накормить страну могут только большие агрохолдинги, которые имеют законченную производственную цепочку — от выращивания до переработки. Они гарантируют качество на своих производствах, поэтому основной объем господдержки идет на крупные инвестпроекты. Второе. Мы понимаем, что есть другая существенная сторона агропромышленного комплекса — фермерские хозяйства. Сегодня существуют программы поддержки семейных ферм и малых форм хозяйствования, которые имеют возможность получать компенсации по процентной ставке по кредитам. Но тут — и это не только мое мнение — по сути, мы просто перекладываем из одного кармана в другой: одно дело, если бы мы эти деньги давали фермеру и он сам определял бы, куда их потратить, другое — когда мы просто отдаем их банку. — Да, по этому поводу аграрии постоянно выражают недовольство. — И небезосновательно. Например, Россельхозбанк в этом году кредитовал фермеров под более высокий процент, нежели Сберегательный и другие банки. Хотя это свой, родной сельскохозяйственный банк. В связи с этим у нас к Россельхозбанку появилось очень много вопросов: вместо того, чтобы быть институтом развития сельского хозяйства, он является, по сути, тем же коммерческим институтом, который зарабатывает, получая государственные деньги. Он ведь тоже получил государственную поддержку. Поэтому сегодня Минсельхоз разрабатывает нормативные документы, которые предлагают снизить ставку по краткосрочным кредитам до 5 % для сельхозтоваропроизводителей — это уже нормальная кредитная ставка, которая позволяет развиваться. А остальное будет компенсировать государство. Сегодня речь идет о долгосрочном кредитовании сельскохозяйственного бизнеса, но там есть сложности с бюджетированием в связи с формированием бюджета на один год. Государство готово увеличить процент субсидирования стоимости приобретения сельхозтехники: министр Александр Ткачев предлагает компенсировать 30 % затрат аграриев на покупку техники. — Но на самом деле господдержка в сельское хозяйство приходит с опозданием. Я знакома с ситуацией по Курганской области. Регион вошел в небольшой список субъектов, где в прошлом году погибла значительная часть урожая, но деньги селяне увидели только в феврале-марте этого года. Надо готовиться к посевной — денег нет. Как такие моменты можно решать на законодательном уровне? — Они сейчас в Минсельхозе решаются. На самом деле это демонстрирует наше отношение к работе. Поскольку я сама работала в исполнительной власти, понимаю, что деньги, конечно, должны приходить раньше и это возможно сделать. Сегодня команда Ткачева нацелена на более эффективную работу. Кстати, у Ткачева в заместителях три женщины, одна из которых финансист… — Женщины идут во власть? — Да, и главное, в сельское хозяйство. Причем у них есть абсолютное понимание того, что деньги должны приходить всегда вовремя. Я думаю, что в следующем году мы увидим немного другую картину в части своевременности финансирования. Мне в это верится: когда на последнем Совете Ткачев с горящими глазами говорил о том, что мы сможем накормить людей, вы знаете, верится: видно, что человек болеет за это, он знает, что делает, потому что он был близок к сельскому хозяйству на Кубани и знает, о чем говорит. — Как ни странно, при каждом назначении нового министра сельского хозяйства у людей возникает надежда. Но уже довольно быстро все признают, что самым эффективным менеджером на этом посту был Алексей Гордеев. У Ткачева получится? — Сложно сказать. Мы все приходим во власть с желанием все поменять. Но когда (еще наши русские историки говорили о роли и силе бюрократии в русском государстве) ты несколько раз ударяешься о бюрократическую стену, то понимаешь, что сделать это не так просто. Но если ты ставишь задачи, системно работаешь, все равно своих целей достигаешь: капля камень точит. Поэтому я абсолютно уверена, что эта молодая и не уставшая от жизни команда сможет выполнить поставленные перед ней задачи. — Если говорить о недостатке профессионализма, где эта тенденция прослеживается отчетливее — на местном или на региональном уровне? — Везде. Мы, к сожалению, потеряли систему подготовки кадров. Ведь в свое время растили руководителей, они проходили через все цепочки карьерного роста. А сегодня каждый новый руководитель ведет с собой команду без учета профессиональных качеств коллег, их эффективности и т. д. Михалков как-то в одном фильме сказал, что «власть для людей — это либо мечта, либо крест». Я, к сожалению, сейчас все больше наблюдаю людей, для которых власть — это мечта. — Как думаете, в российское сельское хозяйство стоит заводить иностранных инвесторов? Очень много говорится сейчас о китайцах… — У нас с приходом губернатора Дубровского насчет представителей Китая была выработана достаточно жесткая позиция. Разрешения на работу им дают только в исключительных случаях. Китайские предприниматели — это теплицы с огурцами, вырастающими за несколько дней, это несанкционированное пользование водными объектами, озерами, реками, в итоге — это просто выжженная земля. Они нацелены на получение результата и не задумываются о завтрашнем дне. А в развитии наших территорий они уж точно не заинтересованы. Мы такой роскоши себе позволить не можем. Есть, конечно, и другие иностранцы, которые приходят сюда с технологиями, скажем, сыроварения, производства мяса, колбас и т. д. Почему нет? Если это будет деятельность в виде совместных предприятий — это нормальная практика. — Ситуация с вхождением производителей в торговые сети как-то улучшилась? — Мы недавно были в рыбхозе в Подмосковье: так вот, они не могут попасть со своей продукцией ни в одну сеть, поэтому предприятие вынуждено было создавать собственные магазины для того, чтобы продавать свежего карпа, форель, которая в принципе выращивается в более качественных, лучших условиях, нежели китайская или вьетнамская. Допустим, у нас в Челябинске есть комплекс теплиц и они не могут зайти в Ашан, где помидоры только турецкие. — Наши дороже? — А какая разница?! Их просто не пускают. Да, часто потому, что это более дорогая продукция. Скажем, китайская и вьетнамская рыба дешевле. Но где она содержится? Чем ее кормят? Мы же не знаем. А тут совершенно понятно: пруды открыты, видно, как рыба содержится, проходит весь контроль. — Закон о торговле, получается, не работает в этой части? — Мы сейчас активно лоббируем поправки в Закон о торговле, ограничивающие возможности сетей для сбора так называемых входных пошлин. Но даже те, кто заходит в сети, получают расчет только через 40-45 дней. И выходит, что мелкие хозяйства кредитуют таких монстров, как торговые сети. Это ненормальная ситуация. Когда сети начинают кричать о том, что их «прибивают», что это все скажется на ценах… Не верю, не скажется, потому что просто надо вести себя цивилизованно. Если вам дали эту возможность развиваться, то вы развивайтесь не во вред стране. У сетей достаточно большие нормы прибыли, особенно по дешевому товару, который непонятно какого качества. Почему у нас везде турецкие овощи, тогда как совхоз Ленина в Подмосковье и летом говорил о том, что им не давали торговать клубникой. Это же ненормально! Президент говорит одно, а на местах делается совершенно другое. — Тут политическая воля нужна? — Надо бизнесу внушить, что за это будут наказывать. Что за недопуском в сеть и невыполнением закона последует дисквалификация. Когда будет введено жесткое наказание, может быть, человек лишний раз подумает. Я просто не знаю, как еще в нашей стране заставить выполнять законы, не обходя их. Извините, но мы вынуждены ограничивать присутствие торговых сетей в регионах 25 процентами. Ведь когда им были даны все преимущества, это привело к тому, что мы лишились небольших магазинов, куда могли зайти те же фермеры, вообще отечественные производители. Сети — более мощные, и, если их не ограничить, они «додавят» мелкую розницу. — Ярмарки выходного дня, собственные огороды — это, считаете, тоже не всегда выход? — Слушайте, ну мы уже сейчас живем немного в другом мире. У нас совершенно другой темп жизни, мы работаем много, дети загружены в школах. И сегодня дача — это уже не столько элемент прокорма семьи, сколько реабилитация после стрессовой жизни. Мы привыкли, что две недели — это максимальный отпуск, который мы можем себе позволить. А ярмарки выходного дня… Да, и для дачников, и для фермерских хозяйств это возможность продать излишки своей продукции, для нас — место, где можно купить колбасу местного производства или домашний творог. Поэтому эти формы, конечно, надо сохранять. Это тоже возможность какого-то заработка. Но они не заменят магазины шаговой доступности. — В комитете вы курируете тему социального развития села, проблемы миграции из него. Есть шансы сохранить российскую деревню? — Это объективная реальность: жизнь сегодня концентрируется в городах. Но сохранить село можно. Когда я встречаюсь со студентами Южно-Уральского аграрного университета, они мне говорят, что хотят вернуться в село. Но всем нужны жилье, современные рабочие условия и достойная зарплата. То есть не всегда деньги являются основной мотивацией к возвращению: ребята понимают, что у них все равно будет личное подсобное хозяйство. Конечно, если они приезжают на практику в хозяйство и видят оборудование 60-х годов, желание работать в таких условиях пропадает сразу. Конечно, развить село в одночасье не получится, но я думаю, что перспективы, связанные с укрупнением хозяйств, приведут к тому, что там будет развиваться и инфраструктура. Сегодня нужно вкладывать в АПК, чтобы в дальнейшем сельхозпредприятия совместно с государством могли развивать сельские территории. Как в свое время колхозы развивали инфраструктуру сельских поселений. Важно, чтобы крупные агрохолдинги пришли к пониманию, что необходимо строить детские сады, жилье для своих работников — создавать им условия для жизни. — Добиться этого, наверное, не так просто. Многие руководители сельхозпредприятий прижимистые, ждут помощи от государства. В то же время, и это не секрет, используют схемы ухода от налогов, получения прибыли за счет неучтенного урожая и т. д. Наконец, некоторые руководители хозяйств ездят совсем не на «Калинах». — Вот смотрите. У меня тетя с семьей всегда жила в деревне, в Курганской области. В то время, когда мои родители-инженеры прозябали, те каждую субботу-воскресенье приезжали к нам на рынок, продавали выращенную ими продукцию и уже по тем временам, 40 лет назад, меняли машину раз в два-три года. Те, кто на селе действительно работает, всегда с деньгами. Я в этом абсолютно уверена. Ждут и жалуются только те, кто не очень-то любит и хочет работать. К тому же на самом высоком уровне постоянно говорится о том, что сельское хозяйство надо развивать: люди это слышат и, конечно, хотят что-то получить. С другой стороны, я никогда не завидую тем, кто работает на селе, потому что это люди, у которых нет выходных и праздников, которые трудятся и зимой, и летом. Хотя это не столько работа, сколько образ жизни, и те, кто ему привержен, заслуживают поддержки и уважения государства.

прочитать статью полностью