2014 год мы провели, как в учебнике истории за 8-й класс. В повестке дня были санкции, ответы на них, запросы «Роснефти» и договоры «Газпрома» с Китаем, а на самом деле — спор западников и славянофилов. То, что казалось давно изученным, вдруг снова в повестке: только вместо Чаадаева, Тургенева, Некрасова, Достоевского и Тютчева — Сечин, Миллер, Глазьев, Медведев с Дворковичем, Кудрин и Набиуллина. Полтора века размышлений, развилка — прежняя, ярлыки новые: «пятая колонна», «ватники», «укры», «национал-предатели». Есть ли жизнь без Запада? О том, как Медведев мимикрирует, чтобы выжить, почему между Кудриным и Глазьевым не велика разница, а Китай — нам не так чтобы серьезный партнер, — рассказывает исполнительный редактор «Политком.Ru», эксперт Центра политических технологий Роман Ларионов. Что нужно знать, чтобы не попасть в опалу в начале 2015-го — только на «URA.Ru». — Подводя итоги года, можно ли давать оценку, кто в российской политике на фоне украинского кризиса получил бонусы, а кто, наоборот — потерял рычаги влияния? — Прежде всего, необходимо отметить, что украинские события спровоцировали в элитах так называемый «посткрымский консенсус», то есть ситуацию, при которой совершенно разные политические силы (как системные, так и часть «уличной» оппозиции) консолидируются вокруг внешнеполитических шагов Кремля. Это происходит как по причине широкого общественного одобрения этой политики, так и в виду того, что сам Кремль чувствительно относится к любой критике своего украинского курса. В результате, те политические силы, которые не встраиваются в «посткрымский консенсус» оказываются в зыбком положении. В частности, это касается той внутриэлитной группы, которая продвигает курс на постепенную интеграцию России в западное сообщество. Пожалуй, сегодня мы наблюдаем наиболее серьезный кризис для этой части элиты за последние 25 лет. Во-первых, в условиях столь холодных отношений с Западом, девальвируется сама роль прозападного курса и, соответственно, тех политиков, чиновников и экспертов, которые этот курс обосновывали и реализовывали. Во-вторых, если мы вспомним самое начало правления Владимира Путина, его первый президентский срок, то тогда своим приоритетом он называл движение России именно в западном направлении. По разным причинам глобальных успехов добиться не удалось, хотя за 15 лет неоднократно делались такие попытки. В результате последние годы отмечены определенным разочарованием Путина в перспективах сближения с Западом (украинские события лишь укрепили его в этом. Роман Ларионов советует готовиться к ограничениям в самых разных сферах, но не бояться разрыва отношений с Западом — Аппаратно позиции западников изменились? — Происходит их ослабление: значимые либералы теряют свои позиции. Ушел Алексей Кудрин, ослаблено министерство экономического развития. Сегодняшние либералы в правительстве — министр экономического развития Алексей Улюкаев, министр финансов Силуанов — более слабые фигуры, чем их предшественники Алексей Кудрин и Герман Греф, им сложнее отстаивать прежний курс и они вынуждены уступать под давлением разного рода групп интересов. Мы также видим, что последние месяцы глава Центробанка Эльвира Набиуллина становится мишенью для информационных атак. Сегодняшний кризис в финансовой сфере используется, чтобы выставить ее главной виновной. Еще месяц назад ходили слухи о возможном возвращении Алексея Кудрина в правительство России. Но теперь они кажутся совсем экзотичными — Но Кудрин все-таки ушел из правительства еще до начала крымских событий, когда нельзя было говорить о том, что Россия отворачивается от Запада. — Думаю, этот процесс начался задолго до украинского кризиса, который стал скорее катализатором, чем основной причиной. Охлаждение с Западом начались еще несколько лет назад — наверное, когда «забуксовал» проект «перезагрузки» с США. — А как же премьер-министр Дмитрий Медведев, вице-премьер Аркадий Дворкович — разве они не остаются приверженцами западного пути развития России? — Когда-то их можно было отнести к группе «западников». Но в нынешней ситуации приходится выбирать: либо, оставаясь приверженцем этой позиции, смириться со своим возможным аппаратным и неформальным ослаблением, либо подстраиваться под существующий посткрымский консенсус. И Медведев, в частности, выбрал стратегию встраивания, он фактически слился с доминирующей повесткой. Второе за год послание президента Федеральному собранию зафиксировало посткрымский консенсус. Западникам приходится уступать Игорю Сечину — С западниками ясно. Что с другой частью элиты? Например, глава «Роснефти» Игорь Сечин, глава РЖД Владимир Якунин — они попали в санкционные списки, у них срываются международные контракты, при этом они демонстрируют свое пренебрежительное отношение к различным угрозам со стороны Запада. Можно ли этих людей считать противовесом западникам? — Трудно говорить о каких-то идеологических противовесах, поскольку сегодня серьезных дискуссий о глобальных, долгосрочных стратегиях развития страны, откровенно говоря, не ведется. Правящая элита довольствуется тактикой. Поэтому никакой развилки Восток или Запад на самом деле не существует. Если говорить о политических размежеваниях, то я бы, пожалуй, предложил развилку — открытость России и, наоборот, ее изоляция. Да и то, это не выбор между моделями Швейцарии или Северной Кореи — коридор гораздо уже. А выбора между Востоком и Западом я не вижу, поскольку, если мы выбираем модель открытости и интеграции с внешним миром, то сделать это можно только в западном направлении — с Востоком у нас гораздо меньше точек соприкосновения. Все попытки сделать сотрудничество с тем же Китаем более глубоким пробуксовывают. Запад же обеспечивает финансовые ресурсы, технологии (ничего этого Восток дать не в состоянии). Да и сама российская элита именно Западу всегда отдавала предпочтение: там наши чиновники держат счета и туда отправляют детей получать образование. Альтернатива этому вовсе не призрачное восточное направление, а банальная изоляция — в условиях низкого потенциала интеграции с Востоком, мы просто останемся в одиночестве. Но, повторю, о модели Северной Кореи речь, конечно, не идет. Но и в ограниченном варианте ситуация нанесет непоправимый вред стране. Эксперт убежден, что Россия не станет Северной Кореей — на это нет запроса элиты. Многое в работе Алексея Миллера (в центре) завязано на продолжение международных контактов — Очень сложно представить себе, что кому-то из реальных политиков выгодна изоляция: в «Роснефти» Сечина вся работа построена на контрактах с Западом, вся инфраструктура для разработки месторождений — импортная. У председателя «Газпрома» Алексея Миллера та же ситуация... Сложно представить, что кому-то выгодна изоляция. — Игорь Сечин и Алексей Миллер — фигуры прагматичные, которые защищают свои корпоративные интересы. Они не претендуют на идеологическую роль. Сегодня они просто встраиваются в общую антизападную повестку. В то же время пытаются маневрировать, минимизируя ущерб для своих структур, но в нынешней ситуации совместить это оказывается трудным, в результате российская энергетика уже страдает от конфронтации с Западом. Если же говорить о более масштабных, в плане публичной роли, фигурах, то можно вспомнить и советника президента Сергея Глазьева, и помощника Андрея Белоусова. Глава минкульта Владимир Мединский довольно активно ведет себя в публичном пространстве, хотя, понятно, его влияние узкопрофильно. Эксперт фиксирует внутриэлитное единство: не нравится общее настроение — готовься к снижению своего влияния — А Сергей Глазьев разве влиятельная фигура в Кремле? Его заявления о необходимости полного отказа от доллара кажутся несколько маргинальными... — Конечно. Тут надо понимать, что наш президент хоть и разочарован в западном векторе, но не намерен делать ставку на критиков этого подхода. Несмотря на то, что западники в Кремле и правительстве перестали доминировать, но они остаются полноценными членами элиты, принимают участие в выработке тех или иных решений. Президент прислушивается ко всем, не делает ставку на какую-то одну группу, балансирует и действует, исходя из текущей политической конъюнктуры. Как я уже говорил, превалирует тактика, а, следовательно, стратегические рекомендации, вне зависимости от их содержания, не востребованы. — Но мы сегодня говорим о том, что политическая элита, ориентированная на Запад, сдает свои позиции. Кто тогда усиливается? — Это не система переливающихся сосудов. Сегодня одна группа стала пользоваться меньшим доверием, но это не значит, что на ее место встала другая. Да, раньше президент отчасти отдавал предпочтение западноориентированной части элиты. Тот же Алексей Кудрин в начале и середине 2000-х годов работал на уровне вице-премьера, проводил реформы и пользовался полным доверием президента. Сегодня это уже более рискованно. Заявления Сергея Глазьева звучат маргинально, но они — тоже часть размышлений внутри российской власти — Почему? У Владимира Путина по-прежнему очень высокие рейтинги? — Все понимают, что ситуация сегодня очень нестабильная, турбулентная. И по всей видимости, российская власть выбрала путь отказа от реформ и максимального удержания статус-кво. Потому что реформы сопряжены с определенными необратимыми изменениями в политическом режиме, а власть к этому не готова. — Одни политические группы ослабли, другие не получили дополнительных рычагов влияния. В какой идеологической матрице живут российские чиновники? — По самым базовым, фундаментальным вопросам у российской политической элиты есть единое понимание, вне зависимости от межклановой борьбы. К примеру. Рыночный характер российской экономики никем не оспаривается. Дискуссии идут только в рамках уровня вмешательства государства, объема госсектора, налоговой нагрузки, приоритетов развития, не более того. То же можно сказать и о национальных отношениях. Националистов в нашей элите нет, и сторонников какой-то радикальной имперской идеи тоже нет. Есть отдельные маргинальные группы, которые в зависимости от текущей ситуации могут допускаться к публичной трибуне в пропагандистских целях. Но это не имеет никакого отношения к выработке политических решений в Кремле. — То есть идеологов, которых президент, глава его администрации действительно воспринимают всерьез, не существует? — Они есть, но сами границы этой дискуссии не настолько широки. У нас есть, например, Глазьев и Кудрин, которые как бы олицетворяют разные фланги нынешней дискуссии внутри истеблишмента о путях развития страны. Однако и тот, и другой принадлежат к нынешней элите и разделяют базовые принципы нынешнего курса. — Можно сегодня говорить о том, что за этот год Россия сделала какой-то важный цивилизационный выбор и в отношениях с Западом? Точка поставлена? — То, что происходит сегодня, это конъюнктура, реакция на определенные события. Да, есть разочарование в западном векторе, в том, что мы в среднесрочной перспективе сможем построить какие-то серьезные тесные отношения с Западом. Но в целом концепция не меняется. Мы остаемся частью западной цивилизации, просто есть определенные противоречия, по которым мы сегодня не можем договориться. Но при этом есть взаимное желание вернуться к нормальным отношениям. И никто в российской власти не собирается делать какой-либо цивилизационный выбор. И изолироваться по модели Северной Кореи тоже никто не собирается. Сегодняшнюю политику, которая, в принципе, не выгодна ни тем, ни другим, диктуют обстоятельства. — Эти обстоятельства могут позволить радикалам, сторонникам изоляции, занять в политике действительно важные места, получить новые рычаги влияния? — Нет. Именно по той причине, что Кремль не сделал долгосрочного выбора, он продолжает реализовывать политику центризма, лавирования и действия по ситуации. Долгосрочных ставок нет.

прочитать статью полностью