Как распознать рак крови у детей

Онколог о первых признаках болезни, клиниках-убийцах и донорах из США

© Служба новостей «URA.RU»
Размер текста
-
17
+
В ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина» лечатся порядка 300 детей
В ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина» лечатся порядка 300 детей

История пятилетней девочки из Шадринска, у которой диагностировали редкий и тяжелый вид рака крови, взволновала уральцев. Оказалось, что о лечении онкозаболеваний крови ходят мифы. Заместитель директора по научной и образовательной работе НИИ детской онкологии и гематологии НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина, врач Кирилл Киргизов в эксклюзивном интервью URA.RU развеял домыслы, и рассказал, как спасают маленьких пациентов в России, сколько это стоит и всегда ли поможет заграница.

Кирилл Игоревич Киргизов — врач-детский онколог, ведущий научный сотрудник, кандидат медицинских наук. В профессию пришел в 2009 году. Дважды проходил стажировки в Детском исследовательском госпитале «Сент-Джуд» (США). Является экспертом от Российской Федерации в международной группе Всемирной организации здравоохранения по развитию помощи детям с онкологическими заболеваниями. Автор более 100 научных работ, в том числе в зарубежных журналах. Принял участие в более 500 трансплантациях костного мозга.

Кирилл Киргизов — эксперт от РФ в международной группе Всемирной организации здравоохранения по развитию помощи детям с онкологическими заболеваниями
Кирилл Киргизов — эксперт от РФ в международной группе Всемирной организации здравоохранения по развитию помощи детям с онкологическими заболеваниями

— Кирилл Игоревич, как в России лечат злокачественные заболевания крови у детей?

— Сейчас в нашей стране существует 86 центров и отделений детской онкологии-гематологии. Наиболее крупные — центр Блохина, центр Рогачева, центр им. Раисы Горбачевой. Они находятся в таких крупных городах, как Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург и других. И есть отделения, которые расположены в областных, краевых и республиканских детских больницах. Отделения выполняют базовую программу терапии, успешно проводят химио- и иммунотерапию.

Медицинские учреждения в городах России находятся на круглосуточной связи с центрами. Касательно лейкозов, практически все они лечатся по мультицентровым протоколам — лечение четко прописано. При подозрении на лейкоз врачи проводят диагностику (пункция костного мозга, иммунное профилирование клеток и другие) и по результатам сообщают в центр, который руководит лечением (центр Рогачева или центр Блохина). Далее — углубленная диагностика лейкоза. Сейчас есть дополнительные методы (типирование опухолевых клеток, цито- и молекулярные методы и др.), которые позволяют понять, что это за лейкоз и как его надо лечить. Есть лейкозы благоприятные, которые можно излечить в 96% случаев, а есть неблагоприятные, где выживаемость пациентов низка во всем мире.

В центре им. Блохина проводят лечение онкозаболеваний крови, в том числе трансплантацию костного мозга
В центре им. Блохина проводят лечение онкозаболеваний крови, в том числе трансплантацию костного мозга

Например, острый лимфобластный лейкоз — в России им заболевает 1100 детей в год. Большинство пациентов лечатся в своих городах — рядом с родными, детей при стабильном самочувствии могут отпускать домой. Строгое следование медицинскому (точнее даже научному) протоколу гарантирует результат, где бы этот ребенок не находился — в Челябинске или, условно говоря, в Берлине. Препараты и схема лечения примерно одинаковые. Если какой-то этап нужно выполнить в федеральном центре — ребенка переводят в федеральный центр.

Детей с редкими формами лейкоза мы стараемся сразу направлять в федеральные клиники, чтобы выполнить терапию, а затем трансплантацию.

Трансплантация проводится по протоколам одного центра, но никто не запрещает сделать трансплантацию в другом центре. Так мы обеспечиваем максимальную доступность данного вида помощи.

То же самое можно сказать про другие виды помощи — иммунотерапия, хирургия. То есть все дети, у которых в России диагностируют онкологические заболевания крови, по факту находятся под контролем федеральных центров.

Кирилл Киргизов участвовал в более 500 трансплантаций костного мозга
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

— В каких случаях требуется помощь зарубежных клиник? Как часто это бывает?

— Если мы говорим о стандартном лечении, то в России мы можем обеспечить такое же качество лечения, как в европейских клиниках. Сложные случаи мы обсуждаем с коллегами из Европы и США, у нас регулярно проходят совместные научно-образовательные мероприятия. Но ни одна страна в мире не может обеспечить все технологии. Например, сложная генная терапия в Европе делается в одной стране (одни заболевания лечат только в Германии, другие — в Нидерландах), поэтому всех больных направляют именно в эту клинику.

Если кому-то из наших пациентов действительно требуется лечение за рубежом, в Минздраве собирается специальная комиссия, членами которой являются многие специалисты. Меня туда тоже регулярно приглашают. На этой комиссии врачи просят Минздрав оплатить лечение детям или взрослым за рубежом. Случаи направления пациентов на лечение в зарубежные клиники есть, но они редки — как правило, все необходимое лечение может быть проведено в России.

— Сколько стоит лечение злокачественных новообразований крови у детей в России?

По словам врачей, в России качество лечения большинства онкозаболеваний крови не уступает уровню ведущих европейских клиник
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

— Граждане Российской Федерации получают лечение, в том числе и трансплантацию костного мозга за счет бюджета РФ, то есть бесплатно для пациентов. Важно отметить, что в зависимости от типа трансплантации могут быть дополнительные расходы. Но мы никогда не просим родителей собирать деньги самостоятельно. Это недопустимая ситуация. Мы работаем с благотворительными фондами. Например, есть известный иммунопрепарат, курс которого на одного ребенка стоит 20 млн рублей. Его на текущий момент покупает фонд «Круг добра». Есть препарат терапии лейкозов — курс на ребенка стоит 3-4 млн рублей. В течение нескольких лет мы просили фонды его оплачивать, так как препарата не было в госгарантиях. Основываясь на этом опыте Минздрав по заявке врачей включил его в программу государственных гарантий, и со следующего года государство будет его закупать. У нас налажено взаимодействие с благотворительными фондами — врачи получают поддержку, фонды также помогают с оплатой неродственного донорского материала из российского и мирового регистра.

— Кирилл Игоревич, а как происходит поиск донора костного мозга?

Врачи центра им. Н.Н. Блохина выступают за развитие российского регистра доноров костного мозга
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

— Когда установлено показание к трансплантации, делается HLA-типирование. Если нет родственного донора, решается вопрос — подойдут ли в качестве донора родители ребенка. Параллельно смотрим неродственного донора в российском и международном регистрах. Когда предварительный поиск завершен, если необходимо (например, родители как доноры не подошли), то запускается официальный поиск, который сопряжен с подписанием информированного согласия и передачей персональных данных в регистр.

— Сколько времени необходимо на поиск донора? И что делать, если донор в России не найден, нужно ли за ним ехать за рубеж?

— По времени самое быстрое, когда удавалось получить донорский материал, около месяца. Обычно поиск занимает два-три месяца, и я сам довольно долго занимался такой работой. И где бы ни нашелся донор, ехать никому никуда не надо — донорский материал доставляется в Россию. Скорость получения донора одинаковая что в странах Европы, что в США, что в России. Только доставка донорского материала по времени разная: например, если донор из США, то нам лететь надо сутки. На костном мозге это никак не отражается. Я сам забирал материал в Штатах, Германии, Польше и во многих других странах. Коллеги летали в Австралию и Японию. Конечно, если донор найден в России, то, например, из Кирова материал доставить в Москву будет быстрее. Поэтому мы всячески выступаем за развитие российских регистров. Такая мононациональная страна, как Германия обходится своим банком доноров. А там почти 10 млн потенциальных доноров. В России — пока 140 тысяч.

В России много национальностей, иногда донор находится в экзотических странах. Был случай, ребенку из Бурятии донора нашли на Гавайях. И трансплантация прошла успешно.

Детский институт Онкоцентра сотрудничает с благотворительными фондами, в том числе в фондом «Жива» (Бельгия)
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

Донор не знает о реципиенте ничего, обеспечивается секретность. Материал забирают врачи. Выживаемость после трансплантации чуть ниже 80%. Такой показатель во всех развитых странах мира. Но без трансплантации больные не выживают.

Во многих случаях даже не обязательно везти материал из-за рубежа. Сейчас технологии позволяют взять материал для ребенка от матери или отца.

— Как часто родители больного ребенка отказываются от лечения в России, полагая, что только за границей им помогут?

— Такое нечасто, но случается. Мы делаем все, чтобы повысить доверие к отечественной медицине. Если действительно требуется лечение за рубежом, мы стараемся направить ребенка и добиться оплаты от Минздрава.

Но иногда родители сами везут детей в зарубежные клиники, потому что сами так хотят. И в таких историях часто бывает много подводных камней. Например, вмешиваются посредники, которые имеют свой процент с лечения. А стоимость лечения за рубежом очень высока — десятки миллионов рублей.

Случается неуспех в лечении зарубежной клиники: ребенку требуется реанимация, а она стоит в разы дороже — стоимость может доходить до 1 млн рублей за сутки. И нам известны случаи, когда деньги заканчивались, родители судорожно пытались перевезти ребенка в Россию, но это было затруднительно, потому что без оплаты оказанных услуг пациента не хотели отпускать. Это, конечно, ужасно…

Специалисты онкоцентра им. Блохина проводят «аудит» онкодиспансеров в регионах. В сентябре они побывали во Владивостоке
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

Когда ребенку нужна паллиативная помощь, зарубежные страны могут препятствовать. Турецкие клиники сильно грешат. Был случай — там по какой-то причине два ребенка не дожили до трансплантации, а деньги за лечение с родителей взяли…

Бывает, что к нам обращаются и после зарубежных клиник. Если в России единый и четкий подход к лечению, то в Корее, например, у каждой клиники свое лечение. Оттуда приезжают дети с лечением, которое не понятно ни нам, ни другим специалистам. Протокол неизвестный, как лечить пациента дальше — зарубежные клиники уже не дают рекомендаций. Это становится кошмаром для врачей и родителей ребенка. У нас сейчас 300 детей лежит, из них 3-4 человека вернулись из-за рубежа — продолжат лечение в России.

Я сейчас ни в коем случае не хочу сказать, что в заграничных клиниках все плохо. Есть и хорошие примеры, но никто не даст гарантию, что если пациента вылечили в Германии, то в России его бы не вылечили. За рубежом доктора тоже не боги. Выживаемость на текущий момент около 80%, она и на Западе такая. И огромное количество детей, к счастью, выздоравливают.

— Кирилл Игоревич, а были в вашей практике истории, которые можно назвать чудом?

В центре проводят трансплантацию костного мозга. Донорский материал при необходимости привозят из других стран
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

— Девочка из Саратова со сложным миелоидным лейкозом приехала к нам лечиться. Ей выполнили одну трансплантацию от мамы, но случился рецидив. Выполнили вторую трансплантацию от папы, после нее — ремиссия. Мы применяли все возможные технологии, какие доступны в мире. В целом мировые данные для таких лейкозов дают 5-10% выживаемости. Нам удалось в эти проценты вписаться. Мы лечение обсуждали между тремя российскими центрами — привлекали центр Рогачева, центр Горбачевой. Нас консультировали коллеги из госпиталя Сент-Джут, мы вместе искали, какой вариант для девочки лучше подобрать, чтобы лечение было эффективным и нетоксичным. Но, бывает, что у зарубежных коллег меньше опыта по каким-то направлениям трансплантации, чем в России.

— Лечится ли миеломоноцитарный лейкоз в России? Этот диагноз у девочки из Шадринска.

— Ювенильный миеломоноцитарный лейкоз лечится трансплантацией. Подходы лечения сравнимы в России и в Германии. Результаты лечения в России сопоставимы с результатами за рубежом. Отмечу, что в центр им. Блохина пациент госпитализируется сразу при согласии родителей. И для лечения трансплантацией нам тоже нужно согласие родителей. В детской онкологии вообще участие родителей — это 50% успеха. Они должны четко следовать указанию врачей.

В целом хочу похвалить челябинских и курганских коллег за то, что вовремя ставят диагноз, быстро обследуют, качественно выполняют сопроводительное лечение.

Специалисты онкоцентра им. Блохина проводят акцию по раннему выявлению заболеваний «Рак боится смелых»
фото: пресс-служба ФГБУ «НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина»

Симптомы, которые должны насторожить родителей:

Ребенок бледен, склонен к кровотечениям, жалуется на боли в костях. Вы заметили опухоль, особенно, если она болезненная, при этом у ребенка нет высокой температуры и признаков инфекции. Ребенок резко похудел, неожиданно поднялась температура, затруднено дыхание, он начал потеть по ночам. Один из зрачков стал белым, появилось косоглазие, резко снизилась острота зрения, изменилась кожа вокруг глаз. Живот увеличился в объеме, появилась опухоль в области живота. Ребенок жалуется на сильную головную боль, у него изматывающая рвота, которая усиливается. У ребенка болят руки и ноги, кости, появилась опухоль на руке или ноге, но не после травмы или инфекции. С такими симптомами нужно обратиться к врачу.

— Кирилл Игоревич, почему вы выбрали специальность детская онкология-гематология?

— Детская онкология в целом и трансплантация в частности — одна из самых прорывных наук в мире. Перед нами были большие перспективы не только в появлении новых препаратов, но и методов лечения. За годы моей работы все поменялось, постоянно появляются новые знания — обновление происходит каждые 3-4 года.

Россия в части лечения детских лейкозов (и ряда других онкологических заболеваний) в числе передовых стран. У нас в трансплантации есть методы, которые почти нигде еще не применяются.

Сохрани номер URA.RU - сообщи новость первым!

Подписка на URA.RU в Telegram - удобный способ быть в курсе важных новостей! Подписывайтесь и будьте в центре событий. Подписаться.

Главные новости России и мира - коротко в одном письме. Подписывайтесь на нашу ежедневную рассылку!
На почту выслано письмо с ссылкой. Перейдите по ней, чтобы завершить процедуру подписки.
История пятилетней девочки из Шадринска, у которой диагностировали редкий и тяжелый вид рака крови, взволновала уральцев. Оказалось, что о лечении онкозаболеваний крови ходят мифы. Заместитель директора по научной и образовательной работе НИИ детской онкологии и гематологии НМИЦ онкологии им. Н.Н. Блохина, врач Кирилл Киргизов в эксклюзивном интервью URA.RU развеял домыслы, и рассказал, как спасают маленьких пациентов в России, сколько это стоит и всегда ли поможет заграница. Кирилл Игоревич Киргизов — врач-детский онколог, ведущий научный сотрудник, кандидат медицинских наук. В профессию пришел в 2009 году. Дважды проходил стажировки в Детском исследовательском госпитале «Сент-Джуд» (США). Является экспертом от Российской Федерации в международной группе Всемирной организации здравоохранения по развитию помощи детям с онкологическими заболеваниями. Автор более 100 научных работ, в том числе в зарубежных журналах. Принял участие в более 500 трансплантациях костного мозга. — Кирилл Игоревич, как в России лечат злокачественные заболевания крови у детей? — Сейчас в нашей стране существует 86 центров и отделений детской онкологии-гематологии. Наиболее крупные — центр Блохина, центр Рогачева, центр им. Раисы Горбачевой. Они находятся в таких крупных городах, как Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург и других. И есть отделения, которые расположены в областных, краевых и республиканских детских больницах. Отделения выполняют базовую программу терапии, успешно проводят химио- и иммунотерапию. Медицинские учреждения в городах России находятся на круглосуточной связи с центрами. Касательно лейкозов, практически все они лечатся по мультицентровым протоколам — лечение четко прописано. При подозрении на лейкоз врачи проводят диагностику (пункция костного мозга, иммунное профилирование клеток и другие) и по результатам сообщают в центр, который руководит лечением (центр Рогачева или центр Блохина). Далее — углубленная диагностика лейкоза. Сейчас есть дополнительные методы (типирование опухолевых клеток, цито- и молекулярные методы и др.), которые позволяют понять, что это за лейкоз и как его надо лечить. Есть лейкозы благоприятные, которые можно излечить в 96% случаев, а есть неблагоприятные, где выживаемость пациентов низка во всем мире. Например, острый лимфобластный лейкоз — в России им заболевает 1100 детей в год. Большинство пациентов лечатся в своих городах — рядом с родными, детей при стабильном самочувствии могут отпускать домой. Строгое следование медицинскому (точнее даже научному) протоколу гарантирует результат, где бы этот ребенок не находился — в Челябинске или, условно говоря, в Берлине. Препараты и схема лечения примерно одинаковые. Если какой-то этап нужно выполнить в федеральном центре — ребенка переводят в федеральный центр. Детей с редкими формами лейкоза мы стараемся сразу направлять в федеральные клиники, чтобы выполнить терапию, а затем трансплантацию. Трансплантация проводится по протоколам одного центра, но никто не запрещает сделать трансплантацию в другом центре. Так мы обеспечиваем максимальную доступность данного вида помощи. То же самое можно сказать про другие виды помощи — иммунотерапия, хирургия. То есть все дети, у которых в России диагностируют онкологические заболевания крови, по факту находятся под контролем федеральных центров. — В каких случаях требуется помощь зарубежных клиник? Как часто это бывает? — Если мы говорим о стандартном лечении, то в России мы можем обеспечить такое же качество лечения, как в европейских клиниках. Сложные случаи мы обсуждаем с коллегами из Европы и США, у нас регулярно проходят совместные научно-образовательные мероприятия. Но ни одна страна в мире не может обеспечить все технологии. Например, сложная генная терапия в Европе делается в одной стране (одни заболевания лечат только в Германии, другие — в Нидерландах), поэтому всех больных направляют именно в эту клинику. Если кому-то из наших пациентов действительно требуется лечение за рубежом, в Минздраве собирается специальная комиссия, членами которой являются многие специалисты. Меня туда тоже регулярно приглашают. На этой комиссии врачи просят Минздрав оплатить лечение детям или взрослым за рубежом. Случаи направления пациентов на лечение в зарубежные клиники есть, но они редки — как правило, все необходимое лечение может быть проведено в России. — Сколько стоит лечение злокачественных новообразований крови у детей в России? — Граждане Российской Федерации получают лечение, в том числе и трансплантацию костного мозга за счет бюджета РФ, то есть бесплатно для пациентов. Важно отметить, что в зависимости от типа трансплантации могут быть дополнительные расходы. Но мы никогда не просим родителей собирать деньги самостоятельно. Это недопустимая ситуация. Мы работаем с благотворительными фондами. Например, есть известный иммунопрепарат, курс которого на одного ребенка стоит 20 млн рублей. Его на текущий момент покупает фонд «Круг добра». Есть препарат терапии лейкозов — курс на ребенка стоит 3-4 млн рублей. В течение нескольких лет мы просили фонды его оплачивать, так как препарата не было в госгарантиях. Основываясь на этом опыте Минздрав по заявке врачей включил его в программу государственных гарантий, и со следующего года государство будет его закупать. У нас налажено взаимодействие с благотворительными фондами — врачи получают поддержку, фонды также помогают с оплатой неродственного донорского материала из российского и мирового регистра. — Кирилл Игоревич, а как происходит поиск донора костного мозга? — Когда установлено показание к трансплантации, делается HLA-типирование. Если нет родственного донора, решается вопрос — подойдут ли в качестве донора родители ребенка. Параллельно смотрим неродственного донора в российском и международном регистрах. Когда предварительный поиск завершен, если необходимо (например, родители как доноры не подошли), то запускается официальный поиск, который сопряжен с подписанием информированного согласия и передачей персональных данных в регистр. — Сколько времени необходимо на поиск донора? И что делать, если донор в России не найден, нужно ли за ним ехать за рубеж? — По времени самое быстрое, когда удавалось получить донорский материал, около месяца. Обычно поиск занимает два-три месяца, и я сам довольно долго занимался такой работой. И где бы ни нашелся донор, ехать никому никуда не надо — донорский материал доставляется в Россию. Скорость получения донора одинаковая что в странах Европы, что в США, что в России. Только доставка донорского материала по времени разная: например, если донор из США, то нам лететь надо сутки. На костном мозге это никак не отражается. Я сам забирал материал в Штатах, Германии, Польше и во многих других странах. Коллеги летали в Австралию и Японию. Конечно, если донор найден в России, то, например, из Кирова материал доставить в Москву будет быстрее. Поэтому мы всячески выступаем за развитие российских регистров. Такая мононациональная страна, как Германия обходится своим банком доноров. А там почти 10 млн потенциальных доноров. В России — пока 140 тысяч. В России много национальностей, иногда донор находится в экзотических странах. Был случай, ребенку из Бурятии донора нашли на Гавайях. И трансплантация прошла успешно. Донор не знает о реципиенте ничего, обеспечивается секретность. Материал забирают врачи. Выживаемость после трансплантации чуть ниже 80%. Такой показатель во всех развитых странах мира. Но без трансплантации больные не выживают. Во многих случаях даже не обязательно везти материал из-за рубежа. Сейчас технологии позволяют взять материал для ребенка от матери или отца. — Как часто родители больного ребенка отказываются от лечения в России, полагая, что только за границей им помогут? — Такое нечасто, но случается. Мы делаем все, чтобы повысить доверие к отечественной медицине. Если действительно требуется лечение за рубежом, мы стараемся направить ребенка и добиться оплаты от Минздрава. Но иногда родители сами везут детей в зарубежные клиники, потому что сами так хотят. И в таких историях часто бывает много подводных камней. Например, вмешиваются посредники, которые имеют свой процент с лечения. А стоимость лечения за рубежом очень высока — десятки миллионов рублей. Случается неуспех в лечении зарубежной клиники: ребенку требуется реанимация, а она стоит в разы дороже — стоимость может доходить до 1 млн рублей за сутки. И нам известны случаи, когда деньги заканчивались, родители судорожно пытались перевезти ребенка в Россию, но это было затруднительно, потому что без оплаты оказанных услуг пациента не хотели отпускать. Это, конечно, ужасно… Когда ребенку нужна паллиативная помощь, зарубежные страны могут препятствовать. Турецкие клиники сильно грешат. Был случай — там по какой-то причине два ребенка не дожили до трансплантации, а деньги за лечение с родителей взяли… Бывает, что к нам обращаются и после зарубежных клиник. Если в России единый и четкий подход к лечению, то в Корее, например, у каждой клиники свое лечение. Оттуда приезжают дети с лечением, которое не понятно ни нам, ни другим специалистам. Протокол неизвестный, как лечить пациента дальше — зарубежные клиники уже не дают рекомендаций. Это становится кошмаром для врачей и родителей ребенка. У нас сейчас 300 детей лежит, из них 3-4 человека вернулись из-за рубежа — продолжат лечение в России. Я сейчас ни в коем случае не хочу сказать, что в заграничных клиниках все плохо. Есть и хорошие примеры, но никто не даст гарантию, что если пациента вылечили в Германии, то в России его бы не вылечили. За рубежом доктора тоже не боги. Выживаемость на текущий момент около 80%, она и на Западе такая. И огромное количество детей, к счастью, выздоравливают. — Кирилл Игоревич, а были в вашей практике истории, которые можно назвать чудом? — Девочка из Саратова со сложным миелоидным лейкозом приехала к нам лечиться. Ей выполнили одну трансплантацию от мамы, но случился рецидив. Выполнили вторую трансплантацию от папы, после нее — ремиссия. Мы применяли все возможные технологии, какие доступны в мире. В целом мировые данные для таких лейкозов дают 5-10% выживаемости. Нам удалось в эти проценты вписаться. Мы лечение обсуждали между тремя российскими центрами — привлекали центр Рогачева, центр Горбачевой. Нас консультировали коллеги из госпиталя Сент-Джут, мы вместе искали, какой вариант для девочки лучше подобрать, чтобы лечение было эффективным и нетоксичным. Но, бывает, что у зарубежных коллег меньше опыта по каким-то направлениям трансплантации, чем в России. — Лечится ли миеломоноцитарный лейкоз в России? Этот диагноз у девочки из Шадринска. — Ювенильный миеломоноцитарный лейкоз лечится трансплантацией. Подходы лечения сравнимы в России и в Германии. Результаты лечения в России сопоставимы с результатами за рубежом. Отмечу, что в центр им. Блохина пациент госпитализируется сразу при согласии родителей. И для лечения трансплантацией нам тоже нужно согласие родителей. В детской онкологии вообще участие родителей — это 50% успеха. Они должны четко следовать указанию врачей. В целом хочу похвалить челябинских и курганских коллег за то, что вовремя ставят диагноз, быстро обследуют, качественно выполняют сопроводительное лечение. Симптомы, которые должны насторожить родителей: Ребенок бледен, склонен к кровотечениям, жалуется на боли в костях. Вы заметили опухоль, особенно, если она болезненная, при этом у ребенка нет высокой температуры и признаков инфекции. Ребенок резко похудел, неожиданно поднялась температура, затруднено дыхание, он начал потеть по ночам. Один из зрачков стал белым, появилось косоглазие, резко снизилась острота зрения, изменилась кожа вокруг глаз. Живот увеличился в объеме, появилась опухоль в области живота. Ребенок жалуется на сильную головную боль, у него изматывающая рвота, которая усиливается. У ребенка болят руки и ноги, кости, появилась опухоль на руке или ноге, но не после травмы или инфекции. С такими симптомами нужно обратиться к врачу. — Кирилл Игоревич, почему вы выбрали специальность детская онкология-гематология? — Детская онкология в целом и трансплантация в частности — одна из самых прорывных наук в мире. Перед нами были большие перспективы не только в появлении новых препаратов, но и методов лечения. За годы моей работы все поменялось, постоянно появляются новые знания — обновление происходит каждые 3-4 года. Россия в части лечения детских лейкозов (и ряда других онкологических заболеваний) в числе передовых стран. У нас в трансплантации есть методы, которые почти нигде еще не применяются.
Расскажите о новости друзьям

{{author.id ? author.name : author.author}}
© Служба новостей «URA.RU»
Размер текста
-
17
+
Расскажите о новости друзьям
Загрузка...