В год 100-летия расстрела семьи императора Николая II в повестку возвращается дискуссия о подлинности обнаруженных царских останков. Официальная церковь пока не признает их и не проводит никаких служб на местах, связанных с историей нахождения царских останков (например, в Поросенковом Логу под Екатеринбургом). Зато церковные службы там проводит епископ Евгений Пампура. Правда, он не священник РПЦ, а представитель одного из ответвлений от Русской православный церкви за рубежом. Несколько лет он был прилежным послушником, а затем монахом в Ганиной Яме, но потом начал делать то, за что не берется РПЦ. Почему он сбежал из главного уральского монастыря, в чем обвиняет Русскую православную церковь и будут ли признаны так называемые екатеринбургские останки официальной церковью — в эксклюзивном интервью священника ПРЦ / РПЦЗ епископа Евгения Пампуры для «URA.RU». — Отец Евгений, вы служите службу в Поросенковом Логу (где в 1979 были найдены останки членов царской семьи), возле поклонного креста на Московском тракте (куда коммунисты планировали перевезти убитых) и возле станции Шарташ (где, по мнению историков-краеведов, царскую семью ссадили с поезда). Таким образом, вы поддерживаете Мемориал Романовых, активисты которого стремятся эти места увековечить. Но Русская православная церковь не признает их, как места, связанные с царской семьей. — Дело не в месте, где находились останки или где точно выгрузилась из поезда царская семья [на днях там установили памятную доску]. Важно другое — что сохраняется память. Важно, как мы относимся к действиям императора, а ажиотаж насчет мест — он совершенно не церковный. — Ажиотаж насчет мест не так важен, как ажиотаж по поводу подлинности останков — целая комиссия РПЦ сейчас занимается этой темой, заслушивает экспертов. Сегодня именно это — камень преткновения: признает церковь екатеринбургские останки или нет… — Я считаю, это тоже не церковное дело. Да, вопрос о мощах традиционно важный, мощи есть мощи, и церковь всегда радует, если они обретены. Но это совершенно не самый главный вопрос. — А какой самый главный? — Что нам дает сам факт этого подвига, чему мы научились от него? Что сделал царь, почему он отрекся? Почему он не уехал за границу? Хотя мы не можем точно говорить, но… Скорее всего, царь осознавал, что есть его личная Голгофа. И тот факт, что мы это чувствуем, это нас это к чему-то подталкивает — вот это важно, особенно в мире современном, который, я считаю, абсолютно не христианский. И то, что есть люди, которые интересуются этим подвигом — вот это самое главное. А все остальное… Когда московский патриархат и какие-то другие люди, не церковные, пытаются сделать из этого шоу, что-то раздуть — это всего лишь попытка вызвать публичный интерес. А он нужен только для того, чтобы кому-то на этом заработать. — Вы дипломатично ушли от ответа на вопрос, но, поскольку вы служите службы в Поросенковом Логу, на Московском тракте и возле станции Шарташ, получается, вы признаете екатеринбургские останки и историю с их обретением? — Для меня это повод вспомнить о царе — пусть даже собрались два или три человека. Вспомнить о значении государя, а не о том, где выгрузились члены царской семьи или где были останки. Я сам начинал свой священнический путь на Ганиной Яме. Поскольку я писал диплом на богословском факультете Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета в Москве на тему царской семьи, я изучал, как создавалась Ганина Яма, общался и с [православными историками] Верховским, Виннером. Но уже тогда мне было понятно, что если каким-то мирским людям интересно, где именно были останки, что подлинно, а что не подлинно, то для церкви это не может самым главным. Ни в коем случае! Ганина Яма или Поросенков Лог? А вдруг еще где-то? Есть ведь и другие версии, вплоть до самых бредовых. — Как оцениваете поступок геолога Авдонина, который с товарищами в 1979 году нашел захоронение членов царской семьи? Ведь тогда, в советское время, их могли запросто арестовать! — В этом мне интересно прежде всего то, что люди пошли на некий подвиг, а само содержание, то, что их интересовали останки… Это удел археологов — найти останки и выяснять, подлинные они или нет. Для церкви, я считаю, сам факт подлинности останков — вопрос далеко не первичный. — Но вы же понимаете, что, поддерживая Мемориал Романовых, вы входите в противоречие с сегодняшней позицией русской православной церкви. Как вам в оппозиции к РПЦ? — Никак, потому что мы против РПЦ идем в гораздо более принципиальных вопросах. Я бы не хотел считать, что я это специально делаю, чтобы досадить РПЦ. Нет. Можно и тут послужить, можно и в другом месте. Я бы послужил и на Ганиной Яме, но сейчас это было бы как-то странно… — Не пустят? — Может, и пустят, но вряд ли бы они дали служить там молебен. А когда-то я служил там молебны, когда был насельником Ганиной Ямы, монахом, иеромонахом. — Говорят, вас оттуда выгнали? — Как, кто выгнал? Нет, я ушел сам. Даже не хлопнул дверью, а сбежал. Я оставил брошюру, в которой было несколько моих статей, в них я написал, как я оцениваю то, что происходит сейчас в обществе и прежде всего в церкви. — Можете перечислить основные вещи, с которыми вы не согласны? — Я не согласен с тем, что та позиция, которую поддерживает и развивает церковь, никакого отношения к истинному христианству не имеет. Христианство — это цивилизация совершенно другого типа, чем та, которая сейчас существует и развивается. Они диаметрально противоположны. И если РПЦ поддерживает цивилизацию, которая диаметрально противоположна христианству, то я ее в принципе христианской не могу назвать. Ну и я показывал все это на конкретных примерах. — А ваша церковь — более христианская? — Люди всегда люди. Какой бы лозунг ни был, его реальное осуществление всегда зависит от живых людей. Поэтому я не скажу, что в нашей церкви все говорят, как я, придерживаются такой же ясной в данных принципиальных вопросах позиции. Но я сюда [в ПРЦ / РПЦЗ] перешел, потому что тут нет такого огромного бюрократического аппарата, нет такого нравственного разложения, как в РПЦ — все это хапужничество, мздоимство, сексуальное развращение, которое сейчас церковь просто захлестнуло. Это не причина — это следствие того, что у них корень разложился. Как бы отдельные личности, тот же патриарх, ни пытались все это соединить, сделать гвардию из этой церкви, она будет и дальше растлеваться, загнивать, разваливаться. Прежде всего нравственно — какими деньгами ее ни слепляй. — Вас представляют как епископа Русской православной церкви за рубежом, но это не совсем верно: у вас же нет прихода в Америке или Канаде! Ваше «ПРЦ» — это какое-то ответвление от РПЦЗ? Что это за церковное течение? — РПЦЗ — это организация, которая существует за границей и которая многие годы позиционировала себя как ответвление от русской церкви и называла церковь, которая оставалась в СССР, церковью-матерью. Но когда эта церковь-мать не просто стала под игом безбожников что-то делать не так, а когда она начала приказы той власти (которая заявляла, что одна из ее целей — уничтожить религию), тогда она перестала быть для ПРЦЗ церковью-матерью. И исторически так сложилось, что подлинно русская церковь оказалась не в России, а за границей. Когда началась перестройка, государство пусть и не стало православным, как это было при царе, но оно перестало хотя бы быть антихристианским, и церковь поставила задачу возвращаться в Россию, существуя параллельно с этой «антицерковью». Этот непростой процесс пошел, и РПЦЗ объединилась с ПРЦ, но это политические трюки. Я не работал в ФСБ и не знаю, как там все это решалось, но мы знаем, что духовными организациями управляют и мирские силы, и они работают над тем, чтобы использовать церковь в своих интересах. Вот и произошло это «объединение сверху». Для этого была или подкуплена или запугана большая часть епископата РПЦЗ. Но объединились не все. Те, кто остались, образовали ПРЦ / РПЦЗ — это ответвление от РПЦЗ приняло решение на своем архиерейском соборе сделать официальным названием ПРЦ / РПЦЗ. РПЦЗ оставили, чтобы показать, чтобы мы оттуда, там наши корни — преемственность для церкви очень важна, мы должны откуда-то исходить, мы же не клуб по интересам. А ПРЦ расшифровывается как «православная российская церковь». Это то название, которое было принято на последнем каноническом, как мы считаем, соборе 1917 года. На самом деле до 1943 года у русской церкви не было канонического названия — раньше это было не так значимо, поэтому еще в 19 веке названия были самые разные. Но на этом соборе в документах появляется название «Православная российская церковь». Мы хотим быть наследниками, преемниками одновременно и ПРЦЗ, и той русской церкви, которая исчезла после смерти патриарха Тихона. Поэтому мы — ПРЦ / РПЦЗ. Я сам родился и живу на Урале, но я сторонник традиций этой вернувшейся церкви. — Последний вопрос — ваш прогноз: к 100-летию гибели Романовых официальная церковь все-таки признает так называемые екатеринбургские останки или нет? — Ответ на этот вопрос — чистое гадание. Я бы не стал на него отвечать. Может, признают, может, нет. Хуже другое: каким бы ни было это решение, руководство церкви будет руководствоваться соображениями не духовными, не религиозными, а какими-то политическими — исходя из конъюнктуры. Как им будет целесообразно, так они и поступят. Власть скажет надо — они ответят «есть». К истинной духовной жизни все это не имеет никакого отношения, а имеет отношение, наоборот, к прямо противоположному — к антидуховной жизни. P. S. Поскольку в материале затрагиваются вопросы, касающиеся Русской православной церкви, «URA.RU» обратилось за официальным комментарием в пресс-службу Екатеринбургской епархии по поводу личности бывшего священника РПЦ Евгения Пампуры, его религиозной организации и по поводу его обвинений в адрес РПЦ. К моменту публикации комментарий от епархии не поступил.

прочитать статью полностью