9 мая Россия и весь мир отметят 80-летие Победы в Великой отечественной войне, и пока страна готовится к парадам, на ее территории идут боевые действия. URA.RU запускает серию рассказов о тех, кто сражается за Родину сегодня, чем они живут и как их вклад приближает победу в СВО.
Первый герой — бывший командир одного из отделений Андрей с позывным «Еж» (имя изменено: ему, как и многим бойцам, совсем не хочется, чтобы его считали особенным, поэтому он согласился поделиться своей историей только анонимно). Ранее он ушел из офиса на фронт и за недолгое время дослужился до командира отделения, а сейчас проходит реабилитацию после тяжелого ранения.
Расскажите, чем вы занимались до того, как пойти на СВО?
Жил обычную жизнь: проснуться, доехать до офиса, поработать, сходить в зал, отдохнуть — и так пять дней в неделю. В выходные обязательно сходить с друзьями или коллегами в бар или клуб. Типичная офисная жизнь, в которой тебя волнуют вопросы шмоток, какое железо у тебя в компьютере и ставка по ипотеке.
Как вы попали из такой обычной жизни на фронт?
Еще до начала СВО у меня было много товарищей, которые служили по контракту, некоторые из них в офицерских чинах. В начале СВО я верил в то, что все закончится быстро. Но к первым месяцам лета стало понятно, что все затянется надолго.
Я решил съездить на фронт волонтером и после этого понял, что на долю нашей армии выпало очень непростое испытание.
Это было летом-осенью 2022 года. Мы заезжали туда с грузом для военных, привозили все для бытовых нужд людям на позициях. Потом помогали с вывозом гражданского населения с новых территорий. А уже осенью, в сентябре, мы занимались в Мариуполе строительством, разбирали завалы, помогали с перезахоронениями. После того, как отгремели бои, работали и с детьми: организовали небольшую спортивную секцию, в которой все еще продолжаются занятия.
Тогда я понял, что не могу быть просто волонтером или остаться в стороне. И единственное, как я могу помочь нашей армии — это делом, подписать контракт и отправиться добровольцем на фронт.
Вы сомневались в этом решении?
Я бы солгал, сказав что не было сомнений. Я увольнялся с гражданской работы дольше, чем хотелось бы, и собирал справки для пункта отбора. И за это время, ежемесячно, мои товарищи, с которыми я долго общался, возвращались ранеными и искалеченными, а некоторые вообще приезжали грузом 200.
Тогда ты понимаешь, что это самое серьезное, что выпало на ваше поколение. И что смерть на фронте реальна. Конечно, это вызывает большие сомнения и большой страх. Глупо говорить, что кто-то не боится — вопрос в том, как мы работаем с этим страхом.
«Война — это каждодневный сложный и долгий труд»
Чем вы занимались на фронте?
За время командировки я поменял достаточно много должностей. Был рядовым стрелком, старшим стрелком, командиром отделения, работал БПЛАшником. Позже дослужился до командира. Это всегда была боевая работа: наведение, корректировка, минирование, разминирование, удержание, но быть командиром — тяжелее всего: это самая ответственная должность, которую я занимал. Ты не должен давать слабину, всегда обязан заботиться о своих людях.
Что, на ваш взгляд, самое сложное на фронте?
Сложно сказать, для каждого это что-то свое. Есть много людей, которые приехали на фронт не готовыми к тому, с чем они столкнутся. И я говорю не о тех сложностях, которые мы представляем под влиянием культуры: это не смерть, которая постоянно ходит рядом, не работа артиллерии противника и не стрелковый бой. Не те адреналиновые и яркие моменты войны.
СВО – это каждодневный сложный и долгий труд. И когда люди понимают, что это будет долго и изнурительно, будет повторяться изо дня в день, многие начинают сходить с ума.
В каком смысле сходить с ума?
Нет, они не становятся психами в медицинском понимании — это моменты, когда ты боишься, что перестаешь «вывозить». Разумеется, такое было и у меня. Я как будто находился в зазеркалье, как будто все, что ты делаешь — это нереалистичная история. В такие моменты сложно поверить, что все происходящее реально.
Было ли вам при этом страшно?
Глупо говорить, что тебе не было страшно. Но в моменте, когда ты приступаешь к работе, если ты хорошо подготовился и знал куда идешь, то страх быстро заменяется осторожностью. И уже на фронте страшно было только два раза. Я не пытаюсь храбриться и говорить, что я какой-то крутой воин и специалист, просто очень быстро страх начинает атрофироваться. И это, на самом деле, опасно.
Вы сказали, что страшно было всего два раза. Что это за случаи?
Первая история связана с прилетом JDAMа (авиабомбы Joint Direct Attack Munition, прим. ред.), которые управляются по GPS и летят прямо на тебя.
А вторая — когда я оказался на минном поле и вдруг понял, что я не боюсь. Да, это звучит странно, но я испугался, когда осознал, что у меня атрофируется чувство самосохранения.
В самых сложных и страшных ситуациях, что вам помогало?
Мне помогла вера в Россию, в Бога, и поддержка родных. Я не мог рассказывать родственникам, где я находился и чем мы там занимались, но я мог хотя бы иногда получить из дома весточку с фотографией города или описанием того, как проходил день у родных. И это согревало. Помогало ежедневно делать нашу работу.
Теряли ли вы товарищей на фронте? Как переживали это?
Об этом тяжело и, наверное, даже кощунственно говорить, но я научился справляться с потерей товарищей еще до того, как подписал контракт. Очень большое количество моих знакомых и друзей стали возвращаться в цинке с самого начала СВО. И поэтому, когда я уже оказался на фронте, мне было легче принять тот факт, что кого-то из людей уже нет.
Знаешь, бывают в кино сцены на поле боя, где товарищи лежат рядом, и один закрывает другому глаза? Такого нет. Большинство моих товарищей, кто погиб в командировке, они просто “растворились”. Вот был человек, прилетает снаряд, и его уже нет.
Можете рассказать историю, которая тронула вас на фронте сильнее всего?
Был момент, когда мимо нашей позиции пробегала собака с двумя щенками. Они бежали прямо на минное поле. Мы пытались их остановить, но не могли выбежать на дорогу, иначе нас бы заметили. В итоге выжил только один щенок, и он поселился у нас. Он прожил с нами почти всю командировку, и когда меня «затрехсотило» (тяжело ранило — прим.ред.), этот шерстяной комочек лежал в моем снаряжении. Товарищи потом отправляли мне фотографии щенка и рассказывали, что он все еще ждет меня. Он до сих пор жив и радует других — я на фронт уже не вернулся.
«Я счастлив приезжать в тыл и видеть людей, которые не столкнулись с войной»
Вы вернулись с фронта с ранением. Как вас изменили боевые действия?
Я вернулся с очень тяжелым ранением — во время выполнения задания случился прилет минометного снаряда. В целом то, что я могу двигать всеми четырьмя конечностями, и даже, возможно, в будущем смогу ходить — это чудо. И разумеется, это заставляет ценить жизнь намного больше. Это очень банальные вещи, но я понял, что жизнь одна. Хочется прожить ее ярко и интересно, меньше грустить. Но в целом я не сильно поменялся. У меня нет ПТСР, ночью трупы не снятся. Вины я не чувствую. Возможно, просто потому, что был честен с собой и с остальными.
Что вы можете сказать тем, кто только собирается отправиться на фронт?
Тем, кому только предстоит отправиться на специальную военную операцию, хочется сказать, что вы очень круто меняете свою жизнь. Вы окажетесь в динамичной обстановке, которая постоянно меняется, месяц за месяцем, неделя за неделей. Меняется характер боевых действий, поведение людей на поле боя и требования к ним.
Не идите туда от нечего делать или чтобы закрывать кредиты и ипотеки. Это не решение безвыходных ситуаций. Романтизированный порыв тоже оставьте на гражданке. Не нужно идти на фронт, чтобы стать новым Матросовым — это не значит, что мы не готовы жертвовать жизнью во время боевой работы, просто не надо лишнего пафоса. Надо с холодной головой делать тяжелое и сложное дело.
Если человек все-таки решил отправиться на СВО, что ему посоветуете?
Если вы готовы к тяжелой и сложной работе — читайте, учитесь, тренируйтесь. Готовьтесь каждый день. Имейте запас денег на вещи первой необходимости. Не мелочитесь, тратьте все, что у вас есть, на оборудование: все армии готовились к войнам прошлого, никто не готовился к воинам настоящего. И единственный, кто может подготовить вас, — это вы сами.
А что скажете про тех, кто в это время живет на «широкую ногу»?
Каждый раз, когда до нас доходила информация о том, что люди празднуют и веселятся, пока мы сидим в ямах и доедаем последние галеты, умираем и калечимся, я говорил своим товарищам одно: “Я воюю за то, чтобы гражданские люди в тылу не переживали и не думали о войне”.
Как вы будете жить в тылу, зная, что большинство не понимает, через что вы прошли?
Меня хорошо понимает государство: оно поддерживает и платит участникам СВО на 110%. У нас есть все, что необходимо для реабилитации и восстановления. Все просто: есть внешняя политика государства, и она порождает работу для военных. Да, все люди, которые идут и жертвуют собой — это герои и хороший ориентир для многих.
А тем, кто живет гражданскую жизнь, не нужно понимать меня и моих товарищей: не надо играться в учителей, которые морализируют все и вся, и пытаться нас «разгадать», как нам живется или жилось. Это бессмысленно. И все же, вернувшись в тыл, я был счастлив видеть людей, которые не столкнулись с боевыми действиями. И никогда не прикоснутся к ним.
Сохрани номер URA.RU - сообщи новость первым!
Не упустите шанс быть в числе первых, кто узнает о главных новостях России и мира! Присоединяйтесь к подписчикам telegram-канала URA.RU и всегда оставайтесь в курсе событий, которые формируют нашу жизнь. Подписаться на URA.RU.
